Баба-Яга внимательно изучала себя в зеркале:
- Да … видок так себе… пара морщин, вроде, прибавилась … на носу бородавка что ль новая приключилась … черт, а ресницы то куда делись?! Тьфу, пропасть, ежели объективной быть (а как иначе наедине сама с собой-то), то с такой физиономией лететь на Рождественский бал к Змею Горынычу … Ну не дома же сидеть в новогодние праздники!
- А ты морщины кремом замажь, тем, что на шпатлевку похож, ресницы искусственные приклей, - подключился внутренний голос Яги, - Побольше намажешься и сойдет, не впервой чай! Вот только с бородавками прям не знаю что и посоветовать …
- Умолк бы ты, а. Советчик выискался! Без тебя знаю, как макияж наносить. А бородавки, действительно, проблема. Придется на губах акцент делать, чтоб бородавки в глаза не так бросались …
Тут филин, что Бабе-Яге вместо почты электронной служил, заухал, крыльями замахал на насесте сидючи, – сигнализировал, что сообщение пришло. Яга подошла к столу, на блюдечко с наливным яблочком взглянула: яблочко по блюдечку покатилось, голосовая связь подключилась:
- Хай, Настена (Бабу-Ягу в миру Настей величали)! Это Матрена. Ты сейчас разговаривать можешь?
Что за дурацкую привычку нежить от людей переняла, справляться всякий раз можешь ты разговаривать, али нет! Раз звонишь, говори по делу, понапрасну не отвлекай,- подумала Яга, вслух ответила: Да, говори, уж, Матрен. А ты че изображение не включила, иль барахлит связь то?
- Да, нет… Я на бал собираюсь, неглиже стою, неодетая, то есть. Слышь, ты в каком цвете наряд готовишь? Сказывают, год металлического быка наступает, вроде как серебристое иль бежевое надевать надо, а то удачи не будет в новом году. А я вот прикидываю этот беж на себя – ну, прямо, поганкой смотрюсь. Делать то что?
- Ну, ты последние мозги растеряла, Матрен! Удачи у нее не будет – ты о чем? Ты, нежить лесная, в каком поколенье ведунья да колдунья? Мы с тобой, подруга, сами кузнецы счастья своего, как наворожим, так и сбудется. Надевай, что к лицу, и покедова – у Змея встретимся.
Баба-Яга головой покрутила, вздохнула тяжко: советы давать она мастерица, а вот с рожей собственной что делать! Тут никакое колдовство не поможет – свои собираются, на них чары не действуют.
- Не расстраивайся ты, другие что, краше будут? – принялся утешать внутренний голос.
У Бабы-Яги внутри потеплело – все ж есть у нее дружок верный, есть. А голос продолжил:
- Расселась то что! Собирайся быстрей, опоздаем, все вкусное съедят. Да… подумала Яга, нет верных друзей на белом свете, разве в сказках остались, с обидой проговорила:
- Тебе то что? Чем ты вкусное есть будешь?
Свара продолжилась бы, разгораясь, но тут избушка на курьих ножках заколыхалась, закудахтала тревожно и стала разворачиваться.
- Приехал кто, - встревожился внутренний голос, - Вроде не ждем никого.
Яге и самой стало тревожно, в окно выглянула. Глянь, Олимпиада нарисовалась, подружка ее сердечная. Обещала заехать по пути на бал, и заехала. Знать, и вправду надо торопиться со сборами. Олимпиада то ж колдовского, ягОвского племени, однако, штучка столичная, под Москвой обретается. Вот кто поможет Яге себя в порядок привести.
А Липа уж входит, с порога отчитывать начинает:
- Совсем ты избу запустила – стоит она у тебя кособокая, солома с крыши сыплется, окна грязью заплыли, ну нельзя же так жить !
- И я рада тебя видеть, - отвечает Настена, - Хватит ворчать, лучше подсоби мне красоткой стать. Знала, как разговор перевести. Олимпиаду хлебом не корми, дай визажистом поработать, из пенька лесного красоту соорудить. Липа тут же за дело принялась, всякие мази-притирания достала, разложила, волосы Яге студеной водой вымыла, прическу затейливую соорудила, потом за лицо принялась, а из праздничного сарафана и шалей индийских такой наряд Бабе-Яге соорудила – кутюрье отдыхают! Внутренний голос только ворчал довольно, да хмыкал местами, а в конце заявил Бабе-Яге:
- Ты, чудище дремучее, провинциальное, ни в жизнь сама так преобразиться не смогла бы. Яга, понятно, обиделась, но выяснять отношения было некогда, ступы на воле уж копытом били, заждались наездниц то.
Выскочила она с Липой на крыльцо, приостановилась, чтобы наказ избе дать: в чащобе спрятаться, чужим не показываться, своих не впускать, чтоб не скоммуниздили ничего. Говорит и чувствует, что избушка ее на курьих ножках вроде как и не слушает, в сторону косится. Что за напасть? Внутренний голос тут же с ехидцей пояснил:
- Не узнает тебя изба, уж больно ты переменилась.
Яга руками всплеснула – и впрямь, косметики на ней немерено, где тут старенькой подслеповатой избенке хозяйку узнать. Подошла к окошку, в стекла тусклые вгляделась:
- Я это, избушка моя родная, на бал приоделась. Вглядись внимательнее, я это.
Изба недоверчиво колыхнулась, поближе придвинулась – узнала, кажись. Ногами куриными радостно затоптала, готовность показывая вмиг бежать, приказания хозяйки исполнять.
Вот и ладненько,- подумала Яга. Хотела еще коту Баюну наставления дать, но того в пределах досягаемости не оказалось, видно в загул ушел, котяра бесхвостый.
А Липа уж кричит, торопит: Хватит избенку свою облизывать, в дорогу пора! Быстренько забрались они, каждая в ступу свою, метлами враз взмахнули, свистнули так, что уши заложило, ступы рванулись вверх, ввысь, понеслись над лесом к замку Змея Горыныча, что под Лысой горой стоит, возвышается.
Быстренько забрались Бабы-Яги, каждая в ступу свою, метлами враз взмахнули, свистнули так, что уши заложило, ступы рванулись вверх, ввысь, понеслись над лесом к замку Змея Горыныча, что под Лысой горой стоит, возвышается.
- Хорошо летим, - восторженно крикнул внутренний голос Настене.
- Хорошо! – крикнула в ответ Яга. Олимпиада удивленно оглянулась на подругу: Ты что кричишь, случилось что? На скорости разговоры начинать несподручно было, Настена лишь рукой махнула, мол, все в порядке, летим дальше.
Летели они быстро, стремительно, на приличной высоте и плавно так, без воздушных ям и ухабов. Ступа не самолет, тут все от настроя зависит. Бабу-Ягу еще в детстве учили: чтоб ступа полетела, надо, что бы внутри тебя самой полет ощущался. Все эти взмахи метлой да посвист разбойничий при старте – так, антураж внешний, без него можно свободно обойтись. А вот ежели внутри ощущения полета нет, ступа ни в жись не стартует, в воздух не поднимется.
Ныне они с Олимпиадой в приподнятом, праздничном настроении на бал отправились, ступы тот настрой чувствовали, весело неслись, с огоньком! Над головой звезды, луна золотым блюдом, в ушах ветер свистит, одежонку раздувает, под тулупы забирается. Вниз поглядишь – тени ступ мелькают по заснеженным полям да лесам. И разогнаться как следует не успели – вот уж Лысой горы знакомый профиль показался. Черной громадой в темноте ночи стоит-возвышается, только вершина ее лунным светом подсвечена, туманом золотистым окутана. Люди все ищут Лысую гору, гадают, где расположена. А что искать – вот она, под самым носом.
- Замка Змеева что-то не разгляжу, - всполошился внутренний голос.
- Не каждому видеть дано, только тем, кто приглашение имеет. У тебя оно есть? То-то, что нет. Незваным летишь. А незваный гость хуже татарина, - подзадорила его Настена.
Внутренний голос аж задрожал от обиды:
- Тебе, значит, есть приглашение, а мне нет? Мне что, назад отправляться?
- Да успокойся ты, шучу я, куда ж без тебя. Сейчас гору облетим, с той стороны в большой расщелине замок поставлен. Лунный свет обманчивый, глаз отводит, от любопытных оберегает. Вон, видишь, тусклое облачко света показалось у подножия горы, на круг похожее – то знак опознавательный, на посадку на него заходить будем.
Олимпиада ступу свою первой к земле направила, за ней и наша Яга в хвост пристроилась. Спикировали они точно в середину круга, светляками отмеченного, как летели, так и приземлились – на отлично! Тут же к ним тролли подбежали, обслуга аэродромная. Лапами машут, ушами волосатыми трясут, кричат-торопят:
- Убирайте ступы на стоянку, плацдарм для других освобождайте!
Яги из ступ мигом вылезли, заклинание постановочное быстренько пробормотали, транспорт свой восвояси отправили, а сами к замку направились по дорожке – лесенке, то ж светлячками помеченной.
Вблизи замок частью горы казался: фронтоны и колонны, террасы и лестницы, окна и входы его грубо в скале вырублены - обозначены, только башенки со шпилями отдельно возвышаются – чудо - юдо архитектурное, колдовством сотворенное. Из оконных проемов мягкий свет струится, тени гостей мелькают, музыка веселеньким напевом звучит. Вот и двери в бальный зал широко распахнуты. Яги в них прошли, на входе остановились, чтоб глаза к полумраку привыкли, да и гостей разглядеть не мешало.
- Что это освещение какое негодное, - вопросила Олимпиада, - Змей над златом чахнет, а на электричестве экономит?
- Совсем, ты, Липа, очеловечилась,- фыркнула Настена, - чай здесь не Подмосковье, линии ЛЭП не подведены к Лысой горе. По старинке освещают, огнями каминными да светляками болотными – вон мыши летучие их под потолком в корзинках таскают. И не Змей над златом чахнет, а Кощей. Спутала ты. У змея, сказывают, проблемы с деньгами, проигрался он в рулетку. Азартным оказался. Как на Руси казино пооткрывали, так и не вылезает из игорных залов.
- Зачем тогда балы закатывать? Ну а свечи где, в прошлом году вроде как свечи были, помнится?
Ближайший мажордом в разговор их вмешался, посчитав нужным гостям ответствовать:
- Зажгутся сейчас свечи, полного сбора гостей дожидались, хозяин приказал попусту их не расходовать, дорог ныне воск - то.
И впрямь, в канделябрах вдоль стен и на обручах люстр в потолочных сводах вспыхнули свечи, разогнали полумрак по углам бальной залы.
- Ну, скупердяй проклятый, - пробурчала себе под нос Олимпиада, - У нас в Москве от рекламы света больше.
Но все ж лики гостей возможным рассмотреть стало. К ним с радостным криком подлетела Матрена, тоже Баба-Яга из Ивановской области. Вопрос с нарядом, как видно, решился в пользу «маленького черного платья». И с чего это Матрена решила, что ей черный цвет к лицу? – подумалось Яге – Настене,- Вон как темные круги под глазами подчеркивает, да землистый цвет лица выделяет, не уж то не понимает? Олимпиада тоже неодобрительно оглядела Матрену, но все вместе они тут же защебетали друг другу: Как ты прекрасно выглядишь! Ах, какая прическа, а макияж! Ну, а платье вообще выше всяких похвал! Притворялись привычно, согласно придворному политесу и хорошему тону, но каждая думала про себя, что уж она- то выглядит лучше подруг.
Тут громче зазвучала музыка, привлекая внимание. В центр зала, под главную люстру вышел главный мажордом, звучным голосов пророкотал: Рождественский бал у Змея Горыныча открывается!
На середину бальной залы выплыли русалки хороводом, ветками в руках машут, изящно в стороны наклоняются-изгибаются, песнь заунывную поют.
- Каждый год одно и тоже, репертуар не меняется, - вздохнула Настена.
- А когда угощать – потчевать будут? – вопросил внутренний голос.
- Проголодался, что ль? Чем есть собираешься? Рта нет, желудка тоже вроде не наблюдается.
- О тебе беспокоюсь, с голода ты на меня бросаться начнешь, - захихикал голос, -
