Труд-7. Умная статья

ссылка







Игорь Растеряев: Я старше стал на восемь лет и на десятки песен


Игорь написал немало новых песен и со своей гармонью объездил практически всю страну, собирая на концерты полные залы.
Его слава началась с записанной на камеру мобильника песни «Про комбайнеров»

Актер и гармонист Игорь Растеряев стал знаменитым в одночасье. Просто записал восемь лет назад на камеру мобильного телефона свою песню «Про комбайнеров» и выложил ее во Всемирную паутину. То давнее видео до сих пор числится одним из самых популярных в Рунете — число просмотров подходит к 10 миллионам!
С тех пор Игорь написал немало новых песен и со своей гармонью объездил практически всю страну, собирая на концерты полные залы. Среди его слушателей — и молодежь, и люди среднего и старшего возрастов. Те, кого принято называть работягами, и интеллигенция, от народных мелодий вроде бы далекая.
А у него и музыка, и инструмент, и песни самые что ни на есть народные, но не фольклор про березки: рубит в них Игорь, не церемонясь, правду-матку про умирающие российские деревни, обездоленных сельчан, про Россию со всеми ее бедами и радостями... «Труд» рассказывал об Игоре в пору первых его больших успехов. Что изменилось в жизни и творчестве Растеряева за это время? Как чувствуют себя сегодня герои его песен и он сам, ныне 38-летний поэт-гармонист?

— Что изменилось в моей творческой жизни? Многое уже сказано и спето. И даже нарисовано — три мультипликационных клипа. Выпустил также книгу рассказов «Волгоградские лица» с моими же иллюстрациями. Ну и потом — я стал старше на восемь лет и на десятки песен.

— А еще вы ушли из театра «Буфф», где служили не один год и, как мне помнится говорили, с радостью. Надоело играть «маленькие смешные роли», которые вам в основном предлагали? Или так захватила песня?

— Никуда я не уходил — это меня ушли, уволили. Если б не уволили, я бы там с удовольствием и дальше играл волков и прочих сказочных персонажей. Но любой театр — это производство, как завод или фабрика. Выполняешь норму, делаешь в месяц 50 табуреток или играешь девять спектаклей — ты хороший работник. Если нет, то плохой. К моменту увольнения у меня получалось в месяц только четыре-пять спектаклей. Вот и вся арифметика. На мою творческую жизнь уход из театра мало повлиял, разве что стало больше свободного времени. И теперь не надо бегать отпрашиваться на гастроли, делай, что хочешь. А так, конечно, я театр вспоминаю с ностальгией. Еду на машине поздно вечером мимо старого здания «Буффа», в котором сейчас Театр-мастерская Григория Козлова, остановлюсь, повспоминаю. Здорово там было! Нева рядом, мы летом загорать ходили на бетонные береговые плиты. Капустники классные делал наш товарищ Саня Поляков. По «корпоратам» с Саней Стекольниковым работали, я на ложках играл, он чечетку плясал. Другое время было совсем еще недавно. А потом эти предновогодние елочные кампании — 53 спектакля в месяц я делал! Даже сейчас вот говорю, и защемило в душеньке...

— Но вы могли же перейти в другой театр, их, слава богу, сейчас немало.

— Пока не хочу. Хватает концертной деятельности. В какой-то мере это тоже театр, только стены шире.

— Сейчас на корпоративах продолжаете выступать? При вашей-то популярности от предложений отбоя нет?

— Недавно выступал в Москве и получил записку с таким же вопросом. Ответил: на корпоратах, как и на свадьбах, не выступаю принципиально, чтобы сохранить нерв. Для меня это важно. Когда иду на концерт, поднимаюсь на сцену, к публике — волнуюсь, аж трясет. А если бегать с гармонью
туда-сюда, то изжога от этих «Комбайнеров» и «Трактористов» появится. Хотя у друзей на свадьбах, бывает, пою, друзьям отказать трудно.

— Кстати, как прошло недавнее столичное выступление в Доме художника?

— Очень им доволен. И людям, чувствую, концерт пришелся по душе. И попел, и поговорили. Записок прислали мне массу. Я не успел ответить на все. И после концерта записал видео с ответами, выставил потом на своей странице в соцсетях. Как и обещал. Еще заметил, девушек стало меньше на концертах, зато мужчин побольше. Реже выпрыгивают на сцену, больше хотят поговорить о серьезном.

— Ваши песни не крутят по ТВ и радио, вы с самого начала «неформат». Тем не менее продолжаете собирать полные залы. За счет чего это вам удается?

— За восемь лет сложилась определенная целевая аудитория, которая меня помнит и знает и которой темы моих песен по-настоящему близки.
Поначалу же все это было, как сказали бы теперь, хайпом. Модным таким приколом: лохматый паренек в колхозе под гармошку про трактористов прикалывается. А потом дело пошло дальше, и лохматый паренек никого веселить больше не собирался и босиком да в ватнике на сцену для хохмы не лез, а стал затягивать песни про казаков да убиенных солдат — и довольно большой процент слушателей этого не понял и отошел в сторону. А кто-то остался. А кто-то примкнул. Интернет чем прекрасен? Охватывает не всех сразу. Человек может наткнуться на всплывшее окно совершенно случайно, заинтересоваться, а потом прийти на концерт. Или не прийти, а просто слушать, сидя у компа, если в него песня западет. Получается, еще немало тех, кого интересует та жизнь, о которой я пою.

— Такое ощущение, что свои первые песни вы сочиняли на одном дыхании. Сейчас они пишутся так же вдохновенно?

— Никогда они не писались «на одном дыхании», всегда с хрипом и муками. А с первыми песнями история другая — это как целина непаханая, что грудь теснит, то и выходит. К тому же еще нет риска самоповтора ни в теме, ни в музыке. Потом надо уже вдумчивее писать, вглядываться и вслушиваться в то, что получается. Но Боженька смилостивился, дал и темы, и слова. Уже около 40 песен удалось придумать, к великому для меня утешению. Самые «долгоиграющие» — «Ермак» и «Курган», они складывались пять-шесть лет. Самая быстрая, «Птичка», вышла за день. Есть такие, что кажется, всю жизнь в тебе живут, одна из самых дорогих для меня — про блокадного шофера, «Ленинградская» называется. У публики бывают общие предпочтения — к примеру, «Русская дорога» со всеми на одной волне, а есть очень индивидуальное восприятие — никогда не угадаешь, кому что на душу ляжет. Самому порой интересно!

— Самыми популярными были в начале вашего песенного творчества «Комбайнеры» и «Казачья». А сейчас?

— Думаю, они же и остались. Веселые, с юмором, но и с некоторой агрессией — все это так близко русскому сердцу. Но опять же надо понимать, за счет чего популярность возникает. Скажем, на YouTube многое зависит от видео. Вот есть у меня «Плясовая», она набрала больше 6 миллионов просмотров. А песня «Георгиевская ленточка» — 3,5 миллиона, хотя была выложена намного раньше. В «Плясовой» видеоряд притягательнее и музыка повеселей. Означает ли это, что «Плясовая» лучше «Ленточки»? Конечно, нет! Так что вопрос популярности скорее абстрактный.

— Игорь, вы на гастроли, как и прежде, ездите поездом, в плацкартных вагонах? Или перешли в СВ?

— А зачем? Ложусь поздно. В плацкарте, особенно на боковушке, можно хоть всю ночь сидеть, пить чай и никому не мешать. А в купе все залягут с вечера, начнут храпеть, а тебе лежать на верхней полке и не спать или в коридоре стоять, как дураку. Вот почему никаких купе!

— И деревенская тема по-прежнему у вас главная?

— Да у меня она внутри сидит, срослась со мной! Просто кроме деревень и прекрасного Питера я ничего в детстве не видал. Мне все это близко, понятно и любимо.

— Можете сказать, чем жива сегодня российская деревня?

— Ничем она уже не жива, разбили все в деревне — и продолжают добивать. У нас в Раковке (деревня в Волгоградской области, откуда происходят Растеряевы. — «Труд») за 30 без малого лет после развала СССР ничего построено не было. Все только в руинах — Заготзерно, железнодорожная станция, фермы коровьи... И в Черемухове то же самое. Везде как бомбежкой прошлись. Вот недавно нефтебазу там закрыли, куда уж дальше. Ни одной дороги там нигде не построили. В лучшем случае грязь в проулках кой-где завалили битым кирпичом. Народ бежит в райцентр Михайловку, а также в Волгоград и Москву. Остаются только самые-самые, кто просто не может жить в городе. И комбайнер нонешний — он или на немногочисленного фермера работает, или в крупном агрохолдинге, у которого хозяева сидят в Москве или Америке. Летом ему, комбайнеру, еще ничего: идет уборка, можно кое-как заработать. А потом наступает зима, и комбайнера переводят на голодный паек, а то и вовсе увольняют, чтоб вновь нанять на сезон. Сидит он зиму с семьей в своем домике, заносимом снегом, ест закрутку и слушает по телеку, как мы дали опять кредит Венесуэле или Кубе на триллион. Примерно так и поживает деревня.

— Грустную картинку вы нарисовали.

— А какой она еще может быть, если отношение к населению, как к дойной корове. Вот тут мы можем что-то надоить, пусть и живут две доярки. А вот тут сразу-то не надоишь ничего — коровник надо строить. Да ну его, выгнать всех, и никаких проблем... Никому сельский люд у нас, видимо, не нужен. Про остальной промолчу.

— А что с героями ваших популярных песен? Это ведь не столько собирательные образы, сколько вполне конкретные люди.

— Володя из «Комбайнеров» уехал в райцентр Фролово. Как и многие, поскольку в селе нет работы, а троих детей кормить надо. Занимается строительными делами. Год назад сильно травмировал руку, а к врачу сходить было некогда — сезонные заказы. Так одной рукой и трудился, чтоб хоть что-то заработать. В свободное время читает Ремарка. А еще сделал шлем в виде пирамиды и маленькую пирамиду из картонных коробок от холодильников. И все это обклеил фольгой. Порою, как затоскует, залезает туда и пытается установить контакт с внеземным разумом. Не все местные его понимают... А дядя Вова Слышкин живет в поселке Глинище, собирает грибы, ловит карасей. На озере Мочилище этой осенью поймал на спиннинг много щук. Приезжал в Москву на мой творческий вечер, выступал на нем.

— Неужели там, наверху, не понимают, что нельзя так с русской деревней.

— Да все всё понимают. Но это не спасает.

— Что же будет с Россией, как считаете, если традиционная русская деревня окончательно умрет?

— Будут указатели на китайском. Как в ЦУМе.