видите ли, жалко: утопить их, мол, рука не поднимается!.. Соседа нашего – хама безбашенного – тоже жалко!..
… – Что-о-о?!..
… – Нет, соседа топить вместе с котятами не надобно было! А требовалось всего-то навсего по коллективной просьбе моей семьи пару раз въехать меж его лопоухостей!.. Ты б видал, какие у этого отморозка большущие уши! Локаторы ПВО! В двери это быдло бочком проходит!
И кран твой делегат вместо починки раскурочил! Ему что, фонтан в ванной заказывали?!!
А когда теща попросила сделать ей легкий массаж молочных желез, спасовал как последний салага!..
Вот собирай, старый подлянщик, всех своих мало-мальски толковых садистов, и во главе с тобой мухой ко мне на квартиру! Строем и с моими любимыми песнями!
А этого слюнтяя Витькина на трое суток на гауптвахту! И сам к нему для его увеселения отправляйся! Посидишь, подумаешь!.. Авось сообразительности прибавится!..
Если изначально я слушал ректорский разнос с неким злорадством по отношению к ябеднику Витькину, то под занавес мне сделалось его искренне жаль. Более того, моя гуманная душа застрадала от ощущения собственной вины в случившемся: ведь это никто иной, а я как бы в шутку порекомендовал декану Павленко своего сокурсника и сожителя по общаге в качестве отпетого садиста, способного элементарно утопить котят и накостылять генеральше за приготовленный ею несъедобный борщ!..
– Ну как с этакими болванами работать? – завершив выволочку декану, устало произнес Чувак, – За что ни возьмутся, все через жопу…
А ты иди, Снегопадов, – подняв на меня тусклый взгляд, вымученно улыбнулся генерал, – К брательнику моему – к Анониму, как договаривались.
– Товарищ генерал-лейтенант! – подал я голос, – Я, конечно, схожу! Но.., можно на посошок вопрос?!
– Валяй, – одобряюще махнул рукой утомленный Мыкола Генрихович.
– Я вот о чем.., – замялся я, ненавистно зыркая на буквально режущие мой единственный глаз майорские погоны Кассиопеи, – Что с ней-то делать?!
– А что с ней делать? – озадачился Чувак, – Ума не приложу.
– Но ведь я уже говорил вам, что эта шельма – предводительница банды каннибалок! – прорвало меня, – Я ж свидетельствовал, что эти самые людоедки хотели меня сожрать! А вам хоть кол на голове теши! Никакой реакции!
– Слушай меня, Снегопадов, внимательно, – посуровел Чувак, – Я в ее дела не вмешиваюсь!
Во-первых, она и сама не без царя в голове.., – на этом ректор умолк и растерянно заблуждал взглядом.
– А во-вторых? – набравшись наглости, поинтересовался я.
– А во-вторых.., – вновь застопорился мой высокопоставленный собеседник и перевел вопрошающий взор на Кассиопею, – Можно? – с неким подобострастием спросил он, – Не возражаете(?), чтобы я пролил свет на «во-вторых».
– Да валя-яйте уж, Мыко-ола Ге-енрихович, без церемоний, – кокетливо поигрывая плечиками, сладкоголосо пропела красавица, – Все ж тут свои. И Снегопадов мне уже ближе родного! – неожиданно направив на меня состроенные из пальцев козьи рожки, на тот момент для меня прохиндейка дурашливо закрутила ими и засюсюкала словно ребенку: – Утю-тю! Забодаю-забодаю-забодаю!.. Испуга-а-ался(?!), малыш.
– Нет, – насупился автор сих правдивейших строк, – Я что, дурак малолетний(?), чтобы всякой глупости пугаться.
– Да вы говорите, говорите, Мыкола Генрихович, – понудила генерала майорша, – Облегчитесь. Давайте-давайте смелее!
– Слушай сюда, старлей! – с неким облегчением произнес Чувак, – Во-первых, она сама не без царя в голове! А во-вторых… А во-вторы-ы-ых.., – заглючил генеральский речевой аппарат, – А во-вторы-ых.., она ж племянница.., – ректорский палец торжественно указал в потолок, – Самому-у нашему министру маршалу Черезанусвыпива-а-айло родна-ая крови-инушка! До-очь его единокро-овного бра-ата Ишака-а-а Астеро-о-оидовича-а! А Иша-а-ак Астеро-о-оидови-ич (как известно всему нашему многомиллионному народу) кто?!.. Пахан все-е-ех-х отечественных воро-ов в зако-оне, именуемый Осликом Иа! Весь криминальный мир под ним!
И кем я стану(?), если хотя бы даже и коротехонькое дурное словечко в сторону майора Белиберды Ишаковны Потаскухиной шепотом выдохну!
– Никем, – машинально брякнул я и тут же испугался от этого.
Но загадочно ухмыляющийся генерал не воспринял опрометчивое (по моему тогдашнему пониманию) слово за оскорбительное и, обласкав невозмутимую майоршу приторным взглядом, продолжил как ни в чем не бывало:
– Ты прав, Снегопадов! Я в случае собственной некорректности по отношению к Белиберде Ишаковне стану никем, и звать меня будет никак!..
Сперва министр с треском выпрет в позорную отставку! Потом киллеры Ослика Иа ликвидируют, сожгут, а пепел развеют над каким-нибудь подмосковным болотом! Нет, а резон ли им, собственно говоря, утруждаться?! Может и менее хлопотней все произойти!.. Тьфу-тьфу-тьфу! – суеверно стуча костяшками пальцев по своему темени, испуганно выпалил Мыкола Генрихович, – Чур меня, чур меня!..
Муженька-то Белиберды Ишаковны уж пятый иль шестой год не могут сыскать…
– Восьмо-о-ой-й! – на внезапно вскипевшем душевном надрыве уточнила превратившаяся для меня из Кассиопеи Кузьминичны в Белиберду Ишаковну, – Восьмо-о-ой го-од вдо-о-овствую-ю!! – с пуском слезы завыла иль майорша, иль вовсе и не таковая. И мне (к собственному изумлению) вдруг сделалось та-ак(!) ее жалко, что нестерпимо захотелось крепко обнять, поцеловать и… И даже завалить на стол прямо на глазах у Чувака!.. Но я, скрепя сердце, мужественно справился с внезапным сексуальным приступом!
– Но-но-но, голубушка, – подавая спонтанно разрыдавшейся Ишаковне стакан воды, страдальчески вымолвил Генрихович, – Не убивайтесь. Отыщется…
– Да како-о-ое та-ам?! – крупными глотками опорожнив посудину, простонала горемычная, – Сколько раз говаривала: Потаскухин, не задевай, мол, папу, обходи стороной! А он…
Надоумился ради хохмы на маминых именинах под завязку напрудить в любимый папин графин!..
Думаю, если бы только это, и простил бы папаня зятька-шалунишку… Но тот ведь!.. Азартен был дюже до юмора! Шиш ведь его остановишь!..
Он в тот праздничный вечер еще и наклал под любимую папину селедочную шубу, в варежки вора в законе Гиви Вахваха, в карманы дубленки другого авторитета – Рамзана Альдебарана, в папаху генерала Солдатова, в наполовину наполненную леденцами карманную коробочку папиного брата маршала Черезанусвыпивайло... И даже в сапоги супруги сенатора Чмокина негодник насрал!..
Некоторые из гостей поблевали, другие переморщились. Самые не брезгливые похохотали, дружелюбно похлопали Серегу (ца-арство ему небе-есное-е!) по спине и плечам, вроде как бы от души поблагодарив его за доставленное веселье… Но к еде и выпивке больше никто не притронулся…
Около полуночи все дружно разъехались. Папа, правда, в проводах не участвовал, потому как был серьезно занят – настырно выблевывал в джакузи выпитое из графина и обгаженную селедку под шубой. Ну, понятно, заодно и все остальное – вполне съедобное – ушло в канализацию…
Мы с Серегой отправились к себе на такси. Он всю дорогу ухохатывался под впечатлением от своих подлян. Я еще, помнится, укорила его: «И как тебе не стыдно?! – сказала, – Гвардейский подполковник, а гадишь как кот пакостливый!» А ему хоть бы хны!..
Утром проснулась, а его рядом нет!.. Восьмо-о-ой го-од уж бе-ез вести-и пропа-а-ащ-щи-ий!!! – сызнова заблажела майорша Потаскухина.
– Видал? – смерив меня многозначительным взглядом, с печалью в голосе произнес генерал-лейтенант, – Считай, за невинные шутки погиб человек. А ты-ы-ы!..
Так что, не обессудь, Снегопадов! – выдержав паузу, продолжил оратор, – Да пусть тебя Белиберда Ишаковна хоть мордой об печку, хоть кан-ни-ебалит хоть на пельмени, шашлык или даже на колбасу!.. Не вступлюсь! Заморочки с нашим министром и с его братом Осликом Иа в мои планы не входят! Так что, впредь мне на нее не ябедничай!.. Понял?!
– Так точно! – выказал послушание я.
– Ну, иди, – напутствовал Чувак, – Чего не идешь-то? Паркет что ли в моем кабинете медом натерт? Прилип?.. Дуй давай в гости к моему любимому братцу Анониму! И не забудь про угощение и горячий привет от меня! Да смотри, чтобы тебя в подворотне не продуло! В подворотнях-то, сказывают, лю-ютые сквозняки!.. Да не забудь оставить секретарше подписку о двадцатипятилетнем неразглашении только что произошедшего в моем кабинете!..
Обернувшись от двери на хнычущую майоршу, я чуть было сам не заплакал от жалости к ней, озабоченно подумав: «И почему я такой неправильный?! То ненавижу человека, то тут же жалею, то снова ненавижу, то вновь жалею!..» Подумал и переступил порог.
– Уда-ачи, Снегопа-адов! По-омни о сквозняка-ах! – донеслась через полуприкрытую дверь концовка генеральского напутствия…
Приступив к навязанному мне генералом Чуваком заполнению стандартного бланка подписки о неразглашении тайн, я ощутил некую невероятной мощности магическую энергию, туго окутавшую голову и монотонно стремящуюся завернуть ее лицом за спину!.. Мое самочувствие ухудшалось из секунды в секунду: взмок, мышечно ослаб, задрожал, ощутился напор подкатывающей к горлу тошноты, появилось усиливающееся головокружение, сердце же наоборот активизировалось – готово было продырявить грудину и вылететь!..
– Чево мнешься-та – ня пишешь? – педикюрно шлифуя слесарным плоским напильником окраек самого крупного ногтя выложенной на стол ступни, забрюзжала разнаряженная под шлюху престарелая секретарша.
– Да что-то не можется, – пролепетал я.
– Ня можетца али ня хочетца?! – съехидничала Патрикеевна.
– Недомогается, – переформулировал я и… расслабился...
Магическая сила, получившая полную волю, вопреки опасениям, не открутила мою голову с хрустом шейных позвонков; а, повращав ее туда-сюда, сориентировала лицом наискось вниз, уперев мой помутневший от перенапряжения взор вовнутрь проволочной мусорной корзины, словно указуя: вот, дескать, оно, что для тебя важнее всего!..
– Шеде-е-евры-ы, – завороженно прошептал я, буквально пожирая алчущим взглядом капустные кочерыжки вперемешку с парой сломанных карандашей, скомканной изолентой, отслужившей свое женской гигиенической прокладкой, надкусанным пирожком с воткнутым в него гвоздем, головкой от куклы Барби, пачкой из-под сигарет и скомканными бумагами.
– Чево тама нашептывашь-та? – послышалось из-за стола, – Скора писать-та снова станешь?
– Скоро, – заверил я и поинтересовался: – Откуда в вашей корзине капустные кочерыжки?
– А эт, верняк, ат Натахи с Надюхою, – простецки пояснила Патрикеевна, – Ночны уборщитцы нашенски. Седни ночью наверняка сызнова со сваими хахалями в маем кабинете капусту квасили. Оне кода в рабоче время всурьез забухають, завсегда капусту здеся квасють!..
С разочарованием плюнув в корзину, я быстрехонько настрочил требовавшуюся от меня подписку о неразглашении и подсунул ее Патрикеевне с комментарием:
– Готово. Проверяйте.
– Так я ж… Эта.., – отложив напильник и сдув с ногтей опилки, секретарша задумчиво наморщила и без того морщинистый лоб, – Так я ж… ат склярозу ж уже паловину буквов алфавиту пазабывала. Как праверять-та? Давай бяз праверки.
– Лады, – согласился и, на прощание радушно пожав
