https://fabulae.ru/autors_b.php?id=10701
Валечка… Твое имя означает «здоровый, сильный» и я, глядя на тебя, действительно в это верила. Ты была сгустком энергии, трудолюбия и жизнерадостности. Но самое главное: ты была радостно энергична, радостно трудолюбива, и поэтому твой душевный дар, твое тепло не были обременительны. Они были легки и крылаты, ты дарила свое сердце людям так щедро, весело и радостно, что не возникало сомнений - для тебя это счастье.
С тобой действительно было легко, просто и спокойно. Я когда-то назвала тебя женщиной-шампанским, твои легкие нежные волосы были цвета шампанского. Но и в твоей крови словно искрилось это игристое вино, ты излучала свет и улыбку.
Я гостила у тебя два раза, и оба раза меня не покидало ощущение удивительной приподнятости над землей, божественной легкости, вознесенности. Да, пожалуй, именно вознесенности.
Помню нашу первую прогулку на крепость Нарикала. Ты показала мне тогда улицу Амаглебули и сказала, что это означает «Вознесение». Таким я ощущала город рядом с тобой, такой я и ощущала тебя – летящей, парящей.
Вернувшись из Тбилиси в сентябре прошлого года, я написала стихотворение «С любовью к Тбилиси» https://fabulae.ru/poems_b.php?id=558418. Я писала его, уже тоскуя от расставания с тобой и живя ожиданием новой встречи. Как мы ждали отпуска этого года. Планировали встретиться и предвкушали очередной чудесный отдых.
Но я только сейчас обратила внимание, что в моем стихотворении последние строки звучат так: «Все равно мы уедем в Тбилиси/В нем возносится к солнцу душа». Если бы я знала, насколько пророческой окажется строка о вознесенной к солнцу душе…
«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется…»
Кажется, никогда я не ощущала такой безысходной тоски от этих тютчевских строк. Если бы знать тогда, в сентябре 2024 года, в аэропорту Шота Руставели, когда ты провожала меня домой, если бы знать тогда, что вижу тебя в последний раз…Ты стояла совсем близко к стойке паспортного контроля, но за ограждение тебе уже нельзя было заходить. Я обернулась, пройдя ограждение, ты махала мне рукой и улыбалась. Твоя улыбка, твои светлые легкие волосы – весь твой облик был соткан из света и добра.
Господи, дай нам с Магдалиной сил пережить все это… Если бы я знала тогда, если хотя бы на секунду могла представить себе, что случится 5 марта в минуте ходьбы от твоего дома, на крохотном переходе пересечения улиц Каландадзе и Горгасали, я бы наверно никуда не уехала.
Я знаю, ты сейчас смеешься, глядя на нас с неба: «Ну, ты и выдумала! А каким образом ты собиралась остаться, побросав все дела, дом, семью и работу?»
Не знаю, солнышко. Ты так меня называла: «солнышко». Но если бы я на мгновение могла бы почувствовать, предугадать, что 5 марта в какую-то злосчастную секунду на тебя с подъёма улицы покатится проклятый трактор и переедет тебя, то, наверно, молила всех святых, все вышние силы, чтобы ты вообще в этот день не выходила из дома…
Но ты вышла на последнюю свою прогулку вместе с Фанечкой – любимой своей собачкой, которую любила как ребенка, преданно и нежно. И она отвечала тебе тем же… Вы так и ушли вместе: она на твоих руках – мгновенно: ты никогда не выпускала ее из рук, переходя дорогу, а ты…
Тебя в тяжелейшем состоянии отвезли в больницу. Ты прожила сутки, и скончалась, не приходя в сознание. В новостях написали: «травмы, несовместимые с жизнью»… Любому, кто знаком с этим выражением, известно, что за ним кроется…
То, что случилось на этом переходе невозможно читать, не то, что описать. Твой супруг, потерявший в одночасье и жену, и питомицу, повторяет, что до сих пор не понимает, как это могло случиться и как стереть из памяти картину залитого кровью асфальта…
Конечно, будет расследование, все будут проверять и перепроверять… Хотя бы для того, чтобы впредь такого не повторилось.
Но тебя не вернуть.
Мы с Магдалиной ещё приедем в Тбилиси. Будем ходить по тем же улицам, по которым ходили с тобой, заходить в те же магазины и парки. И весенний Тбилиси будет шуметь зеленой листвой тополей и платанов, и Кура будет нести свои темно-зеленые воды. И бронзовый Багратион на коне все так же будет стоять неподалеку от твоего дома.
Все будет так же как и было. Только тебя не будет, Валечка, родная… Никогда…
Прости, родная, если в чем ты были перед тобой неправы, или обидели. Всегда есть ,за что попросить прощения.
Ты любила жизнь и очень бережно к ней относилась. Я помню, как ты сказала нам однажды, смеясь, когда мы начали охать, что устали подниматься по бесчисленным уклонам тбилисских улиц – все они с легким подъемом вверх: «Девки, я старше вас на пятнадцать лет, а такое впечатление, что я рядом с вами прыгаю как козочка!»
Ты и сейчас бы сказала нам: «А ну хватит хныкать, девки. Живите!»
Мы будем, жить, родная. Будем. И за тебя тоже. Прибыло небесной рати, защищающей нас. Прибыло на одного светлого ангела по имени Валентина. Мы теперь обязаны жить и радоваться, как умела радоваться жизни ты.
Ты действительно обладала волшебным даром легкого добра. Сколько есть людей, очень добрых, порядочных, умных, наделенных массой достоинств. Но в их обществе, как в обществе чеховского героя из рассказа «Необыкновенный» не проведешь и получаса. Настолько обременительны и тяжелы их добродетели. А ты дарила добро легко и просто, как фея весны и радости, щедро усыпающая землю цветами.
Сейчас трудно вспоминать. Каждое воспоминание, как звезда с острыми гранями режет душу. Но одно воспоминание – ярчайшее – не изгладится из памяти. Оно сразу и точно говорит о том, каким добрым, проницательным и деликатным человеком ты была.
Мы в магазине покупали продукты к обеду. Стояли уже на кассе, как вдруг по очереди пронесся громкий единый вздох. И трудно было понять, чего в нем было больше: ужаса или сочувствия.
У соседней кассы стояла молодая красивая женщина с коляской. В ней спиной к людям сидел ребенок. Мгновение - ребенок повернулся и вот тут по толпе и пронесся этот вздох. У ребенка – девочки лет двух была тяжелая патология: вытянутый башнеобразный череп и соответственно деформированные глаза, нос, рот.
Но ребенок был спокоен, улыбчив и с интересом разглядывал окружающих, а кудрявые каштановые волосы мягко блестели на свету.
По очереди пронесся шепот. Грузинская и русская речь мешалась:
– Бедный ребенок. Несчастные родители, Вай, вай! Как жалко!
Ты вначале тоже молчала. Я отвернулась, не в силах смотреть на крохотного человечка, которого природа наказала так жестоко.
– Это называется акрокефалия, – тихо сказала ты. Кому как не тебе, медику, было знать это.
Малышка продолжала рассматривать окружающих и взгляд ее остановился на нас.
И вдруг ты сорвалась с места. Порывисто, как это вообще было свойственно тебе. Подбежала к коляске, что-то сказала матери ребенка, та улыбнулась и кивнула. И ты, наклонившись над коляской, поцеловала ручку малышки. А потом также быстро вернулась ко мне.
– Я спросила у матери: «можно ручку поцеловать?». Она позволила. Хороший ребенок, чистенький, ухоженный, видно, что любят его. Но, конечно, горе для близких. Эх, жизнь...
Крохотный эпизод. В общем-то не особо значительный. Но никому из нас, взрослых, пожилых и молодых людей, стоявших в очереди и вздыхающих по поводу жестокости судьбы и природы, не пришла в голову простая мысль: вот так, маленьким жестом сочувствия выказать матери больного ребенка участие и поддержку. Верно сказал поэт: «поцелуй – не надпись на гробах». Это благословение, ласка и принятие в жизнь. И ты смогла это сделать. Легко и естественно, потому что доброта была твоим существом, сутью.
Я очень тебя любила... И многому научилась у тебя. Ты умела улыбаться жизни в лицо, улыбаться открыто и широко, несмотря на многие потери, тяготы и невзгоды. Ты всегда считала себя очень счастливым человеком и дарила ощущение счастья другим.
[left]А еще ты хорошо пела. Нечасто и немного, но мне посчастливилось однажды услышать в твоем исполнении старинную песню «Гапринди шаво мерцхало» - «Лети, черная ласточка». Голос у
