Шипел и вертелся по раскаленным углям вокруг самого себя демон Иблис, ибо впервые не смог полакомиться чистой энергией плененного джинна, и впервые душа смертного осталась недосягаемой для его соблазнов. Бурлила и клокотала ядовитая черная кровь, смешанная с раскаленным лавовым огнем, великим гневом и великой злобой исходил демон, захлебываясь собственной желчью, но путь через проводники на теле ифрита оставался для него наглухо запечатан.
Зайде не уставала возносить благодарственные молитвы Всевышнему, в безграничной своей милости не отказавшему ей в последней надежде, подарившему ей, самому ничтожному своему творению, покой и отдохновение от скверны желаний Иблиса. Пусть и ненадолго. Зайде не ожидала такого щедрого подарка, особенно теперь, когда в ее крови пылал мерзкий огонь Джаханнама.
Новый ее хозяин не носил бороды, как подобает почтенному старцу, а гладко брил щеки; не содержал гарем, дабы на склоне лет услаждать свой взор красотой — по дому его ходила всего одна женщина, никогда не прячущая волосы под покрывалом никаба. Странный повелитель не предавался философским измышлениям, сидя в прохладе тенистого сада, ни разу на глазах Зайде не преклонил он колени на коврике для намаза и ни разу не приказал ей лечь в его постель, чтобы скрасить свои ночные часы. Впервые за много лет хозяин не бил ее, не трогал похотливыми руками, не заставлял без отдыха кружиться в танце, не делился ею, как искусной наложницей, с дорогими и уважаемыми гостями, не посылал уничтожить врагов своих, не требовал власти или богатства. Хозяину не нужна была ее помощь, он лишь любовался ею, как любящий отец любовался бы своей дочкой. Словно она снова попала в пышный персиковый сад своего отца, в ласковые руки матери.
— Как зовут тебя, дочка? — ласково спросил повелитель у своей рабыни.
— Роза Зайде, мой господин, — ответила она.
Именно так назвал ифрит Шахфарух любимый цветок своей наложницы, подарившей ему младшую дочь, самую величайшую драгоценность среди гор Джанны.
Плохо было только одно: вызвав однажды, хозяин не давал ей своего позволения вернуться в камень, и, чтобы восстановить силы Зайде тянула энергию внешнего мира через проводники, но это была лишь слабая замена силе горного огня. Лишившись благодатной связи с пламенем своего мира, дарованной ей пророком (мир ему и благословение Аллаха!), она лишилась и чуда обновления, ибо не было у нее другого способа прикоснуться к своей стихии. Но разве могла она роптать на ниспосланное ей новое испытание, на священный аманат Всевышнего? Никогда. Ни единого раза никакая крамольная мысль не посетила ее голову. С безмерной дочерней любовью Зайде смотрела в глаза своему повелителю и чувствовала, что недостойна такого счастья. Аллах оказал ей слишком щедрую милость, и значит, любое его испытание она должна принять, как великую награду, ибо вместе с самой Зайде слабел и Иблис, враг Всевышнего. Благоговейно слушала она чужую речь, не вникая в смысл слов, и, походя, равнодушно отмечала, как день ото дня остывает огонь в ее крови, все больше темнеют камни на коже.
Сидя возле ног своего господина, Зайде не спускала глаз с белого самоцвета на его руке, обрамленного в желтый металл, такого близкого, но недоступного ей без позволения, пока душа ее подвластна воле пророка (да будет над ним вечно дарующая рука Аллаха!). Прогуливаясь по весеннему саду, она подставляла лицо под редкие и скудные лучи Солнца, впитывая жалкие крохи далекого небесного источника, слишком холодного в этом мире. Еще немного и огонь в ее крови угаснет окончательно. Зайде отгоняла от себя такие мысли и очень надеялась, что перед смертью еще сможет послужить доброму хозяину…
Повелитель вошел в ее покои рано утром, порывисто заключил в теплые объятия, как поступал обычно, но по встревоженному лицу Зайде поняла, что на сей раз искал он не ее саму, но джинна — наступил момент, когда она сможет вернуть, хотя бы частицу неоплаченного долга, за подаренную любовь.
— Прости, доченька, — шептал старик, и жемчужные капельки нечаянных слез сорвались с его ресниц. — Видит Бог, я только хотел отогреть тебя и дать немного заботы. Ты для меня, как ребенок, я не хочу вспоминать про твои сверхъестественные способности, а этот камень собирался выбросить с моста, чтобы никому он больше не морочил голову, хотел, чтобы ты жила здесь, как моя дочь. Поверь, вся душа переворачивается из-за того, что я вынужден просить тебя, хрупкую девочку, о помощи.
— Приказывай, мой господин, — почтительно склонилась Зайде к ногам повелителя.
— Никогда, никогда я не послал бы тебя туда, — горячо оправдывался хозяин, снова прижимая ее к своей груди. — Не уподобился бы этому ублюдку, Романову, пусть на том свете черти его гоняют сковородками! И не хотел я тебя задействовать, но знаю, на что ты способна, а мне надо расправиться с корейцем, помнишь, это тот грязный выродок, который мучил тебя!
Да, Зайде хорошо помнила жестокие ласки смертного с холодным змеиным взглядом, поэтому с еще большим нетерпением стала ждать приказа атаковать.
— Забор под напряжением, вооруженная охрана, беспилотники, а мои люди почти все перебиты, — перечислил хозяин. — Я ведь, простой промышленник, а не бандит, привык работать, а не воевать. С Квангом мы давние враги, но теперь он подмял под себя людей Журавля, без твоей помощи мне их не одолеть.
Зайде улыбнулась про себя, ну кто так командует джинном? Весь мир она могла бы перевернуть ради своего доброго хозяина, но именно с ним было тяжелее всего — он сомневался в ее силах.
— Тебе стоит только приказать, мой господин, — уговаривала она хозяина. — Только приказать!
От того, что пришлось так непочтительно разговаривать Зайде склонилась ниже обычного, с горечью ощутила, в каком нетерпении Иблис, как волнуется его кровь, как теплеют камни на коже, а внутри клубится ее собственный огонь.
Даже крохотной капельки ее крови было достаточно, чтобы спалить целое селение этого мира, но разжечь грозное пламя гор должен импульс — повелительный голос хозяина, и тогда внутри нее смешаются два разряда — бурлящий горный огонь и ярость демона. Она превратится в живое непобедимое оружие.
— Иди и выбей его из укрытия! — прогремел над головой ПРИКАЗ. — А здесь уж мои ребята встре..!
— Слушаю и повинуюсь, — произнесли нежные губы, тонкий девичий стан склонился перед повелителем, сложенные ладони коснулись мраморной кожи на лбу.
Принесена клятва верности и повиновения.
И возликовал Иблис!
Грозно загудело пламя, вырываясь из-под босых ног, вспыхнули камни-проводники, заполняя тело горячей энергией Джанны. В последний раз призвала свои силы Зайде дочь Шахфаруха, в последний раз идет она выполнять повеление хозяина, и на этот раз не ответит за нее перед Аллахом великий пророк Сулейман (мир с ними обоими!), ибо нет ей сладости омывания в камне — она грязна! Порочная чернота Преисподней заполняет ее кровь вместо золотистого и бездымного огня родных гор. Каждый раз, когда произносит она эти слова, «слушаю и повинуюсь», проклятый демон подменяет чистую и радостную энергию, оставляя ей лютую ненависть.
Кованые ворота высокого каменного замка с громким скрежетом вылетели из креплений от одного движения руки, верные кинжалы привычно легли в ладони, преданное пламя Джанны окружило ее защитным ореолом. И отползали на брюхе громадные цепные псы с оскаленными клыками, поджимали в страхе хвосты, жалобно скулили и подвывали. Мир вокруг Зайде взрывался криками и громом выстрелов нечестивого оружия, ими же он и захлебывался. Ярость нечистого была непомерно велика, ускользающие силы с трудом могли ее сдерживать, ненависть подгоняла и заставляла не обращать внимания на частые и легкие прикосновения металла к коже — смертные пытались остановить ее жалкими вспышками выстрелов, но они не причиняли ей вреда, в раскаленном горном неистовстве плавился металл, капал ей под ноги маленькими тусклыми кляксами и сжигал до костей руки врагов. С грохотом рушились стены, вниз, на головы смертных летели камни, железные балки и горящие перекрытия — карающим смерчем продвигалась по каменному замку ненавистного мучителя Зайде, не знали усталости ее верные кинжалы, радостно набрасывался на упавшие тела огонь, не оставляя даже костей.
Позади метался жирный багровый пепел и каменные стены оставались догорать неприглядными черными руинами. Стоя возле разрушенных ворот, Зайде чувствовала, как стремительно покидает тело благодатная энергия, как охватывают его озноб и усталость — верные признаки приближающейся смерти, даже присутствия Преисподней не ощутила она в крови. От полного сверкающей энергии тела осталась умирающая пустая оболочка, и Иблису она не нужна. В безысходной тоске подняла она взгляд на небо, затянутое серыми тучами. В этом мире всегда пасмурно, всегда холодно, сыро, ветрено.
«Где ты, о любимый отец, где ты, мама?! Ваша дочь Зайде умрет сегодня, так и не избавившись от рабства! Где ты, благословенный персиковый сад? Вдохнуть бы на прощание запах твоих ирисов и лилий! Полюбоваться бы на прекрасные розы, что назвал ты, отец, моим именем, дабы подарить мне их красоту. Прощайте, дорогие братья и сестры! Пусть благословит вас Аллах, защитит рука пророка Сулеймана, мир ему, радость и благоденствие! Вокруг меня только грязь, смрадный дым и копоть чужого мира. Здесь неласковое Солнце, ядовитый воздух, чахлые деревья, а горы с их потухшим огнем никогда не сравнятся с неистовыми гордыми великанами родного мира. Прощай, Джанна! Отравленную проклятьем Шайтана ждет не дождется Джаханнам, и вечно придется мне корчится там в великих муках. О отец мой, твою любимую дочь Зайде осквернили липкие когти Иблиса, истерзали душу, надругались над телом! Аллах закрыл от меня свой взор, и некому мне больше возносить молитвы, не у кого просить прощения. Помолитесь же за меня, о отец мой и мать! Попросите для меня милости и защиты у Всевышнего, да пребудет он со всеми вами!»
Небо
Человек — да, не выжил бы, но Зайде не человек. Зайде просила у Аллаха лучшую долю и была услышана, он слышит джиннов и благоволит к ним, т. к. они обитают рядом с Джанной (раем). Джинны считаются злобными духами, но они не все злобны, а только те, кто прислуживает Иблису. Следующую главу от ее лица еще не писала, там будет объяснение.
