скользила по полу обратно.
Альберт с силой дернул дверь, и они вошли с аптекарем внутрь.
Навстречу выбежал краснолицый, толстый, чуть лысеющий мужчина. Издали он напоминал сытого борова, одетого в дорогой сюртук.
— Герр Штейн, у нас беда. Даже не знаем, что делать. Просто ужас. Вы понимаете, что бедная Матильда никак не может. Просто никак. Мне иногда кажется, что ее скоро разорвет на части… — тараторил мужчина.
— Постойте, герр бургомистр. Дайте я хотя бы сниму мокрый плащ и шляпу.
— Пожалуйста, но поймите, у нас мало времени. Счет идет просто на секунды!
В дверях показался отец Довжик, зло смотревший на гостя.
— Вы ее уже отпевать собрались? нерановато ли?
— Как Вы можете, отец Довжик— наш добрый друг, он помогает нам советом.
— И что же он посоветовал?
— Только воздержание и послушание помогут нам. Надо молиться, — загробным голосом ответил отец Довжик, вознося руки с четками к небесам.
— Золотые слова! Воздержание и послушание! – герр Штейн скривился в легкой усмешке. – Показывайте Вашу больную.
Его отвели в комнату, где на большой постели лежала довольно тучная женщина, укрытая кучей пуховых одеял. Она тяжело дышала, лоб пробивала испарина, глаза закатывались в предсмертном обмороке.
Герр Штейн тяжело вздохнул и начал раскладываться. Достав из саквояжа небольшую грушу, он немного подумал, и достал большой мешок с узким горлом из бараньего желудка. Вынув небольшую трубочку из бамбука, он распорядился:
— Нагреть ведро воды, принести три ведра, одно с водой, два пустых.
Слуги засуетились, решая,кто за чем пойдет.
— Всем выйти. Остается только Анна, — он указал на испуганную служанку, которая открывала им дверь, — и приведите ко мне двух поварих. Остальные выходите, давайте.
— Даже я? – удивился бургомистр.
— Вы в первую очередь.
Бургомистр и отец Довжик недовольно вышли из комнаты, показывая всем своим видом недоумение и возмущение, но не смеющие возражать.
Оставшиеся слуги поспешно вышли, с благодарностью посмотрев на герра Штейна. Анна, испугавшись еще больше, опасливо поглядывала на холм на кровати, который являлся ее хозяйкой.
— Прости, но ты— здесь самая смышленая, — мягко проговорил герр Штейн, похлопав бедную девушку по плечу. – Принеси с полдюжины чистых простыней.
Анна кивнула и бесшумно упорхнула в соседнюю комнату. Герр Штейн подошел к Матильде, подумав немного, он скинул с нее все одеяла, открыв взору пациента во всей красе. Покачав головой, он, не спрашивая разрешения, с силой надавил на вздувшийся живот в нескольких местах. От этого она вскрикнула и тут же умолкла, перестав кряхтеть.
— Понятно,— проговорил герр Штейн. В этот момент вернулись слуги с ведрами воды, одно из которых парило. Герр Штейн попросил одного из них полить ему на руки. Помыв руки, он жестом выгнал их вон.
Через пару минут пришла Анна, прижав к груди пачку накрахмаленных простыней.
— Положи здесь, дитя мое, — проговорил герр Штейн, указывая на свободное место на кровати. Атмосфера в комнате начала портиться и, несмотря на непогоду, герр Штейн с силой открыл настежь окна. Поток свежего воздуха ворвался в комнату, раздувая огонь масляных ламп. Герр Штейн глубоко вздохнул и принялся за подготовку. Перелив с помощью Анны горячую воду к холодной, удовлетворившись температурой, он ненадолго опустил мешок из бараньего желудка в остатки горячей воды. В этот момент вошли две здоровые женщины в серых простых платьях. Герр Штейн указал на кровать и жестом показал, как следует повернуть и положить тело пациентки.
— Надеюсь, Вы понимаете, господин бургомистр, что герр Штейн, безусловно, полезный гражданин, но его знания порой выходят за рамки того, что положено знать человеку, — вкрадчиво обратился отец Довжик.
— Оставьте Ваши инквизиторские штучки, отец Довжик! Герр Штейн— заслуженный гражданин нашего города. Я здесь решаю, не забывайте.
— Я не оспариваю заслуги господина Штейна. Мои речи не ведут нас к суду инквизиции, но поговорить, просто поговорить не мешало бы. Быть может, человек и сам не знает, а мы ему можем помочь. И не забывайте, господин бургомистр, что если Папа узнает и решит, то Вашего слова здесь будет мало.
— Поговорить можно, но только без этих ваших штук. Он нам нужен живой и здоровый.
— Это в наших общих интересах, господин бургомистр.
В этот момент в комнату вошел герр Штейн. Вид его был измученный, рукава закатаны по плечи.
-Все в порядке, герр бургомистр. Поспит ночь, завтра будет снова радовать Вас.
— Я могу к ней зайти?
— Нет, пусть отдохнет.
— Что Вы посоветуете?
— Не более, чем отец Довжик – воздержание и послушание. Особенно воздержание.
— Герр Штейн, Вы — просто волшебник. Завтра распоряжусь, Вам доставят мою благодарность.
— Не стоит, герр бургомистр. Если Вас не затруднит, то у меня есть небольшая просьба к Вам.
— Говорите, герр Штейн, все, что в наших силах, и даже чуть больше, — подмигнул ему бургомистр.
Я бы хотел просить у Вас разрешить переход ко мне на службу Вашей служанки. Человек я не молодой, и мне уже тяжело все делать самому. Платить я ей буду столько же.
— Что за вопрос, я вам отправлю мою лучшую служанку Брунгильду, она Вам и дров наколет и свинью зарежет.
— Нет, спасибо за вашу щедрость, но я бы хотел вас просить отправить ко мне Анну.
— Анну? Эту недотепу? Да, она два ведра не может принести, падает. Берите даром.
— Спасибо, герр бургомистр.
— Пожалуйста, пожалуйста, герр Штейн. Завтра утром она будет у вас. А сейчас, эй, Альберт! – позвал он слугу, — Альберт проводит вас до дома, сами знаете, ночь на дворе.
Герр Штейн поклонился и, приняв у Альберта высушенный плащ и шляпу, направился к выходу. Подмигнув на прощание Анне, отчего лицо ее чуть просияло, он в сопровождении Альберта вошел вновь в беснующуюся стихию.
3.
Анна стремительно вбежала в аптекарскую лавку, будто за ней гналась одна из бродячих собак. Но лая за дверью не было, наоборот, на улице было довольно тихо, что несколько странно для этого времени суток. Обычно улица кишела людьми, снующими кто по делу, кто просто околачивался возле лавок мясника, булочника, жадно поглядывая на выложенную на витрине снедь. Простые торговцы женскими побрякушками зычными голосами приглашали к своему лотку озабоченно снующих хозяек, держащих близко к сердцу сумочку с маленьким кошельком, полным медных монет. Но сегодня было тихо. Раздающийся периодически топор мясника в тишине звучал угрожающе, отчего сам мясник, бросив рубить тушу барана, удивленно почесывал лысую голову.Булочник жаловался редкому прохожему, что сегодня весь товар так и засохнет, не дождавшись своего покупателя. Но он отчасти хитрил, завтра он выложит тоже самое, придав хлебу новую свежесть.
Анна с силой закрыла дверь, и, тяжело дыша, поставила на стол аптекарской лавки увесистые сумки, села на стул, развязывая головной платок, весь покрытый первым снегом, на ветру осевшим прозрачными капельками.
Аптекарь вышел из соседней комнаты, спрятанной от глаз покупателей массивным дубовым шкафом, доверху заставленным всякими склянками с разноцветными жидкостями, коробками, мешочками.
— На тебе лица нет, что-то случилось? Ты не заболела? – озабочено смотрел на свою помощницу аптекарь.
— Нет, герр Штейн, спасибо, я здорова, — с трудом шевеля языком, ответила Анна. Ее худое бледное лицо осунулось настолько, что, казалось, она прямо сейчас упадет в голодный обморок. Но он ей не грозил, так как девушка обладала хорошим аппетитом.
Аптекарь покачал головой и юркнул обратно в нишу за шкафом.
— Снимай пальто и иди сюда, — раздался его голос, чуть приглушенный каменной стеной.
Анна, выйдя из ступора, сняла начавшее уже таять серое пальто, посмотрела на улицу и, не увидев там ни одной души, закрыла входную дверь на засов.
За нишей у шкафа располагалась небольшая кухня, где на маленьком очаге уже начинал закипать чайник, изрядно почерневший от копоти древесного угля. Анна в первые дни все порывалась его почистить, но аптекарь не разрешил, сказав, что есть дела поважнее. Дел, действительно, оказалось немало.
Помимо обычной работы по хозяйству, к которой Анну приучали с детства, аптекарь постепенно начал ее учить своему ремеслу. Не сразу, правда; для начала ей надо было пройти несколько испытаний, как называл их герр Штейн. На его удивление, она справлялась с ними легко, ее совсем не смутили огромные стеклянные банки с темно-желтой жидкостью и непонятным содержимым, стоявшие на почерневших от старости деревянных полках, развешанных по стенам. По центру стоял небольшой металлический стол с желобами для стока жидкости и пару ведер под ним. То, что у любого порядочного жителя Эринбурга должно было вызвать ужас, ее скорее заинтересовало. Она безошибочно определила, что в одной из банок находится часть человеческого кишечника. Аптекарь спросил, откуда она это знает, на что Анна без тени сожаления рассказала, как ее отцу его друзья попьяни вспороли живот скорняцким ножом, отчего тот и умер.
Аптекарь налил ей цветочного чая, плеснув пару капель из небольшой темной бутылочки в кружку, и комната наполнилась теплым, душистым запахом.
Анна села за стол и стала молча пить. Чай согревал тело, к лицу начала приливать кровь, немного захотелось спать.
— Согрелась? – Анна утвердительно кивнула, — теперь рассказывай, что случилось? Кто-то умер?
Анна снова кивнула в ответ, и на мгновенье кровь отлила от ее лица, показав смертельный ужас всколыхнувшего память воспоминания.
— Я пошла, как Вы сказали, в дальнюю часть города, — запинаясь, начала Анна, — у фрау Гедден я забрала мед и воск, как вы просили. Она мне дала в довесок несколько банок своего варенья.
Аптекарь терпеливо слушал рассказ, то и дело помешивая странное варево в небольшом чугунке.
Анна, сдерживая слезы, продолжала.
— Я шла через ярмарочную площадь, что у северных ворот. Остановилась у пары лавок, где продавались иглы с нитками, у нас нечем уже штопать мешки, — объяснила она, аптекарь одобрительно кивнул. – Как вдруг я услышала душераздирающий крик, он будет стоять у меня в ушах теперь всю жизнь. Было непонятно, кто кричал – мужчина или женщина. Я бросилась туда, не знаю зачем, но так сделали все. Мы бежали к сточной канаве, откуда раздался этот дьявольский вопль. О, герр Штейн, лучше бы я туда не ходила, его лицо, его руки!
— Так что случилось-то? – не выдержал аптекарь, оставив свое варево.
— Около канавы лежал на спине мужчина. Кто-то из толпы сказал, что это пьяница Мартин. Его лицо было в страшной гримасе, будто он увидал самого Дьявола, руки скрючены в непонятный узел, пальцы закостенели, держа невидимое большое яблоко. Глаза выпученные, стеклянные. Мне показалось, что они побелели, но я не знаю этого человека.
— Интересно, интересно, — задумавшись, проговорил аптекарь, — а где он теперь?
— Так там и остался, никто не отважился до него дотронуться, пока не приедет святой отец. Женщины на ярмарке мне сказали, что к нам пришел сам Дьявол.
— Дьявол говоришь? Посмотрим. Допила? Иди-ка ты домой, моя дорогая, я тебя на сегодня отпускаю. Вот, — он протянул ей небольшой бумажный сверток, — прими перед сном половину, а утром вторую. Запомнила?
Анна утвердительно кивнула. Аптекарь отдал ей варенье, что передала фрау
