День, с утра сулящий быть солнечным и безоблачным, внезапно нахмурился. Небо стали заволакивать серые тучки, на глазах набирая синюшный оттенок и сырую тяжесть. Недавно ярко сиявшее солнце стало тускнеть, прячась за сизую вуаль, а вскоре и вовсе затаилось за плотную наволочь. Подул влажный резкий ветер, верхушки деревьев заметались отчаянно в безудержном канкане. Заморосил легкий дождик, раздались далекие раскаты грома, почудилось, что ливень прошел стороной. Но небо продолжало темнеть, заполняясь кудлатыми тучами, сгущенными до фиолетовых тонов. И вдруг, раздирая со скрежетом и треском небосвод, рванул ослепительный зигзаг молнии, а следом за ним раздался оглушительный раскат грома. Через минуту последовал еще один огненный разряд, потом другие, а на землю хлынули безудержные потоки — разверзлись хляби небесные.
Худо человеку, попавшему посреди пути под проливной дождь. В минуту Роман Денисович вымок до нитки. Единственное разумное действо, что предпринял инженер, так спрятал Walther в чемоданчик. Не хватало еще, чтобы контуры пистолета явственно проступили сквозь мокрые одежды, облепившие тело противной холодной пеленой. Ширяев напропалую, не разбирая дороги, стараясь не оскользнуться на хлюпающем травянистом ковре, рванулся в сторону ближайшего укрытия.
Но вот и спасительный павильон пригородного полустанка — «ожидаловка», так звали это строение из досок-шалевок местные жители. Не он один оказался под спасительным кровом в нежданный июньский ливень, не он один, как мокрая курица, растопыривая руки и ноги, пытался укротить уже начинавшийся озноб. Печальное зрелище представляют собой люди, которых, как из ведра, с головы до ног окатило ледяной водой. Слаб и беспомощен человек перед неукротимой стихией, и бесполезны жалкие потуги противостоять силам природы.
Но инженеру по оборудованию не стоит печалиться, так как быстро изыщет способ обсохнуть, а каково придется нечаянным сотоварищам в дощатом сарайчике... Планы людей порушены, ну не садиться же в пригородный литер в таком неприглядном виде, волей-неволей придется плестись обратно «до дому, до хаты».
Но, «короток июньский дождь» — будь Роман Денисович поэтом, непременно бы использовал эту фразу в очередном лирическом опусе. А так, выглянув наружу и ощутив живительные потоки тепла, излученные светилом сквозь разрывы туч, Ширяев поспешно зашагал на склад топлива к пескосушилке.
И вот, раздевшись до трусов, инженер развесил на веревках вдоль жарочной печи потерявшие вид брюки, гимнастерку и майку, промокшие ботинки поставил в открытую духовку. И ему ничуть не стыдно женщины оператора, которая тоже в неглиже — мужская майка-безрукавка поверх ситцевой юбчонки. Да «песочница» сама, увидав плачевное состояние мужчины, указала на вервье, укрепленное как специально для него. Ширяев прислонился спиной к теплой печной кладке и стоял так, впитывая живительный жар, пока не вспотел, как в парилке. Сердобольная работница по возрасту одних с ним лет напоила гостя травяным отваром — чаем из чабреца. Он покалякал с женщиной о том о сем, пока одежда не стала сухой и жесткой, как накрахмаленные кружева на кроватном подзоре. Поблагодарив Семеновну «за спасение утопающих», оклемавшийся Роман Денисович в веселом расположении духа направился в контору. Часы показывали без пятнадцати двенадцать, время обеденного перерыва.
И уже на лестничном марше Ширяеву повстречался Акишин Михаил Васильевич. Главный инженер с некоторым ехидным удивлением посмотрел на инженера и не без любопытства, поинтересовался:
— Чего Денисыч, такой распаренный... прямо как из бани? Да и одежда колом стоит... Извини, брат, — и, не сдержав смеха, заключил, — ты словно из жопы вылез. — И загрохотал уже вовсе безудержно.
Соблюдая правила игры, Роман Денисович тоже засмеялся в тон главному и разъяснил тому, отчаянно жестикулируя свободной рукой:
— Дык, ходил проверять очистные. Вдрызг засрали слив, велел механику прочистить...
Но главный, не прекращая хохотать, перебил Ширяева, чуть не рыдая:
— Понятненько... чай, не в дерме ли искупался, проверяючи? Ха-ха-ха!
— Не вижу ничего смешного, Михаил Васильевич, — оскорбился Ширяев. — Я, товарищ главный инженер, под ливень попал, пришлось «на песок» пойти сушиться.
— Да ладно... не обижайся, Роман Денисович. Это так, шутка... смотрю, странный идешь какой-то. Ну, давай, иди домой, приведи себя в порядок. Разрешаю даже «соточку» пропустить, чтобы не захворать. Пока отдохни до вечерней планерки… там будешь нужен, посоветоваться надо. — И по-дружески похлопал Ширяева по плечу.
Закрывшись в кильдиме, Роман Денисович переложил пистолет в карман, а в чемоданчик вернул технический инструментарий.
«Итак, одно дело сделано!» — и, не став терять времени даром, Роман Денисович отправился домой — переодеться и отобедать.
«Аlea iacta est (жребий брошен), — сказал Ширяев самому себе, переступив порог квартиры. — Рубикон пройден», — и завалился, не снимая ботинок, на вигоневое одеяло, которым по заведенному порядку застилалась поверху супружеская кровать.
Да, уже вчера он знал наверняка, что миссия на станции Кречетовка завершится сегодня, в субботу, шестого июня. А уж если быть точным, то придется свернуть и работу резидента Абвера на Юго-Восточном направлении. В зону оперативного интереса немецкого разведчика попадали железная дорога имени Ворошилова (Ростовская, Воронежская области), часть Ленинской (Тамбовская область), часть Юго-Восточной дороги (Воронежская, Тамбовская, Саратовская области). Одним словом, обширный кус срединных русских земель, покрытый густой железнодорожной сетью. Потому местом дислокации агента и выбрали узловую станцию Кречетовку, так как тут сходились две магистральные линии направлений из Москвы на Волгу (Саратов, Сталинград) и на юг (Ростов, Северный Кавказ и Черноморское побережье). Как раз здесь, на тех южных территориях, летом сорок второго года развернулись главные сражения Германии на Восточноевропейском театре военных действий.
Руководство Рейха уделяло пристальное внимание этому направлению. Абвер попросту взял за горло оберст-лейтенанта Арнольда, требуя еженедельные пространные сводки о развертывании транспортных потоков на этих трех дорогах.
Спасало еще то, что Альберту в начале года удалось обосновать необходимость организации второй транспортной резидентуры непосредственно в Ростове, учитывая главное направление удара немецких армий на Сталинград и Северный Кавказ. Адмирал Канарис разделил такую озабоченность и передоверил половину обязанностей Арнольда другому опытному разведчику-нелегалу. За Альбертом осталась магистрали, идущие из Москвы, а по ним и шел основной людской и грузовой поток.
И вот настал такой момент, когда разведчик-профессионал, подполковник немецкой армии, вынужден бросить на произвол судьбы решающий участок интересов Абвера на территории России. Одним словом, позорно бежать, опасаясь за собственную шкуру. Ну а что еще прикажите делать... не преподнести же НКВД собственную персону на блюдечке с голубой каемочкой.
Правильно ли поступает разведчик сегодня?.. Здраво размышляя, наверное, правильно... Ведь Альберт Арнольд уже предупредил руководство, что, очевидно, попал под подозрение советской контрразведки. И даже просил разрешения куратора в ликвидации осведомителя органов, который уже опекал агента, выслеживал и вынюхивал уж слишком наглым образом. А может, он преувеличивает, сгущает краски, видит картину в черных тонах, а на самом деле произошло нелепое совпадение случайных факторов, в принципе чуждых шпионской специфике. А тогда... имевшие место жертвы бессмысленны, а сам Альберт — типичный паникер и безмозглый дурак.
Да нет... Интуиция еще не подводила разведчика, ситуация ясная как белый день... Налицо аресты ближайших помощников Алексея Григорьева и Станислава Заславского — опытных информаторов старой школы, которых, говоря по-русски, — на мякине не проведешь. Невольно помянешь этих людей добрым словом: в благодарность за то, что так никого и не сдали, воспользовались страховочной легендой. А ведь они предупреждали Арнольда о нездоровом интересе к ним снабженца Семена Машкова. Да и Федор Руди — редкий экземпляр, артист в своем роде... Этот полунемец-полувенгр три года работает на Арнольда и тоже подозревает Машкова в двуличии. Конец же сомнения положила жена Татьяна, когда поймала чекистского соглядатая с поличным.
Можно ли было без шума убрать Машкова и работать как прежде, будто ничего не произошло... Конечно, нет... Наверняка подлец Семен «засветил» деповского инженера и дальнейшая выжидательная позиция, означала только одно, еще большее затягивание петли на шее...
«Да... господин Арнольд, а к чему тогда вчерашний рефлектирующий мазохизм, как сказать правильнее, чисто по-большевистски, — этот интеллигентский бред сивой кобылы. Вот накрутил на себя гнилую достоевщину, чего затрепыхался, как птенец в траве, — и это называется прусский офицер... Позор, да и только… Стыдоба!»
Подготовлю-ка лучше сообщение в Абвер, без обиняков сообщу командованию, что нахожусь на грани провала... Жду неминуемого ареста и потому выхожу из игры... Сделаю по-честному, какие скажите тогда претензии...», — решил разведчик.
Пока на керосинке разогревался скудный обед, Роман Денисович прошел к рабочему столу, приготовил письменные принадлежности, два почтовых конверта и вырвал листы из школьной тетради. Потом достал из книжного шкафа изветшавший томик Достоевского типографии братьев Пантелеевых, служивший шифровальной книгой. Но, с минуту подумав, поставил книгу обратно, решил написать прямым текстом.
Покончив с едой, агент минут двадцать составлял послание, вымарывая с усердием короткое содержание. Наконец, удовлетворенно потерев руки, вслух прочитал сочиненный текст: «Здравствуй, дядя Вася (обращался напрямую к Вильгельму Канарису). Хочу пожалиться. Дела стали хреновые, часто болею. Обложили проклятые хвори. Решил лечь в больничку. Боюсь подохнуть. Любящий племянник — Яков (нарочитое имечко на случай провала)». Старательно, чужими почерками продублировал письмо, вложил листы в разномастные конверты, подписал московские адреса, в качестве адресантов указал действительных жителей городка Павелец. Сделал это намеренно, для страховки. Смял измаранные черновики и сжег в печном поддувале.
Закончив с письмами, достал из нижнего ящика стола молоток и коробку с гвоздями. Прошел на кухню, сдвинув тумбочку у печки, проник в подпольный тайник. Вынул меньший сверток с пистолетом и патронами, а тяжелую укладку с рацией задвинул шваброй в подпол как можно дальше. Забил доски гвоздями-десяткой, замазал шляпки пеплом. Потом намел в угол кухонный мусор, сделал вид, что туда полгода никто не заглядывал. Протер ветошкой бока тумбочки, поставив на место.
Потом Ширяев добрался до жестяной коробки с Люгером и боеприпасом, проверил пистолет и аккуратно затиснул оружие в подсумок с противогазом, не забыв и пачки патронов. Затем
