Скрепы

Господом, но всё было прозаичнее…   

– Тёща?

– Теща? Чья? Ваша? Нет, конечно! Я не знаю, вам виднее! У моей мама умерла в детстве, я её не застал… Я о другом!

– Так кто сука тогда? Я что ли? Неплохо! Объяснитесь, будьте любезны.

–  Геннадий Петрович, да, что вы! Понимаете, мы тут собрались все, ждём вас. У нас есть одна собака – она точно сучка! Сучка друзей. Такая маленькая, бесхвостая… Вот я и спросил – у вас тоже сука? Или кабель?

– А! Теперь понятно. А я уж надеялся, что и вы знаете мою тёщу. Много выпили сегодня?

– Я? Нет! Да что вы! Мы только сели, так по паре рюмок опрокинули. Говорю же – вас ждём, не разворачиваемся. Приедете?

– А кто тёщу–то в город доставит?

– Ну, так ведь можно на такси! Я компенсирую!

– Ладно, Кирилл Александрович, поговорили и хватит! И ещё обращаю ваше внимание – звонить мне в выходные можно лишь в экстренном случае. Я понятно изъясняюсь? – беседа, очевидно, подошла к концу, к неутешительному финалу, который меж тем лишил компанию ещё пары лишних ртов – хоть это утешило! Телефон же окончательно замолчал, российский флаг с гербом Советского Союза ещё какое–то время светились, но уже через полминуты поблёкли и пропали вслед за руководящим баритоном.

    Народ, по своему обыкновению, безмолвствовал, собрание замерло совершенно, случайно воплотив дух знаменитого музея мадам Тюссо. Лишь Жучка, причислявшая себя к потомкам свирепых волкодавов, озадаченная наступившей тишиной и бездействием, что–то раздражённо тявкнула и принялась мельтешить. Её вздорная суета, однако, оживила, радостный было коллектив, первая заговорила Людмила:   

– И что ты мне теперь скажешь? У него даже твоего номера нет! – издёвки во фразе не прозвучало, лишь оттенок неизбывного разочарования на грани презрения блеснул искрой да растаял, но и он опалил щеки и без того уязвлённого любителя «левого» бензина. Не будучи благородным идальго, погрустневший Кирилл шмыгнул носом и неспешно, как в замедленном кино, опустил–таки руки, пытаясь вытереть ладони об идеально отглаженное полотно розовой рубашки, чем спровоцировал нервный окрик супруги,  – что ты вытворяешь, чурка!

    Но дядька не обратил внимания ни на раздражение жены, ни на сучку Жучку, ни, вообще, на кого бы то ни было из честно компании. Не расставаясь с мученическим выражением лица, владелец 58 м жилой площади и ещё чего–то очень важного покинул друзей и родственников, дабы окончательно разделаться с уткой. Михаил счёл за благо остаться в зале, сел на своё законное место и опять принялся за пиво с кальмаром, игнорируя остальные блюда, чего не скажешь об остальных. Они, оправившись, тихонько продолжили поедать порезанное, пожаренное, замешанное, закопчённое, замороженное и просто приобретённое. Запивалось всё вином, коньяком, морсом, но уже в вольном режиме – самостоятельно и без тостов, а также без былого энтузиазма, который испарился словно тот флаг на экране смартфона, оставивший после себя лишь чёрную пустоту… 

    Кирилл вернулся из кухни минут через десять, на нижний отдел его физиономии улыбка была буквально натянута, в то время, как её верхняя часть, казалось, жила другой, более бурной жизнью и принадлежал иному существу – человеку ожесточённому, даже взбешённому, правда, ещё сдерживающему бурю эмоций.

– И что притихли, а? – он, стоя, взял чей-то пустой фужер и налил до краёв коньяка, – выпьем что ли, дорогая жена, доченька и гости с сучкой?

    Миша незамедлительно выставил для чоканья незабвенную баночку с пивом, все остальные опять замерли.

– Ты чего тянешь? Мишель ты мужик или баба, налей себе хоть водки, что ли! А то, вон, у детишек морс есть, а? 

    Привычный Михаил традиционно ощутил себя жертвой и на всякий случай стёр с лица изображение счастья, после чего кротко опустил взор к кальмару и затих. Кирилл же, спугнувший единственного собутыльника, залпом выпил коньяк, потрепал по головам обоих подростков, опять показал Жучке козу и удалился на кухню.

– Мама! – девочка-девушка глазами полными слёз с надеждой и вопрошающе смотрела на матушку свою, – опять, мама! Сделай что-нибудь… пожалуйста…   
 
    Мать решительно встала из-за стола и, извинившись, отправилась за мужем, прикрыв за собой обе двери. Собрание напряглось, никому не хотелось так бесславно завершать едва начавшееся пиршество, тем более, что бастион из закусок, не смотря на потери, выглядел весьма впечатляюще, да, и расчёт был на более длительное, а, главное, приятное времяпровождение. Но адреналин в крови обиженного витязя от бензоколонки, замешанный на тестостероне высочайшей пробы, имел другое мнение, он не желал сдерживаться, ему срочно требовался враг, растерзанная утка с яблоками в расчёт не бралась…

– Чего припёрлась? Помочь удумала? У меня всё готово, как видишь! – конечно же, изолировать кухню не удалось, и безмолвствующий народец с надеждой ловил звуки семейного раздора.

– Кирилл, мы с тобой уже столько раз всё это обсуждали! Давай, хватит! Пошли к гостям, – возможно, русская женщина и, в самом деле, «… коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт…», но вот справится с пьяным мужем, ей удаётся редко. И стоит ли? Да, и как ты сдержишь тех, кто до Парижа и Аляски дошёл! И дальше бы отправились, если б энергию и силушку неуёмную добрые либералы из своей же братии с друзьями из священного далёко не направили вовнутрь, где они и резвились от души весь двадцатый век, словно малыши в песочнице, пытаясь разрушить то, что строилось более тысячи лет.

– Да, я пойду к гостям, а ты тут сиди, сейчас люди поедят и грязные тарелки подносить будем! Поняла, квочка? Кудахчешь тут, кухня – твоё место, стиральная машинка! Сейчас ещё пылесос вытащу, постирушками заняться не хочешь? Была ты курицей из пригорода, да, таки и осталась курицей со своим купленным высшим образованием! Я понятно изъясняюсь? – тирада, усиленная фразой из финала речи, безусловно, уважаемого Геннадия Петровича, произвели на Людмилу должное впечатление, и пощёчина получилась звонкой и даже сладостной! Последовала короткая возня, какие–то вскрики, смешки, дурашливые упрёки и обзывания. Все облегчённо вздохнули…

    Напрасно!

– Я тебе сказал – сиди тут, дура!

    Хлопнула одна дверь, другая, и в зале с победоносным видом в розовой рубашке со следами от птичьего жира появился доблестный муж жены-квочки, обесчещенный чуть ранее словом почтенного руководителя, но сумевший реабилитироваться в схватке с законной супругой, хотя алая щека свидетельствовала, что битва носила переменный характер. В обеих руках, как бы взвешивая, не очень благородный и, видимо, совсем не патриций нёс по большому, рваному куску жареной утки, один из которых дядька аккуратно положил себе, а второй протянул Михаилу.

– Будешь? – Миша даже рта не успел раскрыть, как в его тарелку, в обмякшую картошку, в салатную жижу плюхнулось мясо с торчащим гребнем разломанных рёбер. Прожаренные лохмотья кожи, отделившись от общей массы, сползли прежде на белую скатерть в голубых розочках, а после бесформенным бугром подобрались и к краю стола, где замерли, частью перевесившись, – ешь давай, дружище! Извини за этот бардак, надоело всё! Периодически нужно их взбадривать… узду никто не отменял, а то на шею сядут.

    Михаил даже не смотрел, он как–то отстранённо созерцал несуразное, затихающее шевеление жирной плоти, которую предложили скушать, которую вожделел ещё часа назад – аппетит куда–то пропал. Весомый фрагмент разодранной птицы выплеснул из тарелки буроватый сок в грязных разводах майонеза, брызги разлетелись веером, часть попала на Мишину пёстренькую рубашку, часть измазала ему лицо, посуду, бутылки, диван, что–то угодило и на новое в маках платье Алёны. Череда из капель пролегла от её правого плеча до левой груди и перешла на рукав.

– Кирилл, ты сума сошёл! Чего творишь–то! – женщина вспылила, встала, не пытаясь вытереть образовавшиеся кляксы – они росли, соединяясь в широкую полосу ржавого цвета.

– Да ладно! Скидывай свою распашонку, сейчас Людка халат принесёт, она как раз стирать собралась! Квочка, ты где, чего застряла там? Иди, обслужи подружку! Где официантка – я спрашиваю? 

    Михаил же, получив указание, принялся ковырять брошенный кусок вилкой, правда, делал он это как-то заторможено, уставившись в точку на противоположном конце стола.

– Папа! – это уже Всеволод вскричал возмущённо, обескураженный действием отца, – ты что собака?

– А кто он, по-твоему? Собачка, как Жучка твоя! Два сапога – пара! – Кирилл расхохотался во весь голос, счастливый от собственного остроумия!

    Девочка всхлипнула, в голос заплакала и бросилась к матери на кухню, с которой и столкнулась в дверях. Та, в свою очередь, налетела на супруга и принялась лупить его фартуком, пытаясь то ли лишить права на победу, то ли отомстить за слёзы дочери, за подругу, за Мишу и за весь испорченный пир-горой. Часть ударов случайно досталась и гостю, он оставил в покое утку, отложил в сторону вилку, отодвинулся, вжал голову в плечи до предела. Опять захотелось отгородиться от шума и неприятностей. Для этого подошли бы мозолистые ладони или чтение какого-нибудь журнала или хотя бы газетёнки. Так бывало в прошлом, когда отец, распалённый собственными нравоучениями, переходил на истошный крик и стенания, которые из поруганий моральных грозили перерасти в физические – тогда спасали ветхие книжки-учебники и тетрадки с множеством помарок и с не самыми лучшими отметками, но спасали… Да, возможно, батюшка родненький за процессом обучения видел смирение, естественно, необходимое всем грамотным людям, и оно одно могло утихомирить беспощадные смерчи и буруны из непререкаемых постулатов, добытых инженером в неравных боях с этой жизнью бушующей, в которой мальчугану, впрочем, места не будет, по его мнению…

    В это время Алёна всё же скоренько очистила, как могла, как получилось, платье салфеткой. Теперь и её лицо ожесточилось – она взяла бразды правления над собственным семейством в свои крепкие женские руки и решительно скомандовала:

– Так! Все! Мои встали, мы уходим! – Всеволод незамедлительно поднялся и, не оглядываясь, пошёл в прихожую, за ним понуро засеменила Жучка. Она ещё не разобралась в причинах возникших волнений, но древнее чутьё волкодава подсказало искушённой собаке, что её трапеза в данном помещении, определённо, переносится на другой день. Михаил, преодолев внутреннее торможение, не расставаясь, однако, с пивной баночкой, тоже направился к выходу. Оказавшись за спиной у супруги, сгорбленный мужичонка обернулся и чуть слышно вымолвил:
– Ну, Кирилл, зря ты так! Мы бы что-нибудь придумали... и без него…

– Да, что ты понимаешь! Валенок! И валите все из моей хаты! – он уже держал руки Людмилы своими лапищами, а та извивалась, силясь, словно очумевшая куропатка, вырваться из супружеских силков.

– Придурок, отпусти! Алёнушка, Миша, Жучка, подождите, я сложу вам утку, ещё что-нибудь! Да, дай ты, я провожу гостей, урод! Отпусти, тебе сказала!

– Нет, Люда, мы пойдём! На работе поговорим… Всё! До понедельника! – находясь в арьергарде своего выводка, женщина не смогла сдержать Кирилла, который бросил супругу и ринулся