Сирота

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ


ДНЕВНИК ЭСКУЛАПА


26 июля 1985 год

Больную положил в лазарет. Поправляется плохо. Вернее сказать, совсем не поправляется. Не сумел сдать её на Базу, значит, всю ответственность взял на себя. Плачет по мне тюрьма, ей Богу! Какой позор на старости лет!
Тут же появились больные ангиной. Один – русский, другой – украинец! Одногодки. Целых четыре месяца мы будем жить в этой мерзлоте, Богом забытом краю.
Кто знает, когда нас заберут? Иной раз кажется, что никогда не вернёмся в родные насиженные места! В моём положении вдвойне горько. В случае чего больную без промедления нужно доставить в иностранный госпиталь. Завтра дам радиограмму вышестоящему начальству немедленно.

Первое августа 1985 год, четверг

Буфетчица такая бодрая утром, выдала коллапс после обеда. Брюшная катастрофа. Нет сомнения, что там перфорация кишечника или лопнувшая труба придатка. Дело решают минуты, секунды. Введено всё для снятия боли, для реанимации. Срочное РДО в ОМСЧ. Мимо нас проходили два судна: «Полярная Звезда» и МБ-0059. Радирую к ним. Наконец к мёрзлому берегу швартуется « Полярная Звезда», а затем медленным ходом приближается МБ-0059. Принимаем решение. Просим оттуда хирурга. Парень очень опытный – Первая категория. Делаем всё возможное и невозможное. Пунктировано за маточное пространство, обследование полости матки. Ничего нет. Идём на лапароцентез. Полный живот крови. Всё становится ясно – внематочная беременность. Это то, чего больше всего я боялся. Оставляем в покое больную и её живот. Корабль немедленно забирает больную буфетчицу и берёт курс к Фарерским островам. Ночь стремительно ушла, как лучи солнца. На небе были иссиня – чёрные облака, как и моё душевное состояние, как врача. Вот к чему привели мои метания в жизни. Сидеть бы и сидеть мне в своём селе. Так нет, потянуло за богатством, за длинным рублём на этот север - ледник. Что я здесь нашёл? Сам думаю только об одном, не умерла бы больная, наша милая, изумительной красоты, буфетчица?
Я, разумеется, сопровождаю больную. Аппетита нет, хоть и принял чуть-чуть спирта. Свои силы тоже на исходе.

Второе августа 1985 год.

Корабль берет курс на Торсхавн. Буфетчица держится молодцом, меньше стала стонать. Перелили ещё один гемодез. В итоге получился один литр крови, хотя и разбавлен на 1/3, если не сказать, больше… Проводим трижды пункцию вены. Кровь бьёт хорошей струёй, как фонтан Мисхор, который находится в России, в Крыму. Дежурим с хирургом по очереди всю ночь. Не спим, да и спать не хочется. В 15 часов по местному времени показались Фарерские острова. Меня охватывает восторг и некая необъяснимая радость: « До чего же похожи на родное побережье города Мондомыра! Такой же рельеф, обрывистые, исчерченные в полоску острова. На берегах, полное отсутствие леса. Только обилие травяных лугов. Обильная травяная зелень, как русская изумрудная озимь в моём селе, отличает пейзаж Фарерских островов от берегов Родины. На скалах Мондомыра больше камня, который на ярком солнце отсвечивает так, будто осыпан мелкими крупицами алмазов, смарагдов, аметистов, яхонтов. Они сверкают так ярко, словно северное сияние в морозную погоду. Блестят так, как звёзды на небе в полярную ночь. Отображают все краски Земли, словно кисть маститого художника: тут есть все цвета радуги после дождя в солнечную погоду.
А вот и Тросхавн! Время промелькнуло, как сама жизнь! Плавно входим в бухту Торсхавна.
Остров очень напоминает родные места моего города. Бухту запирают, оставляя вход и выход.
Сам городок не велик. Вытянут вдоль гористого берега, на котором не видно какой-нибудь растительности, типа леса или, на крайний случай, редкого кустарника.
Домики очень аккуратны. Но много серой и тёмно-серой краски. Отдалённо напоминает нашу окраину города. Больших домов немного, но и те не слишком высоки. Посреди города церковь в модерновом стиле. Рейд пустой, а за волнорезом стоит несколько судов, в том числе наше гидрогеологическое судно. То и дело снуют, словно скользят по льду конькобежцы, туда-сюда красивые белые паромы.
Подходит лоцманский катер. Вся наша команда на палубе. Сквозь любопытных взглядов проходит лоцман. Его лицо мне очень напоминает одного нашего знакомого из «Огонька» шахты в Якутии, где я родился и провёл своё бесшабашное детство. Он был человеком скромным, даже стеснительный, но с большим внутренним достоинством. Таким же мне по поведению показался и лоцман.
Судно делает разворот на 360 градусов, - и замирает. Ждём транспортный катер. Наконец он подчаливает. На борт поднялся ещё один человек, небольшого роста, с узким орлиным носом, добродушный и слегка навеселе. Немножко изъясняется на русском. Это было приятным. Охватила гордость за наш русский язык!
Буфетчица между тем понемногу тяжелеет. Последние краски сходят с лица, живая мимика исчезает. Её заменяет страдальческая  старая маска и восковая бледность. Глаза закрыты. Поднимается температура тела. Больная тихо-тихо стонет. Помогаю собирать её. Наконец всё готово.
Носилки тоже старенькие, поржавевшие, порванные и заштопанные много раз наспех. Когда начинаем спускать, появляется проблема: ногами вперёд нельзя, потому что так выносят покойников. Корабельные трапы до того круты и узки, что головой вперёд получается головой вниз, причём настолько покато, что больная чуть не сползает с носилок, когда идём парадным трапом. Буквально подлезаю под носилки и обеими руками страхую больную.
Теперь не хватало уронить её в море!
На конце трапа больную чуть не убило металлической подвеской, на которой крепится цепь трапа. Из-за качки она ходит ходуном. Беду удалось избежать, опустив носилки предельно низко.
Я, как бес из сказки, скрючился под ними, но рук с носилок не убирал. Перегрузка больной в целом прошла удачно. Сопровождать поехал хирург. В ожидании, когда он приедет обратно с носилками, стою на палубе.
Мимо шмыгают юркие катерки, за рулём некоторых совсем дети, идут громоздкие паромы.
В прозрачной морской воде беспечно, с радостью, играют медузы - красивейшие создания моря. Полупрозрачные, они распускают и убирают свой купол, двигаются, не торопясь, без рывков. Их как будто гонит течением. Купола их помечены четырьмя красными кольцами. У некоторых большой зелёный, словно изумруд, крест, и они мельче кольчатых.
Люди также не уходят с палубы и с огромным интересом наблюдают за созданием природы. Мудрость природы видна во всём: в расцветках свинцового, с зеленой проседью, неба и морской воды, ею уникальных таких созданий, как немыслимых для рассудка человека обитателей рек, морей и океанов - это её неумолимый труд, который для человечества остаётся неразрешимой пока загадкой. Как это удалось Божественной природе?
Люди бесконечно устали от трёх месяцев созерцания льда, воды и неба, и теперь рады посмотреть, на близкое, такое похожее на наше, Мондомырское побережье.
Вечером сидим с хирургом. Доктор очень устал. Предыдущая ночь была такой же бессонной.
На досуге кратко рассказал о себе. Сын геолога, мать – палеонтолог. Он и брат выбрали медицину. Погодки. По сообщению с берега, с братом произошло несчастье. Возможно, погиб. А были очень дружны – не разлей вода. С 12 лет работал у отца в геологических партиях. И, наверное, стали бы геологами, но судьба распорядилась иначе. Он, похоже, с городов А-ов или Л. Не то по внутренней склонности, не то по наущению взрослых стали врачами – очень хорошими врачами. Душой и сердцем преданные делу. Оба нашли себя, так как походили друг на друга характерами. Хирург поведал то, что у них даже руки одинаковые.
Я уж не стал говорить о своём увлечении. Скромно умолчал о своей любви к геологии и палеонтологии.

Третье августа 1985 года. Суббота.

Гостя я устроил в лазарете. Утром, во время зарядки, ко мне подходит четвёртый штурман и говорит, что 0059-му осталось ½ часа хода. Иду будить хирурга. В спешном порядке собираем инструменты, бельё. Гость успевает записать в дневник об операции. Происходит имитация произвольного застолья. Предлагаю взять что-нибудь из инструментария. Хирург выбирает брюшистый скальпель. Скромность достойная подражания. От «посошка» не отказывается. Пока сидим за столом, дважды приходили предупредить о готовности шлюпки. Зашёл проститься и поблагодарил сам майор Петров. Я предполагал, что будет «презент» с его стороны.
Надо было видеть Петрова позавчера: в каком-то смятении чувств он был. Переживал ужасно, как будто умирала любимая жена или дочь. Когда опасность миновала, – всё мигом позабылось…
Самоотверженно спасителю пожали руку, выразили признательность – и всё!
Капитан корабля «Куприна» в своё время дал мне целую коробку апельсинов. В сравнении с этой болезнью буфетчицы та услуга была мизерной.
Майор Петров, исправный служака и грубиян, он чтил неписаный кодекс. Мелочь, кажется, а как хорошо высвечивает человеческую суть и душу.
Море между тем неспокойно, и на душе мрачно тоже.
Расстояние между пароходами довольно большое, около полумили. Шлюпка отчаянно зарывается в волнах, подпрыгивает стремительно, перекачивается с борта на борт, временами, вообще, исчезает среди волн, наконец, входит в зону прикрытия МБ-0059 - от сердца отлегает боль, обида, досада.
Доктор никогда не знает и предположить не может, что ему несёт день грядущий от заболевших людей: сможешь ли их вылечить и сохранишь ли им жизнь?
Всё время до обеда прибираюсь в лазарете. За день обратилось больных человек пять. В остальном день совершенно спокойный.
Перебираю в памяти всё, что связано с болезнью буфетчицы, оцениваю своё гинекологическое невежество, ненужную деликатность и припоминаю, когда же всё началось?
А началось ещё всё восьмого мая, когда она пожаловалась на боль в придатках, и отсутствия очередной менструации. Она не скрыла, что была связь на Большой Земле.
Как раз с этого момента, а не в июле, начала отстукивать мина замедленного действия. Мне бы провести обследование, да прикинуть умом, что это, возможно, внематочная беременность, а я хлопал, с позволения сказать, ушами.
Даже больные приступы не насторожили меня должным образом.
Умри буфетчица – мне пришлось бы поплатиться дипломом, пойти под суд, и в лучшем случае, быть с позором выгнанным с работы. Вот, какой Дамоклов меч висел все эти месяцы надо мной, незадачливой головой?
Во время, слава Богу, и только ему мы ушли из Эрмингера, что оказались 1–го августа в Фарерской зоне, что поблизости нашлась отзывчивая душа, с умелыми руками и крепкой головой - хирург.
А буфетчица… выказала прям – таки звериную живучесть!
Быть бы иначе беде, ещё какой беде? Всё это время я ходил в заложниках, чувствовал это каждый день своей шкурой, но не умом. Себя я считал довольно-таки грамотным врачом и с «опытом работы». А тут…
Когда у механика сдохла собака, я сказал себе, что будет ещё одна смерть. Закон парности редко даёт осечку. И он её почти уже дал. От смерти больную отделяли минуты, даже секунды. Буфетчица вышла из коллапса и пришла в сознание. Немеющей рукой на тетрадном листке писала расписку в моё и майора Петрова оправдание.
Ведь я настаивал, чтобы её снять с зимовки после случая с полыньёй, но Петров, как сыч на цыплёнка, накинулся на меня. Тогда