Гвардии поэт Ион Деген

Подборка других военных стихотворений гвардии поэта Иона Дегена

Дымом
    Все небо
    Закрыли гранаты.
    А солнце
    Блестнет
    На мгновенье
    В просвете
    Так робко,
    Как будто оно виновато
    В том,
    Что творится
    На бедной планете.
Июль 1944 г.

    На фронте не сойдешь с ума едва ли,
    Не научившись сразу забывать.

    Мы из подбитых танков выгребали
    Все, что в могилу можно закопать.
    Комбриг уперся подбородком в китель.
    Я прятал слезы. Хватит. Перестань.

    А вечером учил меня водитель,
    Как правильно танцуют падеспань.
Лето 1944 г.

БОЕВЫЕ ПОТЕРИ

    Это все на нотной бумаге:
    Свист и грохот свинцовой вьюги,
    Тяжкий шелест поникших флагов
    Над могилой лучшего друга,

    На сосне, перебитой снарядом,
    Дятел клювом стучит морзянку,
    Старшина экипажу в награду
    Водку цедит консервной банкой..

    Радость, ярость, любовь и муки,
    Танк, по башню огнем объятый, -
    Все рождало образы, звуки
    В юном сердце певца и солдата.

    В командирской сумке суровой
    На виду у смертей и агоний
    Вместе с картой километровой
    Партитуры его симфоний.

    И когда над его машиной
    Дым взметнулся надгробьем черным,
    Не сдержали рыданий мужчины
    В пропаленной танкистской форме.

    Сердце болью огромной сковано.
    Слезы горя не растворили.
    Может быть, второго Бетховена
    Мы сегодня похоронили.
Лето 1944 г.

    Ни плача я не слышал и ни стона.
    Над башнями нагробия огня.
    За полчаса не стало батальона.
    А я все тот же, кем-то сохраненный.
    Быть может, лишь до завтрашнего дня.
Июль 1944 г.

    Все у меня не по уставу.
    Прилип к губам окурок вечный.
    Распахнут ворот гимнастерки.
    На животе мой "парабеллум",
    Не на боку, как у людей.

    Все у меня не по уставу.

    Во взводе чинопочитаньем
    Не пахнет даже на привалах.
    Не забавляемся плененьем:
    Убитый враг - оно верней.

    Все у меня не по уставу.

    За пазухой гармошка карты,
    Хоть место для нее в планшете.
    Но занят мой планшет стихами,
    Увы, ненужными в бою.

    Пусть это все не по уставу.
    Но я слыву специалистом
    В своем цеху уничтоженья.
    А именно для этой цели
    В тылу уставы создают.
Июль 1944 г.

НОЧЬ НА НЕМАНСКОМ ПЛАЦДАРМЕ

    Грохочущих ресов багровый хвост.
    Гусеничные колеи в потравленном хлебе.
    Пулеметные трассы звезд,
    Внезапно замершие в небе.

    Придавлен запах ночной резеды
    Раздутым пузом лошади.
    Рядом
    Кровавое месиво в луже воды
    На дне воронки, вырытой снарядом.

    Земля горит.
    И Неман горит.
    И весь плацдарм - огромная плаха.
    Плюньте в того, кто в тылу говорит,
    Что здесь, на войне, не испытывал страха.

    Страшно так, что даже металл
    Покрылся каплями холодного пота.
    В ладонях испуганно дым задрожал,
    Рожденный кресалом на мякоти гнота.

    Страшно.
    И все же приказ
    Наперекор всем страхам выполнен будет.
    Поэтому скажут потомки о нас:
    - Это были бесстрашные люди.
Июль 1944 г.

    Команда, как нагайкой:
    - По машинам!
    И прочь стихи.
    И снова ехать в бой.
    Береза, на прощанье помаши нам
    Спокойно серебрящейся листвой.

    Береза, незатейливые строки
    Писать меня, несмелого, звала.
    В который раз кровавые потоки
    Уносят нас от белого ствола.

    В который раз сгорел привал короткий
    В пожаре нераспаленных костров.
    В который раз мои слова-находки
    Ревущий дизель вымарал из строф.

    Но я пройду сквозь пушечные грозы,
    Сквозь кровь, и грязь, и тысячи смертей,
    И может быть когда-нибудь, береза,
    Еще вернусь к поэзии твоей.
Лето 1944 г.

    Наверно, моторы и мирно воркуют,
    Наверно, бывает на свете покой,
    Наверно, не только на фронте тоскуют,
    Когда зажигается вечер такой,

    Наверно, за слушанье щебета птичек
    Солдата не надо сажать под арест,
    Наверно, помимо армейских медичек,
    На свете немало хороших невест.

    Наверно непитых напитков названья
    Не хуже, чем трезвая: марка - "Сто грамм".
    Наверно, сплошных диссонансов звучанье
    Нежнее урчанья летающих "рам".

    Наверно,.,
    Как много подобных "наверно",
    Как остро я понял и как ощутил
    При свете ракеты холодном, неверном,
    Затмившем сияние мирных светил.
Лето 1944 г.

ИСХОДНАЯ ПОЗИЦИЯ

    Генеральская зелень елей
    И солдатское хаки дубов.
    Никаких соловьиных трелей,
    Никакой болтовни про любовь.

    Солнце скрылось, не выглянув даже.
    Тучи черные к лесу ползут.
    И тревожно следят экипажи
    За мучительным шагом минут.

    В тихих недрах армейского тыла
    Впрок наш подвиг прославлен в стихах.
    Ничего, что от страха застыла
    Даже стрелка на наших часах.

    Сколько будет за всплеском ракеты,
    Посылающей танки в бой,
    Недолюблено, недопето,
    Недожито мной и тобой.

    Но зато в мирной жизни едва ли
    В спешке дел кабинетных сомнут
    Тех, кто здесь, на исходной, узнали
    Беспредельную тяжесть минут.
Сентябрь 1944 г.

БАБЬЕ ЛЕТО

    Как трудно обстановку оценить
    Солдату, что становится поэтом,
    Когда за танком вьется бабье лето,
    Когда горит серебряная нить,
    Как дивный хвост приснившейся кометы,

    И думаешь, что завтра, может быть,
    Ты не увидишь нежной паутины,
    Кровавых ягод зябнущей калины,
    Что экипажу остается жить
    До первого снаряда или мины...

    Я так хочу, чтоб этот ад утих.
    Чтоб от чумы очистилась планета,
    Чтоб в тишине теплилось бабье лето,
    Чтобы снаряды не врывались в стих,
    Чтобы рождались не в бою поэты.

    Стоп!
    Обстановку надо начертить.
    Распята карта.
    Хоть война большая,
    Она еще мечтаний не вмещает.
    Но светится серебряная нить
    И обстановку оценить мешает.
Сентябрь 1944 г.

    Случайный рейд по вражеским тылам.
    Всего лишь танк решил судьбу сраженья.
    Но ордена достанутся не нам.
    Спасибо, хоть не меньше, чем забвенье.

    За наш случайный сумасшедший бой
    Признают гениальным полководца.
    Но главное - мы выжили с тобой.
    А правда - что? Ведь так оно ведется,.,
Сентябрь 1944 г.

    Есть у моих товарищей танкистов,
    Не верящих в святую мощь брони,
    Беззвучная молитва атеистов:
    - Помилуй, пронеси и сохрани.

    Стыдясь друг друга и себя немного,
    Пред боем, как и прежде на Руси,
    Безбожники покорно просят Бога:
    - Помилуй, сохрани и пронеси.
Сентябрь 1944 г.

ДЕНЬ ЗА ТРИ

    Багряный лист прилипает к башне.
    Ручьем за ворот течет вода.
    Сегодня так же, как день вчерашний,
    Из жизни вычеркнут навсегда.
    Изъят из юности.
    В личном деле
    За три обычных его зачтут -
    За злость атак,
    За дождей недели
    И за несбывшуюся мечту
    О той единственной,
    Ясноглазой,
    О сладкой муке тревожных снов,
    О ней, невиденной мной ни разу,
    Моих не слышавшей лучших слов.
    И снова день на войне постылый,
    Дающий выслугу мне втройне.
    Я жив.
    Я жду
    С неделимой силой
    Любви,
    Утроенной на войне.
Октябрь 1944 г.

    В экипажах новые лица.
    Мой товарищ сегодня сгорел.
    Мир все чаще и чаще снится
    Тем, кто чудом еще уцелел.

    ...Тают дыма зловещие клубы,
    На Земле угасают бои.
    Тихий ветер целует губы,
    Обожженные губы мои.
    Ти-
    ши-
    на.
    Только эхо умолкшего грома -
    Над Москвою победный салют.
    Но сейчас, страх взнуздав многотонный,
    Люди молча атаки ждут.
Октябрь 1944 г.

    Зияет в толстой лобовой броне
    Дыра, насквозь прошитая болванкой.
    Мы ко всему привыкли на войне.
    И все же возле замершего танка
    Молю судьбу:
    Когда прикажут в бой,
    Когда взлетит ракета, смерти сваха.
    Не видеть даже в мыслях пред собой
    Из этой дырки хлещущего страха.
Ноябрь 1944 г.

    Туман.
    А нам идти в атаку.
    Противна водка,
    Шутка не остра.
    Бездомную озябшую собаку
    Мы кормим у потухшего костра.
    Мы нежность отдаем с неслышным стоном.
    Мы не успели нежностью согреть
    Ни наших продолжений нерожденных,
    Ни ту, что нынче может овдоветь.
    Мы не успели...
    День встает над рощей.
    Атаки ждут машины меж берез.
    На черных ветках,
    Оголенных,
    Тощих
    Холодные цепочки крупных слез.
Ноябрь 1944 г.

ЗАТИШЬЕ

    Орудия посеребрило инеем.
    Под гусеницей золотой ковер.
    Дрожит лесов каемка бледносиняя
    Вокруг чужих испуганных озер.

    Преступная поверженная Пруссия!
    И вдруг покой.
    Вокруг такой покой.
    Верба косички распустила русые,
    Совсем как дома над моей рекой.

    Но я не верю тишине обманчивой,
    Которой взвод сегодня оглушен.
    Скорей снаряды загружать заканчивай!
    Еще покой в паек наш не включен.
Ноябрь 1944 г.

    Когда из танка, смерть перехитрив,
    Ты выскочишь чумной за миг до взрыва,
    Ну, все, - решишь, - отныне буду жив
    В пехоте, в безопасности счастливой.

    И лишь когда опомнишься вполне,
    Тебя коснется истина простая:
    Пехоте тоже плохо на войне.
    Пехоту тоже убивают.
Ноябрь 1944 г.

    Солдату за войну, за обездоленность
    В награду только смутные мечты,
    А мне еще досталась вседозволенность.
    Ведь я со смертью запросто на ты.

    Считаюсь бесшабашным и отчаянным.
    И даже экипажу невдомек,
    Что парапет над пропастью отчаяния -
    Теплящийся надежды уголек.
Декабрь 1944 г.

    Осколками исхлестаны осины.
    Снарядами растерзаны снега.
    А все-таки в январской яркой сини
    Покрыты позолотой облака.

    А все-таки не баталист, а лирик
    В моей душе, и в сердце и в мозгу.
    Я даже в тесном Т-34
    Не восторгаться жизнью не могу.

    Так хорошо в день ясный и погожий,
    Так много теплой ласки у меня,
    Что бархатистой юной женской кожей
    Мне кажется шершавая броня.

    Чтобы царила доброта на свете,
    Чтоб нежности в душе не убывать,
    Я еду в бой, запрятав чувства эти,
    Безжалостно сжигать и убивать.

    И меркнет день. И нет небесной сини.
    И неизвестность в логове врага.
    Осколками исхлестаны осины.
    Снарядами растерзаны снега.
Январь 1945 г.

БАЛЛАДА О ТРЕХ ЛЕЙТЕНАНТАХ

    Случилось чудо: Три экипажа
    Из боя пришли почти невредимые,
    Почти без ожогов, не ранены даже,
    Лишь танки - потеря невозвратимая.
    Как сказано выше, случилось чудо.
    В землянку вселили их, в лучшее здание.
    И повар им тащит вкуснейшие блюда,
    А водку - танкисты, подбитые ранее.
    Три командира трех экипажей
    Водки не пьют.
    Консервы запаяны.
    На лицах маски газойлевой сажи.
    В глазах преисподни недавней отчаяние.
    Вдруг стал лейтенант как в бою матюгаться:
    - Подлюги! Какую машину угробили!
    Мотор в ней был, не поверите, братцы,
    Не дизель, а просто перпетум мобиле.
    Второй лейтенант, молчаливый мужчина,
    Угрюмо сжимал кулаки обожженные:
    - В бессонном тылу собиралась машина
    Забывшими ласку голодными женами.
    Мерцала коптилка в притихшей землянке.
    Третий лишь губы до крови покусывал.
    Судьбы тысяч сожженных танков
    Безмолвно кричали с лица безусого.
    Все судьбы.
    Вся боль - своя и чужая
    Глаза не слезами - страданьем наполнила.
    Чуть слышно сказал он, зубы сжимая:
    -Сгорели стихи, а я не запомнил их.

    Три экипажа погибших танков
    Из боя