Это не исследование творчества БА. Я бы не осмелился.
В любых исследованиях есть что-то материально-применительное, разделение целого на части.
Организма на органы. Космоса на планеты. Элемент препарирования. Вивисекция.
Очень хорошо на сей счёт сказал М.Анчаров.
«Если бы картину можно было описать словами, она была бы на фиг никому не нужна после этого…»
Лучше не скажешь.
Исследование литературы, особенно поэзии – это вивисекция Души. Не менее.
Так что это не исследование творчества БА – это восторг и восхищение её Даром. Это благодарность
Ей и Небу за подарок всем нам.
Перечитывать прозу БА – удовольствие.
Читать – удовольствие невероятное…
Так что я опять о неповторимом языке, об изяществе слога БА, оставляющем долгое послевкусие
после прочтения.
«И, вероятно, не моя доброта велит мне спьяну или всерьёз освобождаться от лёгкой тяжести
имущества, а весёлая бабушкина лень утруждать себя владением…
…разминувшаяся с возрастом, смотрелась совсем как барышня, но при свете видно было, какую
горечь глаз нажила, намыкала она данной ей долгой жизнью, возбранив себе утеху слёз, жалоб
и притязаний…
Бабушка восхищалась мной непрестанно, но редким моим удачам удивлялась менее других – уж
она-то предусмотрела и преувеличила их заранее. И чтобы не сталось со мной, уж никому я не
покажусь столь прекрасной и посильной для зрения, только если притупить его быстрым обмороком
любви, влажно затемняющим веки…»
Вот так вот лихо, нежно, трепетно и глубоко описывает БА свой трогательный союз с бабушкой.
Неразрывную связь.
Согласитесь, не у всякого в Душе и памяти найдётся место для
сохранности подобных деталей.
«За окном медленно, с неохотой светало…»
Скажите то же самое, только иначе и вкуснее. Не получится.
А лучше – не пытайтесь…
Уменье к расстановке слов…
«Престарелый автобус с брезентовым верхом так взбалтывал на ухабах содержимое, перемешивая
разновидности, национальности, сорта и породы, что к концу пути всё в нём стало равно потным,
помятым и единым…»
«Всю жизнь разгадывает человек значение этой кристальной связи, и лишь в мгновение,
следующее за последним мгновением, осеняет его ослепительный свет, то совершенное знание,
которым никому не дано поделиться с другим.»
Что толку перебирать слова разной степени восхищения, ни одно из которых даже приблизительно
не сможет воспроизвести качества и наполненности отношения к тому, что содержится в текстах
Изабеллы.
Предложить Вам цитатник чистый и бессвязный было бы конечно вариантом.
Но я лишь решился на компоновку цитат с вкраплениями редкими своих впечатлений – отсебятинку…
«м.Одетта задумчиво озирала его голубою влагой, красиво расположенной вокруг бдительных чёрных
зрачков, знающих мысль, которую ей трудно будет выразить…»
И прямо пророческое:
«Мы всегда умираем прежде, чем они, их нож поспевает за нашей спиною, но их смерть будет
страшнее, потому что велик их страх перед нею. Какие бедные, в сущности, люди. И не потому ли
они так прожорливо дорожат своей нищей жизнью, что у неё безусловно не будет продолжения и
никто не заплачет по ним от горя, а не корысти?»
По-моему, совершенно перекликается с недавним:
«…да мы, как мученики попадём в рай, а они просто сдохнут!»
И как продолжение:
«Мёртвая вода канала возлежала в бетонной усыпальнице…»
Из перлов:
«Утешный городок был населён пригожими людьми…»
«Где-то на окраине сердца…»
«Тоска, похожая на вдохновение…»
«Я рано себя заметила.»
«Кровь творчества - высокородна.»
«Совершенство краха…»
«Простоумный ответ.»
Воспоминания о Лермонтове – отдельный разговор.
«Хорошим офицером он быть не мог, так как не терпел подчиняться, не скучал о наградах и
вынужден был примирять выдающуюся храбрость с непреодолимым дружелюбием к строптивым
инородцам.»
«…не имел нужды стесняться…»
«Мартынов не отрицал пользы глубокомыслия, но, если очень умничали при нём, он томился,
непосильно напрягал брови, и жаль было его невинного лба, повреждённого морщиной недоумения.»
«…и вина Лермонтова в том, что завлёк в свою сильную предрешённую судьбу постороннего человека,
чей путь лежал мимо, но его позвали – он подошёл, показали бездну – и она его втянула.»
«…и ему мало было предопределения – он вольничал с небом, накликал на себя его раздражённое
внимание, сам напоминал провидению о своей скорой гибели, и, только когда всё определилось,
он успокоился…»
«Разгадка относилась к характеру Лермонтова, который как бы выманивал пулю из ствола ещё со
времён юности.»
И снова Мартынов:
«Он хотел не убить, а чего-то другого, но какое же другое поручение можно дать посланной в сердце пуле?»
И итог:
«Жизни Пушкина и Лермонтова настолько невероятны, что здесь не оберёшься удивления, восторга,
печали и всех других чувств, мешающих трезвой оценке…»
«Мартынов сгинул так же, как Дантес. Оба они случайны, как соседи в вагоне. А жизням Пушкина и
Лермонтова конца не предвидится…»
Не завершить предложенное Вам, но продолжить многоточием, наверняка, смогут слова БА:
«Главная основная моя жизнь происходила и поныне действует внутри меня и подлежит только
художественному разглашению…
Не гнушайся этими лишними сведениями, любезный читатель.
Желаю лучших радостей, которых всегда вдоволь на белом свете! ...»
Есть книги, прочтя неспешно которые, дабы не расплескать возникшую
энергетику взаимосвязи, тут же хочется начать их снова.
Таких книг немного.
Таких книг – одна.
Это проза Б. Ахмадулиной.
Я нарочно читаю эту книгу медленно.
Пристальность рождается сама.
Почти каждую строчку вкусно и долго держу на рецепторах нейронов, и
они благодарны мне за это. Или я им?
Вполне возможно, что сами нейроны и замедляют чтение…
Поди – разберись.
Главное в другом.
Главное в том, что эта книга у меня в руках.
Найдите и Вы её.
И Вы будете себе завидовать…
(В качестве лит. отступления, а может и в добавление, стишок, написанный
в принудительном соавторстве с Б.А. – две первые строчки Её, ну и две – мои…)
«И всё теперь пойдёт на лад.
Я стану жить для рифм.»
И раздавать их шаткий ритм
Беспечно, наугад…
