Эта чудная музыка успокаивала меня, отвлекая от мрачных мыслей о нынешнем моем незавидном положении, и волновала, пробуждая пылкое воображение и мечты о дальних странствиях.
Пластинку, на которой была записана эта музыка, в день моего двенадцатилетия подарила мне школьная подружка Лидка Татарова. Она притащилась ко мне незадолго до обеда и прямо в дверях сунула эту пластинку.
- Дарю! – сказала она. – Мне отец из Москвы привез. Музыка хорошая, только я в ней ничего не понимаю.
- Так, может быть, когда-нибудь поймешь. Отец-то тебе привез.
- Ничего. Он еще привезет. А ты такую музыку любишь.
И ускакала домой.
Если бы знала тогда Лидка, какую бесценную вещь она мне подарила!
Мы жили в поселке Дзёмги, пригороде Комсомольска-на-Амуре. В этом поселке жили, в основном, семьи авиастроителей и летчиков-испытателей военных самолетов. У Лидки отец был летчик. Он часто летал в Хабаровск, во Владивосток, на Сахалин и даже в Москву. И привозил Лидке всякие подарки.
А мой отец нигде не работал. Он был инвалидом 1 группы и все время находился дома или в больнице. Мать целыми днями работала, а все домашние дела приходилось выполнять мне. И на какие-либо подарки рассчитывать я не могла. Даже в день своего рождения.
Получив подарок, я отправилась в комнату, где у нас стояла радиола с проигрывателем. Эта вещь в доме у нас была очень нужной, так как отец любил крутить всякие пластинки, которые бережно собирал и не позволял их трогать без его разрешения. Эта пластинка стала моей собственной, но я все равно показала её отцу.
-«Алессандро Марчелло», - прочитал отец вслух и добавил, - итальянский композитор 17 века. Жил в Венеции. Вообще, он был философом, поэтом и математиком. А музыку писал для души. Самое знаменитое его произведение – «Адажио» - замечательнейшая вещь! Откуда у тебя эта пластинка?
- Лидка подарила.
Я поставила пластинку на диск, и мы с отцом погрузились в мир сказочной солнечной Италии. До этого я представляла себе Италию через призму сказок Джанни Родари. Его Италия была рабочей, героической, но веселой и смешной.
Алессандро Марчелло представил мне Италию во всей её природной красоте: горы, луга, сады, полноводные реки, старинные города и села.
Прослушав запись, я отпросилась у отца на улицу погулять. Дворовое пространство между одинаковыми трехэтажками по периметру наполнено было шумной разноголосицей орущих мальчишек и девчонок разных возрастов.
- Присмотри там за Малой (так мы в семье называли мою пятилетнюю сестренку), - крикнул мне вдогонку отец.
О сестре я вспомнила только вечером, когда засобиралась домой. Заглянула в песочницу и беседку, обошла горку. Но ни Малой, ни других дошколят во дворе уже не было. «Домой ушла,» - сказала я себе и тоже поплелась к себе на второй этаж. Открывая дверь, я почувствовала, как сильно устала от полдневной беготни во дворе.
- А где Лялька? – встретил меня в коридоре отец.
У меня все похолодело внутри. Язык присох к нёбу от страшного предчувствия.
- Где ребенок, спрашиваю тебя?!
Я уже была готова грохнуться в обморок, как из комнаты отца выпорхнула живая, здоровая и веселая Малая.
- Да тут я, тут, папочка! Разве ты не видишь?
И тут отец окончательно взбеленился: хотел меня проучить, а девчонка выдала его с головой.
- Марш в угол! – рявкнул он. – Чтоб знала, как выполнять приказы отца.
Из кухни вышла мать:
- Пусть поужинает сначала, - сказала она.
- Никаких ужинов! Не заработала! Будет стоять всю ночь.
Мать развела руками. У отца был очень крутой нрав, поэтому мать не решалась с ним спорить.
Всю ночь я и простояла в углу. Ныла спина, ступни гудели от боли. То и дело я переступала с ноги на ногу, чтобы хоть немного облегчить эту боль. Зверски хотелось есть.
Я старалась не думать о голоде, боли и усталости. Поначалу отвлекалась тем, что слушала радио, которое никогда у нас не отключалось. Отец заметил, что радио отвлекает меня от благовоспитанных размышлений о послушании, и приказал матери отключить репродуктор. Мать воспротивилась:
- Оно само в полночь отключится. А без радио я утром просплю на работу.
Но ложиться спать она не торопилась. Уложила в кровать Ляльку, потом улегся в постель отец. Мать возилась на кухне. Несколько раз она подходила ко мне и шептала:
- Попроси у отца прощения. Он отпустит.
- Не буду! – бурчала в ответ я.
- После полуночи мать не выдержала:
- Да отпусти же ты её, в конце концов! Сколько можно над ребенком издеваться? Пусть поужинает и идет спать!
- Нет! Сказал, что будет стоять, вот пусть и стоит!
Мать заплакала и опять ушла на кухню.
Дремота стала одолевать меня все сильней и сильней. Я пыталась думать о героях войны, которые под пытками фашистов терпели и не такие испытания, но не сдавались. А тут, подумаешь, угол. Меня же никто не пытает.
Колени постепенно стали сползать на пол.
- Стоять надо, а не сидеть! – бдительно следил за процессом моего стояния отец.
Я выпрямлялась, опираясь о стенку.
И тут в моей голове всплыла очаровательная мелодия из Лидкиной пластики. «Адажио»! Мелодия благодатным теплом разлилась по всему моему телу, которое стало вдруг абсолютно невесомым. Нечто невидимое вознесло меня в удивительно прекрасный мир…
…Когда я открыла глаза, то увидела огромное белое пятно, туманом расплывающееся вокруг меня. Постепенно это пятно приобрело конкретные очертания. Это надо мной возвышалась фигура женщины в белом халате и белой шапочке. «Откуда здесь врач?» - подумала я и увидела, что лежу на чужой кровати в чужой комнате.
- Как ты чувствуешь себя, дитя моё? – негромко прожурчал голос надо мной.
Врач приложила свои пальцы к моему запястью. Я открыла рот, чтобы сказать, что чувствую себя хорошо, но к своему удивлению не услышала собственного голоса. Вылупила глаза на докторшу.
- Ты меня слышишь? – опять спросила врач.
Я все так же испуганно таращила глаза.
- Если ты меня слышишь, то прикрой веки.
Я так и сделала.
- А теперь скажи мне, где у тебя что болит?
Я не смогла вымолвить ни слова…
Меня продержали в больнице недели три, или больше, хотя у меня ничего не болело. Просто я не могла говорить. То есть, я говорила, но мысленно. Все мои слова, фразы и даже крики застревали во мне где-то в горле или в груди. Обследования врачей всех специальностей ничего толком не выявили. Один только врач из Хабаровска заявил, что должно быть, «ребенок пережил какой-то стресс». Это слово тогда еще было не в ходу, но выявить, откуда у меня взялся этот самый стресс, никто не смог. А я ничего не могла сказать. Мать благоразумно помалкивала о происшествии у нас в доме.
Мое вынужденное молчание тяготило меня. Я боялась, что это останется у меня на всю жизнь. Но в то же время я оказалась полностью свободной от всех и вся. Дома меня теперь никто не ругал, не пенял, не долбил и ни к чему не принуждал. В школе я отвечала уроки только письменно. Одноклассники как-то разом отстранились от меня: им неинтересно было со мной общаться. Одна только Лидка Татарова не оставляла меня без внимания, так как теперь могла без остановки трещать мне в оба уха все, что вертелось у неё на языке.
Моими самыми задушевными друзьями теперь стали книги и музыка. Книги я глотала все подряд, какие попадались мне под руку. Музыку тоже слушала всякую. У Лидки в доме была тьма пластинок, да и отец мой теперь позволял брать его пластинки в любое время без спросу. Одну только запись я слушала каждый день: «Адажио» Алессандро Марчелло.
Слушание «Адажио» превратилось у меня в некий послеурочный ритуал. Приходила из школы, наскоро делала уроки и слушала «Адажио». Потом уходила бродить по поселку. Особенно мне нравилось приходить к берегу Амура.
Амур-батюшка был широк, спокоен и величав. Я всматривалась в цепь сопок, обрамлявших правый берег. Они, покрытые голубовато-синей дымкой, уходили в разные стороны далеко-далеко за горизонт. Я сидела на песчаном берегу и вслушивалась в божественную мелодию, которая звучала во мне, сопровождая меня во время моих прогулок.
Печаль от одиночества растворялась в звуках, мое воображение устремляло меня в далекую и загадочную Италию.
Речь вернулась ко мне так же внезапно и неожиданно, как когда-то пропала. Это случилось 12 апреля 1961 года. Наш класс учился во вторую смену. Заканчивался последний урок, когда в класс влетел какой-то парень из старшего класса и заорал:
- Наш человек полетел в космос! Во дворе по радио объявляют!
Вмиг всех сдуло во двор. Там творилось нечто невообразимое: дети и взрослые радостно прыгали, обнимались, кричали «ура» и еще что-то. Репродуктор, установленный во дворе школы, голосом Левитана возвещал о полете в космос Юрия Гагарина.
- Ура-а! – прыгала рядом со мной Лидка. И я тоже прыгала и кричала: «Ура-а!».
Вдруг Лидка остановилась и удивленно уставилась на меня:
- Ты что? Уже говоришь?
- Ну да, говорю, - удивилась я сама себе, - Ура-а!
- Ребята! Она говорит, говорит! – крикнула одноклассникам Лидка и принялась меня обнимать.
… Я мчалась домой, не обращая внимания на толпы торжествующих людей, не вслушиваясь в длинные гудки речных судов и голос Левитана, звучащий изо всех репродукторов поселка.
- Папа! Я уже говорю! – возвестила я отцу с порога и влетела в комнату.
… Это был единственный раз в жизни, когда я увидела на глазах моего отца слезы. То были слезы радости или покаяния? Теперь уже это никто не узнает.
Отец, наверно, до конца жизни не смог простить себе такого поступка.
Как все-таки порой бывают жестоки родители...
А для возвращения речи, верно, нужен повторный стресс. Как говорится, клин клином вышибают.
Спасибо Вам. Сильный рассказ.
Впечатление, что история реальна.
Спасибо, автор!