Стихи Юрия Беридзе

Вот стихи Юрия Беридзе (Хевисбери), полковник запаса морской пехоты, прошел Чечню.
Москва. Не знаю, жив ли он сейчас. Говорил, что сильно болеет.
Сильно написал, меня они потрясли в своё время.
Подумал внести их сюда, прочитав заметки об Украине.


Чеченский альбом

Куда уехал капитан...
 
  Куда уехал капитан,
  однополчанин мой и друг?
  Я знаю. Я и сам был там.
  Ты хочешь знать?
  На юг. На юг...
  На юг, где нынче нет зимы,
  где все сердца обожжены,
  где не спасет бронежилет,
  где снайпер бьет - и ваших нет.
  На юг, где дымом застит свет,
  на юг, где смертная жара.
  Ему вернуться бы пора,
  да видишь, даже писем нет...
 

Играют пацаны в войнушку...
 
  Играют пацаны в войнушку
  у госпитального двора,
  а санитарки на просушку
  бинты развесили с утра.
  Играют пацаны в войнушку...
  И им, конечно, невдомек,
  что в этот миг грызет подушку
  чуть-чуть их старше паренек.
  Он, как они, учился в школе,
  гонял, как ас, велосипед...
  И вот теперь рычит от боли
  в ногах, которых больше нет...


И стал я богаче

...и стал я богаче
на горе чужое,
на собственный стыд:
незнакомая женщина, плача,
обняла меня с криком: "Вахит!"
Только я не Вахит...
Да и в этой войне -
хоть не мной он убит -
на другой стороне.
Все же имя вот это - чужое,
под которым мой враг подрастал,
принял я. Пусть на миг,
на один-разъединственный крик -
я, Вахит незнакомый, тобою
для твоей обезумевшей матери стал.
...и богаче теперь
на одну из потерь...


Я не каркаю...

Горы - горькие... Горе - горками
по равнинам... В недобрый час
окрестованными пригорками
ошарашит оно и вас.
Что - "не каркай"? А я не каркаю -
сам утрат я таких боюсь.
Только что уж там... Смертной картою
выпадает нам наша Русь.
Картой смертною - командирскою:
горы - фронт, а равнины - тыл...
Нынче думаешь: мой-то выстоит,
а назавтра его - в распыл.
А назавтра его, как плеткою
освинцованной - автомат...
В общем, горюшка всем нам, кроткие,
хватит. Каждому - в аккурат...


Сеанс связи

"Молот", "Молот", я "Зубило"...
Слышь, братан, прием, прием...
Да какой там хрен вдвоем,
коль Матвеева убило
добрых полчаса назад!
Три рожка есть, пять гранат...
Нет, уйти смогу едва ли -
обложили с трех сторон.
В крайнем случае, патрон
я найду. Ну, чтоб не взяли...
Да и как, ты сам суди,
без Матвеева уйти?
"Молот", "Молот", я "Зубило"...
Ты ребятам передай,
что Валерка Бородай
не какой-нибудь мудила.
Разве ж я когда бросал
друга средь чеченских скал?
"Молот", "Молот", я "Зубило"...
Ты ведь прав... Прием, прием...
Мы с Матвеевым вдвоем,
хоть и мертвым, все же - сила.
Я сейчас веду огонь
за себя и за него.
...Это наш
последний бой.
Связь закончена.
Отбой...


С того ты свету не придешь...

С того ты свету не придешь,
за стол не сядешь, сняв "разгрузку",
со мной по стопке не махнешь,
не проворчишь: "Ну, где закуска?"
И вот сижу - и пью один
я на твоих сороковинах.
Ты слышь, Иван... Хоть погляди,
как я закусываю "Примой".
А что поделать? Здесь, в горах,
ты ж знаешь, нам ведь не до жиру...
Вся "Ява" - где-то там, в тылах,
а на заставе - "Примой" живы.
Ну, все, Иван, на посошок -
заговорились... Утром - в горы
нам в рейд. До встречи, корешок.
Возможно, даже очень скорой.


Письмо оказией

"Меня валяли во дворе
ногами в кованых ботинках.
Чуть не забили на заре.
Могли - им это не в новинку...
Но обошлось. И по горам,
в приклады взяв, вели под шутки,
на праздник свой - курбан-байрам...
Им было весело, мне - жутко.
Все скоро кончится. Но чем?
В зиндан швырнули. Не исправить...
Но обещал один чечен
тебе записку переправить.
В одном я, мама, виноват,
что стану скорбною морщинкой
у губ твоих.
Твой сын - cолдат..."

А мама плакала в Кузьминках...


Не прикроешь...

Тяжелая пуля ударила в спину,
сломав пополам и отбросив в кювет...
Трагично обычна картина... Рутина...
Вот только что был ты, и вот уже нет...
И зря поливает огнем автоматным
твой друг промелькнувшую тень у скалы -
не в силах отныне ему подсказать ты,
что в спину ему тоже целят стволы...


Блокпост

Ты чуешь, командир, как пахнет лето?
Полынной горечью земли согретой,
травою пряною с некошеного луга
и кровью нами залитого юга.
Настоем ягод в шелковичной кроне,
прокисшей медью стреляных патронов,
солярою из приданого танка
и смертью от неубранных останков...

Двадцать семь кровоточин

Мы шли всю ночь.
Нет, не шли, а ползли,
через терн продираясь колючий.
Против нас были горные кручи,
стылый холод чеченской земли,
даже звезды, чертившие небо,
словно трассеры, целили в нас.
Выполняя секретный приказ,
все же вышли на Чертовый гребень...
Двадцать семь дорогих кровоточин
там, на гребне, оставлено мной.
Сумасшедший пилот-вертолетчик
виноват, что я все же - живой...
И из каждого времени года
я теперь прорываюсь в ту осень.
Было нас двадцать восемь.
Я - последний из взвода...


Блокноты

1
Я жгу листки своих блокнотов..
Они сгорают без следа,
но из огня мне шепчут что-то,
на крик срываясь иногда.
Ну, вот листок: на нем пометки,
что второпях писал давно,
о напрочь сгинувшей разведке,
ушедшей в ночь под Ведено.
Тому уже три года с гаком,
но дело в людях, не в годах...
Их помнят матери, оплакав,
в далеких русских городах,
да этот листик из блокнота,
что предаю теперь огню.
Другим же помнить неохота -
так я ведь их и не виню...
Я просто жгу свои блокноты
на погребальном костерке...
И пепла траурные ноты
крестом ложатся на песке.

2
Коплю я не банкноты, а блокноты -
добыча репортерская моя...
Страниц их измочалены края,
как ноги у бойца пехотной роты.
А что, мои блокноты - не солдаты?
Они такие повидали дали,
в такие переделки попадали,
что должность им солдатская - по штату.
Мне говорят: да что уж там, дружище,
на свалку - хлам. Все просто, без затей...
В моих блокнотах - тысячи смертей!
По совести, им место - на кладбище...


Афган
 

Для чего вам стихи?

Лощёный стих снисходит к сущей прозе -
к солдатскому корявому стиху:
"Бонжур, мон шер... Бокал вина? Ну, прозит...
Я слышал вас... Скажу, как на духу:

неплохо, сударь, а порой - так даже...
Еще бокал? Оревуар, мон шер..."
Уходит он - салонен и вальяжен,
а стих солдатский - снова под Панджшер,

туда, где мат и пули, и снаряды,
где пыль и рокот войсковых колонн.
Уходит к тем, кому он нужен - рядом,
в одном строю...
Ну, не идти ж в салон...

Грузия моя

А я пропал бы ни за грош

а я пропал бы ни за грош,
хоть не был никому обузой,
среди родных грузинских рож,
в Сухуми тыкавших мне в пузо

стволами добрых "калашей",
но, к счастью, вытолкал взашей
меня в калитку добрый ангел -
в каком, уж я не знаю, ранге
(он не особо был речист,
но - явно местный "особист").

...ему уж точно ни к чему
был труп чужого журналюги,
никем не званным на войну
явившимся - и здесь, на юге,

чуть не повисшим на стволах.
На "вражьих" пойман был словах,
перерожденец и зараза:
"В Сухуми есть друзья-абхазы,
надеюсь, выжили в войне...
И как грузину - стыдно мне!"

...хоть стыд - не дым, глаза-то - ест
(сужу по тем, кто тыкал в пузо,
держа стволы наперевес)
в войну вступившим из Союза:

на мушку взяли потому,
что в ту "абхазскую" войну
пошли на тех, с кем жили вместе,
уж точно - не за ради чести.

Наверно, совести назло
хотели шлепнуть...
Повезло...