Мирабо, более умный и дальновидный, чем третировавшие молодого адвоката дворянчики, сказал о нём: «Этот человек пойдет далеко, он действительно верит в то, что говорит». Видимо обеспеченным депутатам эти его черты казались странными…
Холодный ясный ум, безупречная кристальная логика, поразительное трудолюбие, целеустремленность, редкая честность и несгибаемая принципиальность создавали ему сторонников. Время шло, позиции Робеспьера укреплялись, и надменные господа перестали смеяться, их насмешки сменила затаенная злоба и страх.
В 1791 году он писал старому другу мэтру Бюиссару о своей поездке в Аррас, Лилль. Интересные строки остались о посещении деревни Корвэн, раскрывающие черты характера этого человека, он живо и с видимым удовольствием описывал внимание и почести, оказанные ему местными жителями. А также он описал, притом с нетипичной для него эмоциональностью, грубость чиновника, не ответившего на его почтительный поклон, «я всегда был крайне самолюбив и это выражение презрения, задело меня за живое и испортило настроение на целый день..»
Выросший одиноким, не ощущая себя лично нужным и любимым кем-либо, он был крайне осторожен в выборе знакомых, даже подозрителен и замкнут. Его нередко предавали люди, набивавшиеся в друзья, это также не добавляет оптимизма мировоззрению и открытости к людям.
Личных друзей в отличие от коллег и идейных товарищей у него было крайне мало, страдая без семейного уюта и комфорта, психологически он не умел наладить контакта и построить личную жизнь, хотя был умён, хорошо образован, молод и внешне весьма привлекателен, не лишен обаяния, хороших манер, и женщины отнюдь не избегали его общества.
Так в 1791 году он был очарован совсем юной Аделью Дюплесси, младшей сестрой жены школьного друга Демулена. Явно намечался роман со счастливым концом, но Робеспьер легко подавил возникшее чувство, которое, как он видимо сам считал, могло помешать той целеустремленной общественной деятельности, которой он посвятил свою жизнь без остатка.
Ведь семья требует отвлечения внимания и всяческих забот, к тому же связывает руки, делает уязвимым человека, которому его деятельность может стоить свободы и даже жизни... и он хорошо осознавал это. «В наши планы и не входило преимущество долгой жизни», так скажет он летом 1793 года...
Верный избранным принципам, стойкий в своих чувствах он болезненно переживал предательство новоявленных друзей и поэтому страдал крайней недоверчивостью и трудно сближался с людьми и ровно настолько, насколько ему самому это было нужно.
Некоторая застенчивость и чувствительность, даже ранимость души всегда маскировались бронёй холодной и подчеркнутой недоступности. Эта маска приросла к нему особенно в последние годы.
На поверхностный и только лишь на поверхностный взгляд он выглядел лишенным эмоций, даже холодным, но по страстным жестам и интонациям иных выступлений было ясно, что эта невозмутимость маска, невысок ростом (примерно 170 см), худощав, плечи всегда резко развернуты, голова вскинута, бледное тонкое лицо казалось непроницаемым, взгляд зеленоватых глаз холодным, тон резким.
Но еще раз о главном, это всего лишь «дежурная маска», в узком кругу малочисленных друзей Робеспьера запомнили совсем иным, гораздо мягче, естественнее, проще в поведении и манерах.
Элизабэт Дюплэ (в замужестве Леба) в своих воспоминаниях писала, что к ней и её семье Неподкупный был очень внимателен и добр, как старший сын и брат, он стал настоящим членом их семьи: «Когда мне становилось грустно, я рассказывала ему всё. Он не был строгим судьёй, это был друг, очень добрый брат..»
Изредка все они выезжали за город на природу. Элизавета вспоминает, как сопровождала Максимильена к реке, когда он выгуливал собаку, с какой мягкостью и терпением выслушивал он ее полудетские проблемы и тайны, вместе с ней собирал цветы вдоль дороги.
Но удивительно другое, этим подлинным воспоминаниям спустя долгие годы один историк не желал поверить: «Как! Эта женщина сама не знает, что говорит! Она выжила из ума! Человек, описанный ею, никак не может зваться Робеспьером! »
То есть, они уверовали в шаблонный образ Неподкупного, созданный вдогонку перевороту 9 Термидора, и правды знать не хотели.
Они охотно поверили бы, если Елизавета описала его «бесчувственным, жестоким чудовищем», сказала бы, что она и ее близкие «и сами его боялись». Это они и хотели услышать… Но напрасно.
Своей активной деятельности он посвятил почти всё свое время, для отдыха и личной жизни оставались урывки.
В дом Мориса Дюплэ на улице Сент-Онорэ № 76 он окончательно переехал осенью 1791 года по настоянию домохозяина и его семьи, горячих сторонников Неподкупного, так его теперь часто называли.
Вопреки историческому мифу Дюплэ вовсе не бедный столяр, а состоятельный владелец столярной мастерской и нескольких домов по улице Сент-Онорэ, эта семья окружила Робеспьера исключительной заботой и комфортом как члена семьи.
Среди семьи Дюплэ, ставшей ему вполне родной, Робеспьер нашел то, чего ему не хватало с детских лет, искреннего внимания к себе и ощущения вокруг себя любящих близких людей и отвечал им столь же искренней привязанностью.
Сложнее то, что добрые Дюплэ «спали и видели» его мужем своей старшей дочери. Среди его восторженных поклонников и жена Дюплэ Франсуаза ( в девичестве Вожуа) и взрослые молодые дочери Элеонора, Виктория и Элизабэт, сын-подросток Жак и племянник Симон Дюплэ, ставший личным секретарем Робеспьера. Вторым секретарем стал некий Демаре.
Старые Дюплэ очень рассчитывали на симпатии Робеспьера к их старшей дочери 25-летней сдержанной в манерах брюнетке Элеоноре, за спиной девушку нередко уже называли «невестой Робеспьера» с большим или меньшим основанием, так как если бы он действительно хотел жениться, то никакие обстоятельства этому не помешали бы.
Пример тому брак одной из младших дочерей Дюплэ Элизабэт, которая в июне 1793 года была помолвлена, а в августе 1793 года вышла замуж за Филиппа Леба, человека из окружения Неподкупного. Неподкупный был на этой свадьбе свидетелем со стороны жениха.
А в 1793-1794 гг. в доме Дюплэ, чаще вечером по четвергам собирался узкий круг людей лично близких к Робеспьеру, его ближайший друг Сен-Жюст, самый молодой член революционного правительства, зять Дюплэ Филипп Леба, его молоденькая сестра Анриэтта (по слухам влюбленная в Сен-Жюста), Филипп Буонарроти, революционер из очень знатной итальянской семьи, потомок Микеланджело, брат Робеспьера Огюстен, молодые дочери Дюплэ, иногда появлялся общественный обвинитель Фукье-Тэнвиль, приходила хмурая и заносчивая сестра Робеспьера Шарлотта, до зимы 1794 бывал и школьный его товарищ Демулен с молодой женой. Устраивались музыкальные вечера, Буонарроти отлично играл на фортепиано, Леба на скрипке, стоя у камина Робеспьер декламировал классиков, главным образом Расина и Корнеля. Мадам Дюплэ суетилась, накрывая на стол. Иногда эта компания не расходилась до рассвета…
Осенью 1791 года Робеспьер, ездивший на «малую родину» в Аррас привез оттуда сестру Шарлотту и снял для нее квартиру. Осенью 1792 года в Париж переехал младший брат Огюстен и тоже был избран депутатом Конвента.
Искренне преданный брату и его идеям Огюстен в то же время личность вполне самостоятельная, заслуживающая уважения вне зависимости от влияния знаменитого брата. Отличался он от Максима большей мягкостью, открытостью и жизнерадостностью характера и некоторой чувственностью, его образ жизни был гораздо менее аскетическим.
Сестра же скорее являла собой «семейную проблему» братьев Робеспьеров, склочная, скандальная, претенциозная и одинокая женщина.
Летом 1792 года она учинила бурный скандал в гостеприимном доме Дюплэ, пытаясь, по ее словам, «вырвать брата из хищных, корыстных рук всех этих женщин», под коими имелись в виду пожилая мадам Дюплэ, годившаяся ему в матери и три ее дочери.
Под бесцеремонным давлением сестры Робеспьер был вынужден покинуть дом Дюплэ, где к нему относились как к сыну и брату и переехать в квартиру Шарлотты, но сестра (чопорная «старая дева») не умела создать той атмосферы заботы и комфорта, к которым он успел привыкнуть в доме Дюплэ и не смогла удержать брата от скорого переезда обратно.
Выходки «старой девы» скорее всего можно обьяснить банальной ревностью, в Аррасе она привыкла, что жила вместе с братом и сама вела его хозяйство, чувствовала себя хозяйкой в его доме, а здесь она осталась не у дел.
При жизни своих знаменитых братьев Шарлотта создавала им немало проблем, одно время Максимильен пытался «выслать» ее обратно в Аррас, видимо безуспешно.
Она ухитрялась доводить брата до бешенства. В иных обстоятельствах от Робеспьера никогда было не услышать ни ругани, ни крика… Высокомерная к близкой Робеспьеру семье она всем видом давала им почувствовать, что они «ниже» ее по происхождению и постепенно стала «персоной нон грата» в этом гостеприимном доме. Нередко сам Максимильен не хотел ее видеть и просто умолял кого-нибудь из Дюплэ сказать, что его нет дома.
Зная (об этом знали все) о предстоящих погромах в тюрьмах (начало сентября 1792) Робеспьер заблаговременно позаботился освободить нескольких арестованных священников, которые были его преподавателями в коллеже Людовика Великого. Также поступили и некоторые другие депутаты Конвента, так был спасен знаменитый драматург Бомарше, автор «Женитьбы Фигаро»…
Что же касается его «кровожадности»... Хорошо известно, сколько раз осенью 1793 он своим личным вмешательством спасал жизнь 73 заключенным жирондистам, когда «ультра-радикалы» и коллеги из Общественной Безопасности пытались отправить их в трибунал и на эшафот. «Пусть не будет новых и напрасных жертв гильотины» – сказал Неподкупный по этому поводу. Среди членов правительственного Комитета он была лишь равным среди равных, поэтому не мог единоличным решением освободить этих людей, но, по крайней мере, своим вмешательством помешал расправиться с ними. Эти жирондисты пересидят опасный для них период в тюрьме, чтобы после Термидора в общем хоре осыпать проклятиями имя человека, который по существу, спас им жизнь...
Также, он отрицательно отнесся к идее отправки в трибунал принцессы Елизаветы, сестры уже казненного Людовика Шестнадцатого. Тихая и набожная, скорее монахиня по духу, чем властная надменная аристократка, она не являлась фигурой политической.
Но Комитет Общественной Безопасности решил иначе, и принцесса Елизавета все-таки взошла на эшафот.
Наконец, именно он активным личным вмешательством способствовал отзыву в Париж для отчета наиболее жестоких комиссаров Конвента – Карье, Тальена, Фуше и ряда других.
Именно эти опальные комиссары станут главной силой в событиях переворота устранившего Робеспьера...
А за их спинами стояли теневые участники – ряд депутатов Конвента, крупные дельцы и финансисты, которым якобинцы мешали взять власть, которым надоело играть в «построение нового общества».
Для массы
С уажением, Андрей.