Письмо Анны Ярославны отцу Ярославу Мудрому.

«Здравствуй, разлюбезный мой тятенька!

Пишет тебе, князю всея Руси, верная дочь твоя Анечка, Анна Ярославна Рюрикович, а ныне французская королева.

И куды ж ты меня, грешную, заслал?

В дырищу вонючую, во Францию, в Париж-городок, будь он неладен!

Ты говорил: французы — умный народ, а они даже печки не знают.

Как начнется зима, так давай камин топить.

От него копоть на весь дворец, дым на весь зал, а тепла нет ни капельки.

Только русскими бобрами да соболями здесь и спасаюсь.

Вызвала однажды ихних каменщиков, стала объяснять, что такое печка.

Чертила, чертила им чертежи — неймут науку, и все тут.

«Мадам, — говорят, — это невозможно».

Я отвечаю: «Не поленитесь, поезжайте на Русь, у нас в каждой деревянной избе печка есть, не то что в каменных палатах».

А они мне: «Мадам, мы не верим. Чтобы в доме была каморка с огнем, и пожара не было? О, нон-нон!»

Я им поклялась.

Они говорят: «Вы, рюссы, — варвары, скифы, азиаты, это у вас колдовство такое. Смотрите, мадам, никому, кроме нас, не говорите, а то нас с вами на костре сожгут!»

А едят они, тятенька, знаешь что?

Ты не поверишь — лягушек!

У нас даже простой народ такое в рот взять постыдится, а у них герцоги с герцогинями едят, да при этом нахваливают.

А еще едят котлеты.

Возьмут кусок мяса, отлупят его молотком, зажарят и съедят.

У них ложки византийские еще в новость, а вилок венецейских они и не видывали.

Я своему супругу королю Генриху однажды взяла да приготовила курник.

Он прямо руки облизал.

«Анкор! — кричит. — Еще!»

Я ему приготовила еще.

Он снова как закричит: «Анкор!»

Я ему: «Желудок заболит!»

Он: «Кес-кё-сэ? — Что это такое?»

Я ему растолковала по Клавдию Галену.

Он говорит: «Ты чернокнижница! Смотри, никому не скажи, а то папа римский нас на костре сжечь велит».

В другой раз я Генриху говорю: «Давай научу твоих шутов «Александрию» ставить».

Он: «А что это такое?»

Я говорю: «История войн Александра Македонского».

— «А кто он такой?»

Ну, я ему объяснила по Антисфену Младшему.

Он мне: «О, нон-нон! Это невероятно! Один человек столько стран завоевать не может!»

Тогда я ему книжку показала.

Он поморщился брезгливо и говорит: «Я не священник, чтобы столько читать! У нас в Европе ни один король читать не умеет. Смотри, кому не покажи, а то мои герцоги с графами быстро тебя кинжалами заколют!»

Вот такая жизнь тут, тятенька.

А еще приезжали к нам сарацины (арабы).

Никто, кроме меня, сарацинской молвою не говорит, пришлось королеве переводчицей стать, ажно герцоги с графами зубами скрипели.

Да этого-то я не боюсь, мои варяги всегда со мной.

Иное страшно.

Эти сарацины изобрели алькугль (араб. — спирт), он покрепче даже нашей браги и медовухи, не то что польской водки.

Вот за этим тебе, тятенька, и пишу, чтобы этого алькугля на Русь даже и одного бочонка не пришло.

Ни Боженьки!

А то погибель будет русскому человеку.

За сим кланяюсь тебе прощавательно, будучи верная дочь твоя Анна Ярославна Рюрикович, а по мужу Anna Regina Francorum».