Заселившись в коттедж, мы сразу оценили все его удобства: просторную комнату, пять прекрасных крепких односпальных кроватей, пять маленьких полированных тумбочек, встроенный в простенок шкаф и квадратный стол с расписной столешницей - можно даже сказать, ломберный столик (до нашего появления пульку расписывали на нем неоднократно), а также небольшую крытую веранду. В наследство от прежних поселенцев нам досталось еще и ведро, приветственно выкатившееся из-под кровати. В первый же день мы по достоинству оценили оцинкованную посудину: наполнили водой в ближайшем уличном умывальнике и, с трудом отодрав от горячей синей водопроводной трубы чью-то высохшую до неузнаваемости футболку, помыли с их помощью в комнате пол. Ночью ведро служило нам верой, правдой и надеждой на светлое сухое завтра. Первая из нас, начиная оглашать звоном округу, будила мудрую Галку и та, осознавая деликатность момента, сонно комментировала: "А кто это там ссыт, как старая лошадь? А, это ты, Лапочка, ну, писай, писай!" Наутро ведро выносилось по очереди и опорожнялось в ближайшем уличном "тубзике".
"Наш" коттедж
"Лапочками" у Галки были все мы. Она носила подобающую союзной республике тюбетейку, короткую стрижку и очки - то черные - на солнце, то с диоптриями - во время сеанса карточного гадания. На кого и с какой целью гадала Галка, мне не ясно до сих пор: нравиться она никому не могла по причине возраста и чрезмерного иронического ума. А вот поди ж ты! - гадала. У Галки была еще одна... Галка. Абсолютно совпадающая с Галкой черненькой Галка пепельная - сестра по отцу. Их общий родитель сначала жил с матерью Галки, которая и родилась в этой семье, а потом ушел к матери второй Галки, где та впоследствии тоже родилась. Сестры были очень разные, но любили и ценили друг друга, понимая, что в этом мире им лучше быть поближе. Галку пепельную мы именовали "маленькой" из-за роста и совершеннейшего кукольного личика. "Маленькая" любила своего мальчика как-то смело и открыто. Красилась каждый вечер, превращаясь в неземное воздушное создание и улетала на танцплощадку, где, не зная усталости и не пропуская ни одного танца, вертелась на высоченных каблуках типа "скала" вплоть до последней песни:
Наконец-то мы вместе, и вечер обрадовал,
И тоска расплелась и печали - на слом,
Желтоглазая ночь, ты за мной не подглядывай,
Обними и укрой нас мохнатым крылом.
Желтоглазая ночь, свою милость яви,
Желтоглазая ночь, ты - царица любви,
Ты должна нас понять, ты должна нам помочь,
Как мы ждали тебя, желтоглазая ночь.
Мы искали друг друга на улицах города,
В переулках ошибок блуждали не раз,
Мы искали любовь в недомолвках и шорохах,
И мы ждали твоих заколдованных глаз!
Как теперь нам расстаться, мы сердцем опознаны
В наше прошлое больше не сыщешь следа.
Всё решится сейчас под безмолвными звёздами,
Если ж нет - не решится уже никогда!
Желтоглазая ночь, свою милость яви,
Желтоглазая ночь, ты - царица любви,
Ты должна нас понять, ты должна нам помочь,
Как мы ждали тебя, желтоглазая ночь.
Вот и пришло время узнать, что песню пела литовская эстрадная певица Бируте Петриките.
Мемуарный Иссык
Часть 2. Мемуарный Иссык
В общем, я позавидовала вафельному полотенцу и, вытеревшись им насухо и одевшись наскоро, предстала пред ясны очи двух медиков - настоящего и будущего. Они к тому времени уже сыпали латынью как мелким звонким горохом, но мне запомнилось только это: "тезаурус рекс"...