Московская хунта. О чём молчали лидеры западных стран в дни августовского путча 1991 года?

Московская хунта. О чем молчали лидеры западных стран в дни августовского путча 1991 года

Незадолго до своей смерти Борис Ельцин упрекнул Михаила Горбачёва в тайном сговоре с путчистами и его выжидательной позиции "кто победит — тот прав". В ответ президент СССР обвинил Ельцина в клевете, хотя и не отрицал, что да, Союз сохранить хотел. А вот заговорщики, которых в современной России считают не иначе как героями, поносят и того и другого, называя Ельцина и Горбачёва национал-предателями и пособниками Запада.
Зато для союзных республик это время послужило мощным толчком для выхода из состава СССР и образования самостоятельного государства.

Президент не болен, он устал

В день путча гражданам СССР объявили новость о том, что президент Михаил Горбачёв тяжело заболел, а его обязанности будет исполнять Геннадий Янаев, вице-президент СССР. По мрачным лицам дикторов программы "Время" и "Лебединому озеру" с голубых экранов стало понятно: что-то не так.

На самом деле Горбачёв вместе с супругой и внучкой отправился отдыхать на любимую дачу в Форос ещё 4 августа, чтобы к 20-му свежим и отдохнувшим вернуться в Москву для подписания Союзного договора с пятью советскими республиками. Отдых Михаилу Сергеевичу был нужен как никогда — лето для него выдалось адским. Он провёл ряд важных встреч. В Лондоне — с лидерами Большой семёрки, в Москве — с Джорджем Бушем — старшим, в Ново-Огарёво — с девятью лидерами союзных республик. В результате договориться о многомиллиардной финансовой поддержке США Советского Союза не смог. А ещё у Горбачёва был тяжелейший разговор с Борисом Ельциным, буквально вырвавшим у него независимость России по Союзному договору в обмен на то, что Горбачёв всё же останется президентом, но при условии, что Верховный Совет СССР будет распущен. К тому же необходимо было уволить ряд должностных лиц: премьер-министра Валентина Павлова, главу КГБ Владимира Крючкова, министра внутренних дел Бориса Пуго и министра обороны Дмитрия Язова. На сторону Ельцина тогда встал Нурсултан Назарбаев, так что у Горбачёва не осталось выбора.

Он очень устал. Понимал, что страна ускользает из рук и того прежнего великого и могучего Советского Союза больше не будет. Власть фактически перешла к лидерам союзных республик. Знал он также, что теряет популярность среди людей, ранее вдохновлённых речами о перестройке и гласности, а теперь раздражённых острым дефицитом товаров и падением уровня жизни. На встречах с ними он всё чаще слышал риторику в духе "одной свободой сыт не будешь" и "нужна сильная рука". Но навести порядок в стране, всё быстрее несущейся в пропасть, не мог.


Подробности того, что на самом деле произошло 18 августа 1991 года на госдаче "Заря" вблизи Фороса, наверное, так и останутся тайной за семью печатями. По утверждению самого Горбачёва, его взяли под охрану свои же соратники посл того, как он не согласился с выдвинутым ему ультиматумом: либо сотрудничество — либо отречение от власти. По мнению некоторых участников тех событий, президент СССР сам дал карты в руки более сильным игрокам, ведь увольняя по требованию Ельцина премьера и руководителей силовых структур, он остался без какой-либо поддержки.

Уже на следующий день все средства массовой информации подчинялись Государственному комитету по чрезвычайному положению. В Комитет также вошли премьер-министр Валентин Павлов, министр внутренних дел Борис Пуго, министр обороны Дмитрий Язов, председатель КГБ Владимир Крючков, президент Ассоциации государственных предприятий Александр Тизяков, председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев, а ещё заместитель председателя Совета обороны Олег Бакланов. "Заговорщики" объявили президента СССР недееспособным.

Прежде всего путчисты занялись денонсацией нормативных документов республиканских парламентов, запретом деятельности всех политических партий кроме КПСС, а также любых общественных протестов, вновь запустили цензуру в СМИ. Это перечёркивало все достижения гласности. В Москве установили комендантский час — впервые со времён Второй мировой войны! В столицу СССР во­шли танки.

Но удержать власть реваншисты не смогли. 20 августа последовал указ Ельцина о признании ГКЧП вне закона. На следующий день он взял на себя роль и. о. Главнокомандующего Вооружёнными силами РСФСР. Как эффект домино возникли массовые митинги по всему СССР. Кульминацией событий стала защита Дома Советов РСФСР в Москве. Появились погибшие: Дмитрий Комарь, Илья Кричевский, Владимир Усов. Это вызвало волну негодования по всей стране, люди не желали поддерживать новое руководство. 22 августа армия объявила о поддержке Бориса Ельцина, что ознаменовало победу. Заговорщиков арестовали. В тот же день из Крыма доставили Михаила Горбачёва, заявившего, что полностью контролирует обстановку в стране. Увы, он ошибался.


Тем временем в Белом доме

Бытует мнение, что Запад в те тревожные для СССР дни занял позицию выжидания. Но с этим трудно согласиться, ознакомившись с первоисточниками архива Президентской библиотеки Джорджа Буша. Из стенограмм телефонных разговоров можно узнать много интересного, оставшегося за кадром официальной версии событий.

К примеру, представляется любопытным разговор Буша-старшего с членом Совбеза СССР Евгением Примаковым 31 мая 1991 года. В нём Примаков называет Ельцина тем политиком, которого поддержат военные в случае попытки смены власти в стране. А за два месяца до августовских событий Буш разговаривает уже с Ельциным.
Американский президент интересуется: "Я хочу понять, какое давление оказывают на моего и вашего уважаемого друга г-на Горбачёва военные, КГБ и г-н Крючков? Чего они хотят? Возврата к старой системе?" На что Ельцин отвечает, что Горбачёв действительно находится под давлением военных, КГБ и партийного аппарата и что Горбачёв потерял твёрдость духа, а реформы замедлены. "Они ищут возвращение к вчерашней системе, системе до 1985 года, — подчёркивает Ельцин. — Военные стремятся к дисциплине, закону и порядку. КГБ очень силён в этом году — не меньше, чем в прошлом. Но офицеры среднего звена в движении. Система не будет действовать против Горбачёва, но может выступить против Ельцина и России".
Таким образом, в Вашингтоне были осведомлены, что внутри советской элиты произошёл раскол на "центристов" (деятелей ГКЧП) и временных децентрализаторов (Михаил Горбачёв и компания). К сценарию государственного переворота в СССР Америка была готова.

19 августа 1991 года телефон в кабинете Джорджа Буша был особо горячим. Первым, кому он позвонил, был премьер-министр Канады Браян Малруни. Буш, наверное, немного лукавит, когда говорит, что даже посольство США "ни черта не знало" о готовящемся в Москве путче. Уверяет, что "парни из КГБ просто хотят старого порядка, до реформ, да и экономика в СССР не лучшая", замечает, что "неизвестно, чем всё закончится". Впрочем, Браян Малруни в этой ситуации выглядит более оптимистично: "Франсуа Миттеран [тогдашний президент Франции] говорит, что многие перевороты выглядят хорошо, а потом не получаются", — шутит он. Напоминает канадец и о том, что на днях должен быть подписан Союзный договор или, как он его называет, "поцелуй смерти". Но теперь, видимо, ничего не получится.
Потом Буш беседует с президентом Турецкой Республики Тургутом Озалом. Напомним, Турция как страна НАТО находилась ближе всего к СССР. Озал заявляет, что ситуация в СССР важнее, чем кризис в Персидском заливе, и что новые силы экономических проблем в Советском Союзе не исправят. "Они не могут повернуть время вспять. Если попытаются, это может быть очень кровавым", — утверждает турецкий лидер. Далее они обсуждают информацию о том, что Саддам Хусейн поддерживает переворот. По мнению Озала, это глупость. ГКЧП к тому времени признали лишь трое: Фидель Кастро, лидер ливийской революции Муаммар Каддафи и "герой" войны в Персидском заливе Саддам Хусейн. Каддафи при этом даже похвалил путчистов, назвав переворот "хорошо сделанным делом". А вот Хусейн надеялся, что благодаря перевороту "восстановим баланс сил в мире".
Общался Буш и с президентом Польши Лехом Валенсой. Тут упоминаются дипломатические ноты ГКЧП в Польше, где путчисты заявляют о намерении завершить реформы и демократию (и это на фоне решений о запрете постановлений Верховных Советов республик!) Валенсу больше всего волнует, что пострадать могут реформы в Центральной Европе, поэтому он лоббирует интересы Польши в будущей объединённой Европе через США. Выказывает Валенса и желание Польши вступить в НАТО. Говорят с Бушем и о Чехословакии и Венгрии. "Мы боимся одного в Советском Союзе — анархии" — такова позиция Польши.
Разговор Буша с Ельциным в тот день интересен во всех смыслах. Во-первых, Ельцин ещё не был самостоятельной политической фигурой. Во-вторых, построение хороших отношений США с коммунистами, как видно по данным событиям, не дало эффекта. Это значит, что Буш не так-то много знал о самом Борисе Ельцине. Президент РСФСР в беседе сообщает, что переворот осуществляла группа из восьми человек, а Горбачёв блокирован в Крыму. Для Ельцина участники путча — "не более чем правая хунта". К тому же Ельцин даёт Бушу совет не звонить в ГКЧП, чтобы не узаконить их действия.
Из разговора с премьер-министром Венгрии Йожефом Анталлом Джордж Буш узнает, что венгры возвращаться к временам холодной войны не хотят. Кроме того, официальный Будапешт обеспокоен ситуацией в Югославии. Так, Анталл считал, что "ортодоксальные коммунистические силы имеют тенденцию усиливать друг друга". Упоминается и то, что признание независимости стран Балтии не может произойти сразу — слишком рискованно. Анталл сравнивает события в Москве с "повторением сценария, имевшего место, когда Хрущёва отстранили от власти, а Брежнева поставили на его место".
Зато последний президент Чехословакии Вацлав Гавел происходящее в СССР сравнил с Пражской весной 1968 года. "Есть в этом какая-то нервозность. Но будет ли это влиять на нас и будет ли это угрожать нам здесь?" — задавался вопросом Гавел. Волновал Чехословакию и возможный приток беженцев. При этом о Геннадии Янаеве Гавел отзывался тепло, хотя и считал его "марионеткой КГБ". Напоследок чехословацкий лидер просил согласия Буша публично заявить о разговоре с ним. Так, по его мнению, можно успокоить народ.
С Францией США договорились действовать сообща. Тамошний президент Франсуа Миттеран считал, что нужно "переформулировать принципы, которые позволили нам сотрудничать с Горбачёвым. Они [ГКЧП] не могут отойти от них".
Премьер-министр Испании Фелипе Гонсалес назвал переворот "инволюцией". Его мнение разделил премьер-министр Италии Джулио Андреотти. А вот премьер-министр Японии Кайфу Тосики хоть и обеспокоился ситуацией, но говорил о наболевшем: "Япония не собирается менять взгляды на Северные острова [Курильские]". Нидерландский премьер Рууд Любберс высказал предположение, что в таких условиях Литва может начать мобилизацию для отражения