(2017, Москва, ФАУ «ИЦ ОКСИОН», 904 стр., илл., тираж 1000 экз)
http://ludmila.maksimchuk.ru/fragments/%D0%A5I.Our_general.html
В 2007 году вышел в свет роман Людмилы Максимчук «Наш генерал». Роман впоследствии был переиздан дважды. Последнее издание – в 2017 году
***
Роман «Наш генерал» посвящён выдающемуся пожарному СССР и России, Герою Российской Федерации, герою-чернобыльцу генерал-майору внутренней службы Владимиру Михайловичу Максимчуку (8 июня 1947 г. – 22 мая 1994 г.). Владимир Максимчук – незаурядная личность, крупный специалист, альтруист и фанат пожарного дела, инициатор создания в стране эффективной общегосударственной системы безопасности и борьбы с авариями, катастрофами и стихийными бедствиями, отечественной службы экстренного реагирования на чрезвычайные ситуации. Пожарные говорят так: «Максимчук – это наше знамя, наш символ»! Личные качества Владимира Михайловича и преданность своему делу являются хрестоматийными образцами. Пожар на Чернобыльской АЭС в ночь с 22 на 23 мая 1986 года стал главным пожаром, выпавшим на его долю, – именно в той ситуации он ярко проявил себя как специалист и как человек: предложенная им тактика тушения пожаров на атомных объектах прежде не имела аналогов и затем стала достоянием мирового сообщества пожарных. Его героические действия спасли людей и станцию, но стоили ему жизни. Пожар отнесли в разряд «секретных», подвиг долго замалчивали; само присвоение звания Героя России генералу Максимчуку спустя почти десять лет после его смерти – это непростая история, высветившая множество деталей, ставшая «лакмусовой бумажкой» на предмет: кому нужны герои и правда о них.
ХХVIII. Эпилог
«Не случайно… пожарное дело всегда считалось сродни военному, потому что любая серьезная схватка с огнем является настоящим боем, с той лишь разницей, что враг предстает перед тобой не в человеческом облике. Он убивает жаром и удушает дымом. Он – многолик, и могуч, и ужасен! И в отличие от тебя или твоего противника на войне – человека – он не испытывает боли и страха. Да, в боях с пожарами не слышно свиста пуль, но… в любое мгновение на твою голову может обрушиться огненный удар, и… ты можешь попасть в смертельную… ловушку, откуда порой вырваться душе твоей можно лишь на небеса…»
Владимир Матюшкин, «Воины огненной рати. История Новгородской пожарной охраны от древности до наших дней»
[i] «Земля уходила из-под ног…»[/i]
С тем, что ушло безвозвратно,
но осталось дорогим навсегда,
никогда не прерывается
духовная и мысленная связь…
Мне давно известно, что кроме написанных и опубликованных в свое время работ у Владимира Михайловича была масса личных материалов и заметок, в которых он затрагивал многие темы, а в том числе, тему Чернобыльского пожара и всего, что связано с этим. Говорят, что Владимир Михайлович вел в Чернобыле личные записи, а начинались они со дня приезда в Киев – с 13 мая 1986 года. Говорят, что собирался заняться серьезно изучением и обработкой собранных им сведений и фактов; говорят также, что продолжил те записи после, что описал пожар и его обстоятельства, что развил вопрос далее. Я в этом почти не сомневаюсь, потому что Максимчук – не тот человек, который не придавал бы значение и не дал бы оценки событию такого масштаба. Он старался оставить для истории материалы – так или иначе – несомненно. Знал, что когда-то будут востребованы. Где теперь те записи – трудно сказать, утеряны ли они, сокрыты ли где-то или дожидаются своего времени…
Как могу, продолжаю его «утерянный дневник», и не одна только я.
Полковник запаса Владимир Ясонович Никитенко, бывший начальник Управления противопожарной службы Северо–Восточного округа Москвы, кавалер ордена «Красная Звезда», 33 года отдал пожарной охране, после чего в 1997 году ушел в запас. Чернобыльский пожар в ночь с 22 на 23 мая 1986 года его привлекал особенно. Этот пожар так долго оставался секретным, что многие уже давно сумели «забыть» о том. Но Владимир Ясонович решил, что «забывать» нельзя – ни факта самого пожара, ни подвига людей, ликвидировавших этот пожар.
Еще при жизни Владимира Михайловича он обращался к этому вопросу, пытался несколько раз вызвать его на откровенный разговор, аккуратно расспрашивая о подробностях, даже не предполагая заранее, во что выльется его откровение… Вспоминает, например, как в начале девяностых годов навещал Максимчука в Центральном госпитале МВД СССР; вместе с Владимиром Михайловичем и зашли в палату к заместителю Министра МВД России Петру Григорьевичу Мищенкову. В то же самое время в палате у него находился генерал-майор внутренней службы заместитель начальника ГУМТиВС МВД СССР Виктор Михайлович Федулов. Увидев Максимчука, генерал Федулов, обращаясь ко всем, сказал: «Вот он, ваш и наш герой! Вот кому надо давать звание Героя! Ведь в ту страшную ночь с 22 на 23 мая 1986 года, именно он, Максимчук, со своими ребятами, проявил чудеса героизма, спас полмира от гибели! В той страшной ситуации он остался один из высокого руководства, кто не растерялся, мобилизовал рядовых пожарных и офицеров, а его БТР почти сутки «нырял» в тот транспортный коридор четвертого блока, направляя пятерки бойцов и офицеров на тушение пожара. Ему не с кем было советоваться – решения принимал он сам! Я восхищен этим генералом. И прошу вас – как можно больше собрать информации об этом пожаре и по возможности, написать об этом».
Никитенко не раз потом вспоминал эти слова – и о Максимчуке, и том пожаре. Сам Владимир Михайлович все нес в себе – и подвиг, и болезни, и все издержки «секретности» того времени и тех обстоятельств. После памятной встречи в госпитальной палате Владимир Ясонович часто расспрашивал Владимира Михайловича; иногда что-то удавалось записывать – немного… Гораздо позже, уже после смерти Владимира Михайловича, он несколько раз – за период 1999–2001 года – разговаривал с Гудковым Александром Сергеевичем, единственным, не считая Максимчука, участником тех событий из Москвы. А в мае 2001 года собрался с силами, и поехал к Чухареву Владимиру Васильевичу, в Сосновый Бор Ленинградской области, единственному участнику тех событий из Ленинграда. Столько всего узнал – даже не ожидал услышать такое! Потом передал мне очень важные воспоминания Владимира Васильевича.
И вот – в ноябре 2001 года Владимир Ясонович поехал в Киев, поработал в архивах Национального музея «Чернобыль» в Киеве, познакомился там с японскими учеными, занимавшимися атомными проблемами. Узнал много важного и интересного… И – сюрприз: привез из Киевского музея Чернобыля маршрутный лист Владимира Михайловича Максимчука – переписал в тетрадочку от руки со стенда. На стенде, посвященном Максимчуку, оказалась ксерокопия личных записей Владимира Михайловича, подлинник – в архиве. К архивам доступа не было, так что Владимиру Ясоновичу пришлось действовать по-простому. То, что это написано лично Максимчуком, сомнений не было: такой почерк нельзя забыть или спутать с каким-то похожим…
Бесценные это листочки! Здесь – безусловные доказательства того, что главным героем и стратегом тушения того майского пожара является подполковник внутренней службы Максимчук Владимир Михайлович. Я припоминаю, что Владимир Михайлович писал материалы именно для открытия этого музея, но до сих пор они «не всплывали»«, к сожалению…
Написанное поражает...
Эти записи доставил из Москвы в Киев в начале 1991 года начальник службы подготовки Киевского облисполкома Бондаренко Владимир Ильич – киевляне послали его в Москву специально с этой целью – получить информацию от Максимчука. Вот что было записано тогда.
«Максимчук Владимир Михайлович. Маршрутный лист пребывания в зоне ЧАЭС.
13 мая 1986 года
Прибыл в Чернобыль. Возглавил пожарную службу, дислоцированную в здании пожарной части. (С 13 по 23 мая находился в зоне.)
14 мая 1986 года
Ознакомился с обстановкой по документам. Во второй половине дня выехал на АЭС для уточнения конкретных обстоятельств несения службы и мест выполнения работ личным составом пожарной охраны. На все это ушло 3–4–5 часов. Находился в районе насосной станции прудов охладителей, в здании Административного корпуса БЩУ–1. Возвращаясь в часть, заехал в город Припять (ранее в этом городе не был). С учетом ознакомления обстановки там внес необходимые корректировки в организации службы.
15 мая 1986 года
В первой половине дня занимался решением вопросов бытового устройства личного состава в Чернобыле и боевого резерва, сил и средств пожарной охраны в Иванково. Во второй половине дня вместе с учеными и специалистами изучали возможности, пути и способы подачи в реактор №4 измельченного каучука (такое решение было принято Правительственной комиссией во главе с Силаевым И. С.), для чего выезжал на АЭС, где находился в пределах двух часов. После предварительной попытки сбрасывания каучука с вертолета все убедились в бесполезности этой затеи (резко увеличился радиационный фон из-за продуктов сгорания каучука). Где-то около 22–х часов был в штабе комиссии для доклада. На всю операцию потребовалось 5–6 часов. Во время ее проведения с группой специалистов находился в различных местах вокруг территории АЭС (вертолетные площадки, место загрузки каучука) и на самой территории станции.
16 мая 1986 года
С группой работников пожарной охраны обследовали машзал АЭС. Находились в районе 1–го, 2–го и 3–го блоков в течение 50–60 минут (1часа). Изучались возможности проведения дезактивации личным составом Черниговского батальона цементного завода и крыши зала. В общей сложности находился в зоне АЭС в пределах 3–4 часов (точно не могу вспомнить). С учетом складывающейся обстановки, после доклада на Правительственной комиссии были приняты решения о способах выполнения работ. Во второй половине дня в поселке Ораное встретился с личным составом Черниговского батальона и довел до него постановку задач, пути их решения. На заседании Правительственной комиссии возник вопрос о необходимости уборки с территории АЭС пожарной техники (23 единицы оставшейся техники после пожара 26 апреля 1986 года).
17 мая 1986 года
В течение 4–5 часов находился на АЭС, где вместе с другими работниками пожарной охраны изучал места расположения пожарной техники, ее состояние и намечали пути вывода ее с территории станции. Техника находилась вдоль АЭС, большая часть ее – со стороны машзала, в том числе 4 единицы непосредственно у разрушенного реактора, 4–5 единиц – у водосборников. С учетом обстановки было принято решение вывести всю технику, исключая 4 единицы у реактора № 4.
18 мая 1986 года
С группой людей, назначенных для эвакуации техники с территории станции, прибыл на АЭС. После организации работ было выведено 19 единиц техники – нашим работникам потребовалось на это 8–10 часов. По просьбе главного инженера станции Штейнберга Н. А. внесли изменения в схему откачки и перекачки воды из-под бартера. Кроме осмотра блоков, вместе с ним осмотрели хранилище жидких отходов, маслоотстойники и пруд–охладитель. На территории станции находились 2, 5 – 3 часа.
19 мая 1986 года
По заданию Велихова Г. П. занимался подготовкой и испытанием спецкостюмов, прибывших из Великобритании. Находился в Чернобыле, на АЭС не выезжал.
20 мая 1986 года
По заданию Рябьева (в то время – первого заместителя Министра Минсредмашстроя) вместе со специалистами–химиками и авторами изучали возможность покрытия стройбазы АЭС бардой. На территории АЭС находился 2 часа.
21 мая 1986 года
Находился в Чернобыле, на АЭС не выезжал, так как не мог нормально ходить из-за резких болей в левой ноге. К вечеру этого дня уже не представлялось возможности снять сапоги. Медработники, находившиеся в Чернобыле, диагноз заболевания не установили. Рекомендовали обратиться в Иванково.
22 мая 1986 года
В первой половине дня посетил больницу в Иванково, где было произведено кварцевание ноги и наложена повязка со спиртовым компрессом. К вечеру нога сильно опухла, однако, продолжал работать. Провел совещание с офицерами и рассмотрел с ними возможные варианты действий в случае пожара на АЭС. В последние дни было чувство, что обязательно что-то случится. Видел, как с каждым днем разворачивается фронт работ, а порядка мало… Разошлись по местам отдыха в 01 час 30 минут 23 мая.
23 мая 1986 года
В 02 часа 10 минут дежурный по штабу доложил о получении сообщения с АЭС о пожаре в помещениях 402 и 403. В 02 часа 30 минут с группой офицеров прибыл на станцию. К месту пожара были вызваны силы и средства пожарной охраны… Находился на станции до 14 часов 30 минут. Средств защиты, за исключением респиратора–лепестка, не имел. Обут был в кеды, другая обувь не подходила. По прибытии какое-то время находился в штабе ГО, расположенном под административно–бытовым корпусом АЭС, пытался выяснить обстановку, затем в БЩУ–1.
ОБСТАНОВКОЙ НИКТО НЕ ВЛАДЕЛ.
…Вместе с дозиметристом по коридору деаэраторной этажерки, соединяющей 3–й и 4–й блоки, ушли на разведку пожара. Со стороны транспортного коридора разведку проводил караул. Помещений №402 и №403 мы достигли минут через 20–30, так как первоначально не нашли дверь, ведущую из коридора в блок. По этому коридору достигли развалин четвертого реактора и лишь затем, возвращаясь назад, нашли нужную нам дверь. Обнаружив горение кабелей и разобравшись предварительно в обстановке, провели разведку в помещениях ТУН. Были там минут 30–40.
НАХОДЯСЬ В ТУННЕЛЕ, ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ О ТУШЕНИИ ПОЖАРА ЗВЕНЬЯМИ, О ЧЕРЕДОВАНИИ СМЕН, СОСТОЯЩИХ ИЗ ПЯТИ ЧЕЛОВЕК И О ДОСТАВКЕ ИХ В ТРАНСПОРТНЫЙ КОРИДОР НА БТР–ах.
Принять такое решение мне было непросто, зная Боевой устав пожарной охраны. Но и сегодня, спустя почти пять лет, считаю это решение единственно правильным. Нам удалось не только ликвидировать пожар, но и спасти жизни десяткам пожарных.
…До 6–и часов утра я находился в разных местах, периодически – в месте тушения, возле АБК, где сосредотачивались силы, БЩУ–1; сказать точно, где и сколько – не могу. Где-то около 6–и часов утра, может быть, и раньше, почувствовал боль в груди – такое состояние, что кто-то насыпал горящих углей. Боль все усиливалась и продолжалась еще долго, пока находился в госпиталях. Стало больно говорить, трудно передвигаться (нога!). В 14 часов 30 минут, оставив группу пожарных на АЭС, дал отбой другим силам, уехал со станции – думал, немного отдохну и буду работать дальше, хотя ЗЕМЛЯ УХОДИЛА ИЗ-ПОД НОГ. Но врачи отправили в госпиталь МВД УССР.
…Потом, да и сегодня – понимаю, что тогда произошло… Прошло 5 лет какой-то борьбы, скитаний по клиникам, больницам и госпиталям. Быстро устаю, мало радости, но слава Богу, есть жизнь, вижу близких, есть работа, поэтому… Сравнивая прожитые годы, понимаю, что сегодня лучше, чем вчера… “Вылетели” из жизни 1986–1987 годы, стало лучше в 1990–е. Морально смирился с тем, что нет всего того, что было до мая 1986 года.
Владимир Максимчук, февраль 1991 г.»
* * *
Понимаю, что всему написанному лично Владимиром Михайловичем можно верить не меньше, чем на 100%, даже если имеются некоторые несовпадения с другими материалами. По сути, все сходится. У него никогда в жизни не было причин и повода выдавать желаемое за действительное и возвеличивать свои собственные заслуги – ни в Чернобыле, ни в других ситуациях. Раз утверждал, значит, именно так и было, а то и гораздо серьезнее… А уж на ЧАЭС было – серьезнее некуда. Как он пишет своей рукой, излагая начало событий на пожаре, «ОБСТАНОВКОЙ НИКТО НЕ ВЛАДЕЛ». Как вспоминает его ближайший помощник и коллега, ликвидатор того пожара из первых рядов, Александр Сергеевич Гудков, когда приехали на станцию по сигналу о пожаре, «НИКТО НИГДЕ НЕ ВСТРЕЧАЛ». Кроме пожарных – никого нигде близко не было. Все высокие и далекие начальники притаились и выжидали, а потом – молчали… Существуют несколько слов в словаре русского языка, чтобы дать точное определение этому выжиданию и этому молчанию. Чего же боле? Что же далее? После состоявшегося пожара и его героической ликвидации дальнейшее молчание о нем – залог сохранения неугодной ледяной тайны Чернобыля. Но все же, если, по прошествии более десятка лет, в 1997 году «вспомнили» о том «Акте расследований…», то… Хоть и припомнили всю драму событий 23 мая 1986 года через запятую со всеми остальными, – значит, лед слегка подтаял и куда-то тронулся. Лед, пожалуй, тронулся, но Чернобыльский айсберг не скоро еще отпустит те льдины в свободное плавание.
«Руководить операцией по ликвидации опаснейшего загорания… было поручено члену оперативной группы МВД СССР, заместителю начальника оперативно–тактического отдела подполковнику Владимиру Михайловичу Максимчуку» – так писали на гладко–скользящей поверхности айсберга большие–пребольшие господа начальники в своих увесистых опусах, публикуемых из года в год. Этим самым они стремятся «застолбить» неоднократно свою (якобы) причастность к тому подвигу издалека, из-за облачных высот своей собственной безопасности. Было поручено? Имеются ли документальные подтверждения такому поручению? Как они выглядят? Кто же конкретно поручил? Ответов на эти вопросы нет в природе, их не может быть. Если не смешно, то странно: в Боевом уставе пожарной охраны установлен порядок поведения пожарных при поступлении информации о пожаре; там же и отмечено: «управление боевыми действиями на пожаре – целенаправленная деятельность должностных лиц по руководству участниками тушения пожара». Мало того, вмешиваться в действия руководителя тушения пожара не имеет права никто. «Поручить» руководство тушением пожара невозможно, а оправдаться этим (якобы) поручением можно?
А что – если бы не «поручили», так Максимчук и пожар не стал бы тушить?
И кроме всего прочего: где последующий анализ пожара, объяснения участников, выводы и так далее? Кто, кому и как рапортовал потом? Какие документы предоставил? История умалчивает (пока), какие еще айсберги курсируют по ледяному океану безмолвия, значит теперь – еще не время торжества правды. Но в преддверии этого торжества повторю сказанное ранее (без повторов – не обойтись!): Максимчук, по большому, государственному счету, спас в той ситуации не только своих непосредственных начальников, но и десятки руководителей Штабов и Комиссий. Он и раньше не раз выручал многих из них, а уж в Чернобыле-то – выручил всех сразу… Получи тот пожар развитие – худо бы пришлось большому начальству, не удалось бы им совершить свой индивидуальный «подвиг в Чернобыле». Как бы они отчитывались не только друг перед другом, а «наверху», перед высшим руководством страны – в этом случае? Вот именно… Владимир Михайлович выручил тогда всех, кроме себя. А вслед за этим… Растерли подвиг «в порошок» вместо того, чтобы взять этот случай в арсенал пожарных, да просто броситься спасать человека, помогать по долгу, по совести, по логике? Нет, корыстные мотивы «перешибли» совесть и долг, и не только в отношении к Максимчуку.
Сад цветущий, сад благоухающий, сад плодоносный…
Теплая весна, зеленая трава, нежные цветы…
Нет, не то…
«Земля уходила из-под ног…» у пожарных…
Многих из них к настоящему времени уже нет в живых.
Но – далее, к торжеству правды...
Переходя к суммированию объективных фактов, судя по вышеизложенному, Максимчуку пришлось провести на 4–м блоке в общей сложности около 35 часов (более 20 часов до пожара и 12 часов во время тушения пожара.), так что его официально признанная «доза» занижена не менее, чем в 10–15 (!) раз. Как утверждает заместитель директора Национального музея «Чернобыль» в Киеве Анна Витальевна Королевская, ведущая бухгалтерию банка данных катастрофы, последние образцы перерасчетов доз ликвидаторов начального периода апреля–мая 1986 года обнаружили потрясающие цифры. Расчеты показывают, что их дозы, основанные на показателях времени пребывания в поражающей зоне реактора, были огромны. Таким образом, у Владимира Михайловича по этим перерасчетам получается не менее 700 рентген! Но ведь он как-то жил, периодически выкарабкивался из болезней, работал дальше, потушил потом не один, а десятки сложных пожаров, получил огромную дозу отравления в Ионаве в марте 1989 года, руководил крупнейшими разделами службы и так далее. Чем это можно объяснить?
Владимира Михайловича Максимчука, его могучие личностные и человеческие качества, безошибочное чутье, профессиональную хватку вообще нужно изучать отдельно. Он никогда не кидался в огонь безрассудно, «очертя голову», и вообще не принимал скоропалительных решений ни по каким вопросам, все выверял до миллиметров, взвешивал до граммов, если время подгоняло – делал то же самое, но сжимая, спрессовывая масштабы времени, концентрируя мысль. Да, его карьера была стремительна, но шел вперед не по «головам других», а за счет собственного неистощимого потенциала, помогая другим. Работая в силовой структуре, занимая высокие посты, лидируя по всем позициям, проявлял чудеса гуманизма, человеколюбия, милосердия. Патриотизм Владимира Михайловича базировался именно на гуманизме. Он всегда отвечал за свои дела и поступки, а также и за поступки других – отвечал до самой смерти, не снимая с себя тяжкого бремени руководителя, не выгадывая для себя никаких льгот и благ. Все – для других.
В этом и был его главный человеческий и профессиональный подвиг.
Разве можно об этом забывать? Таких ярких образов мировая практика пожарной охраны может насчитать единицы – и не только за последнее время, а за всю историю развития. Его пример жизненной стойкости и высочайшего служения Родине должен служить примером для становления молодого поколения пожарных–спасателей России. Только когда и кому в России это будет нужно – позарез? Какой банк феноменальных человеческих данных взялся бы изучить и оценить непредвзято – для начала – такой исторический феномен? Другому человеку – и десятой доли свершений, и десятой доли болезней – хватило бы с избытком… Но только Киевскому банку данных – по текущей разнарядке – иностранцы и вовсе ни к чему. Что касается России, то здесь хватает и оставшихся в живых ликвидаторов с их проблемами и малоизученными данными, а противопожарная служба проходит переорганизацию, добавляющую массу иных забот, когда отдельному живому человеку трудно уделить внимание, уж не говоря о другом…
К тому же, прославление подвига, раскрытие масштабов уникальной личности пожарного полководца, величие его дел, в настоящее время никому особенно не нужны – на фоне собственных преходящих интересов и отсутствия идеологии в стране. Моя надежда на торжество правды отодвигается в далекое будущее, ибо, в самом деле, «не все сгорает в пламени истории» – в таком случае на дне какого-то провинциального банка вселенских данных «осели» архивы Владимира Михайловича Максимчука и вся объемная информация о нем, одном из лучших сынов человечества…
* * *
Когда уходят дорогие,
Я с ними вместе ухожу,
А тем, которые другие,
Себя цветком я положу...
Май 2001 г.
