гербарий
у батареи сидит мой ангел привязанный
почему ты всегда такой... крестообразный
я спою тебе что-то несвязное
несуразное
ты всё понимаешь, понимаешь всё мной сказанное
вытолкнута на колени по притолоке стекаю бязью
легче пера легче воздуха стать перед казнью
почему меня не зовут скажем кристиной
или какой-нибудь ольгой
и в сказке я просто Она с гильотиной обручена
выложена витражом в окнах больно выжжена в произвольном порядке
на бедре у прекрасной дамы
осколками палевого стекла нежной солью сыплюсь на раны
довольно давно я текла рекой вдоль панамы впадая в два океана
потом я высохла в снег над рваными странами
на неровной карте
а потом в твоей кружке плескалась пьяной пеной
а потом я была в твоих венах
теперь на коленях стою здесь ты мой пленный
сидишь привязанный к батарее
я буду смотреть как ты стареешь
как иссушаешься в тлен как ты станешь мумией
последний раз крикнешь "безумие!"
я пойду и отнесу тебя в сад скорее
рукописи мои сгорят я нарисую твой портрет пеплом
и сажей измажу свои пальцы так что сажа проникнет под кожу
сдую крохи и потревожу твой прах лобзаньем
за стеклом искажённые стражей порядка рожи
запрокинув голову ведут истязать звать именами предлагать всё рассказать
а я буду закрывать глаза и представлять тебя
крестообразного ангела привязанного к батарее
и даже когда меня обреют даже когда в мареве я озверею от духоты
я буду петь несуразное буду верить в идею
о том что меня слышишь и понимаешь ты
запах персиков и карамели
какая бы я ни была, я жду тебя,
солнцем, луной, иконкой, над огурцами плёнкой и
бликами в очках седого кондуктора.
меня не отпускает моя личная именная шконка,
я прошла все вехи от стадии гадкого утёнка
до магазина "продукты",
сжимая в ладонях раскалённое солнце, я пела твою колыбельную овощам и фруктам;
за прилавком тётки меня гоняли, за шкирман хватали, учили буквам
а-быр-валг и за то, что я цапаю руками товар поднимали гвалт,
а персики мне кивали головами,просились в карман, ряды покупателей оборачивались кровоточащими ртами ко мне,
на моей спине пробивались пушистые, тоненькие и тут же горели в огне
синим пламенем и пепел падал на персики, и в карамельном запахе судорогой
вставали в горле последние прогорклые крики.
а я жду тебя, ни птица, ни зверь, в коллапсе от множественных потерь.
татуировками цвета морской капли солёной въелись твои взгляды и твои локоны тёмные
в мои ладошки, в мои копытца, из каждой лужицы пью, чтоб напиться и стать этим агнцем поданным
тебе на обед.
рифмую "завтра" и "завтрак", и пудрю рыльце ржаной мукой,
никаких таких "да", никаких таких "нет"
просто дана команда ждать, просто ждать, когда поведут на убой
и стальную вознесут гладь надо мной и я проверю, не забыла ли взять
перчатки - озябнут ручки, забывая про раскалённое солнце в ладонях,
дрессировщик кнутом щёлкнет, сахарку мне протянет "на!"
а бабушка строго посмотрит и спросит "ты что, влюблена? ишь, как исхудала, скотинка!"
а слёзы, врасплох застигнутые, застынут льдинками на щеках
и нараспашку грудная клетка, страх потерять сердце почти что пропах персиками и карамелью,
а слёзы стекут капелью по весне, по когтям, по ногам и по внутреннему измождённому бездорожью
ожидания невозможного, пения твоих колыбельных засыпающим бездомным псинам,
красивым женщинам и мужчинам, целая антарктида возникла из слёзных льдин пока карантин был объявлен "жди". какая бы я ни была, я тебя жду, иди.
топоним
***
житие анонима в любом из топонимов
если эти сальные руки когда-нибудь смогут взобраться по канату
приклеить усы из ваты сказать что не виновата туповата просто
штативы штакеты стекло подслеповатое
угрюмыми гремит морским воздухом
штиль после бури спокойствие после дури
по трамплину от пули отлетают на стуле выброшенные морем легаты
кислородная поступь кислый глоток
восемь
часов
воскресенья
***
без имени проведение танцует целует в лоб
как покойника церемониально ревнует к жизни
исчезни воткнись в то что во вне зависни в пустом пространстве
голод не утоляет рабство бессилия только удушливый шьёт капюшон из лилий
лепестковых прикосновений извилины на коже рук
становятся слоем пыли на прочной коре головного мозга
каплей в очереди перестук поздно не будет в восемь часов
поздно не будет в географии снов и в коре дятел выдолбит пару вопросов
усталый фургон без колёс в темноте пристани осыплется бабочками ответов
исчисление в монограммах вращается пистолетом на пальцах ветра
амальгама раздета до той стороны зазеркального света и стынет отныне
житие анонима которого нет и в помине назовёт своё имя
Мои любимые поэты
ВЕРЛИБР
