толстенной сигарой, прошамкала:
– Чево стучишься-т(?), мо-олодец добрый.
– Вызывал меня… Мыкола Генрихович. Вот и стучусь, – ошалев от увиденного, пролепетал я.
– К нам не стучатса, –почесав морщинистым пальцем свисающий из пупа витиеватый никелевого блеска пирсинг и игриво понапрягав абсолютно ничем не замаскированные целлюлитные ляжки, объявила престарелая секретарша.
– А что к вам делают? – так и не переступив порог из робости, поинтересовался автор сих правдивейших строк.
– К нам, согласна свежей енструкции, свистять, – развеяла непонятку бабуся.
– Не умею… свистеть, – проглаголил я истину.
– Учися, – последовало пожелание, – А то какой ж из тя охвицер(?), коль свистеть ня обучен. Нонче всякому свистуну пачет и уваженье!
Ладна, заходь, – глотнув чего-то непрозрачного и красного из граненого графина и угощающе протягивая его мне, пригласила разбитная пожилушка, – Бушь?
– А что это? – крадучись приближаясь к столу, проявил я вполне резонный в той ситуации интерес.
– Канпот, – лаконично пояснила экстравагантная секретарша.
– Из чего же… этакий мутный компот? – продолжил любопытничать я.
– А изо свежих мухаморов, – открылась старуха, – Нонче мухаморов-та зна-атно напрело! Хоть жопою жри!.. Да ты пей, а то рука занямела графин-та на вясу дяржать!
– Спасибо за угощение, – поблагодарил я и, брезгливо передернувшись, вполне уверенно сбрехал в оправдание: – Нельзя мне мухоморов. В детском садике супа с ними объелся. С той поры и аллергия на них. А не она б, я б с превеликим удовольствием!
– Хвамилия как? – пряча графин под стол, спросила моя довольно-таки странная собеседница.
– Снегопадов Вениамин Дракулович! – отчеканил я.
– Мыко-ола-а-а! – ткнув увенчанным грязным ободком ногтем в кнопку массивного настольного телефона, на удивление зычно выдала приблатненная пожилушка, – Ня спи-ишь?!
– Не го-оже дры-ыхну-уть, Патрикеевна, когда что ни де-ень, то вели-икие сверше-ения!!! – пророкотало из висящего под потолком алюминиевого громкоговорящего колокола, – На то-ом све-ете отоспи-имся!..
Мне, без какого-либо напряга узнавшему голос ректора Чувака, якобы обещавшего вставить в мой задний проход шлагбаум от автопарковки, вдруг резко заплохело: сделавшиеся ватными ноги опустили мое седалище на пол, в животе забурлило, по хребту забегали мурашки, а голова закачалась подобно перевернутому вверх тормашками маятнику!..
– Мыкола, – шамкала скрытая от меня столом Патрикеевна, – Тута хлопецк тибе на прыем… Пастой-пастой… Прапал хлопец-та!.. Ау-у-у!..
– А не тот ли то хлопец(?!), который внема-аточно бере-е-еменны-ый!!! – продолбенил в мои чуткие ушные перепонки многократно усиленный электроникой и без того оглушительный чуваковский голосище!
– А я провяря-яла?! – прозвучал не требующий ответа вопрос.
– Ка-ак фами-илия-я хло-опца-а?!!! – прогрохотало из-под потолка.
– Позабыла!
– Спроси-и-и!!!
– Дык прапа-ал он!
– Сыщи-и-и!!!..
– О! Сыскалса! За сталом на палу медетируеть! Как кареец в позе балваньчика!..
Подняв свой затуманенный взгляд, я узрел размытый попоясный силуэт нависшей надо мной Патрикеевны.
– Как хвамилия(?), хлопец, – спросила старуха, – Ты ж тока што говарил, а я тока што позабыла чево-та савсем… А ня ты ль будешь бяременным?..
Я молчал, движимый единственным желанием: срочно вырваться из приемной, непременно минуя кабинет Чувака!
– Молчить он, Мыкола, как рыб! – тем временем докладывала шефу секретарша, – Лыка ня вяжеть! И вродь, судя по виду-та, ня шибка бяременный! А мож и вовсе – парожний!
– И этого своим мухоморным компотом вывела из строя?!!! – возмутился Мыкола Генрихович.
– Да ня поила йя яво! – заоправдывалась бабуся, – Отказалси: мол кака-та ля-ляргия у няво с мухаморной пахлебки сделалася!
– Как фамилия-то парня?!! – донимал секретаршу Чувак, – Если молчит, документы проверь!!! Мне ли тебя, старую чекистку, учить?!!.. Ну не самолично же генералу тащиться в свою приемную и заниматься всякой херней?!!!..
Я почувствовал шустрящие в моих карманах цепкие ладони и приоткрыл только что захлопнутые веки, но никого в поле зрения не наблюдалось.
«Со спины пристроилась, – подумалось, – Грамотно!»
– Нашла! –действительно сзади прошамкала старуха, – Мыкола, сыскала я яво доку-ументы!
–Чита-а-ай, Патрике-е-еевна-а!!! – пророкотало из громкоговорителя.
– С дубу рухнул(?!!), Мыкола! У мяня ж энтот!.. Скляроз старуша-ачий! Я ж пошти што усе буквы позабывала!
– Читай, которые помнишь!!!..
Пока Патрикеевна спотыкасто нашептывала из своего явно скуднейшего буквенного запаса, ко мне, к неописуемому собственному изумлению, ни с того, ни с сего стремительно возвратилось все намедни утраченное: и мышечная сила, и острота зрения, и былые недюжинные трезвомыслие с самообладанием!..
Несколькими сутками позднее того злополучного утра один маститый медицинский светила – профессор по фамилии Эскулапов, с которым мы культурно «подсели на стакан» в засранном проходе между зассанными забулдыгами ржавыми гаражами, выслушав мою историю о случившемся в генеральской приемной, отечески похлопал меня самим же ненароком обоссанной ладонью по небритой щеке и продиктовал на латыни крепко-накрепко врезавшееся в мою феноменальную память следующее обережное заклинание: «Вермутас и таблетикус. Агдамос, ликерос и йогас! Идиотас, соленкус, ахинеус! Чмокис, ебёнос, наухос! Коньякос обалденус!»…
Что скрывать(?), невзирая на свою незаурядную память, я для верности все-таки изначально скрупулезно законспектировал сию словесную гирлянду, после чего добросовестнейшим образом ее зазубрил…
С той поры, только почуяв набирающую силу хворь либо даже еще практически не докучающее недомогание, принимаю так называемую позу вымаливающего дождь дождевого червя и… И трижды торжественно декламирую буквально отскакивающее от зубов подаренное профессором Эскулаповым воистину волшебное заклинание… И все! Как рукой любые проблемы с плотским либо психическим здоровьем снимаются еще в зародыше!..
Кстати, тот фиктивный больничный лист, состряпанный бомжом в подворотне, оказался в моей жизни последним!..
Однако ж, пора б и вернуться от спонтанного медицински ценнейшего отступления к прерванному им ярчайшего накала драматическому повествованию…
Когда вконец отчаявшаяся старуха традиционно по-русски послала нас с Чуваком на фаллос и хамски швырнула мои документы в проволочную мусорную корзину с капустными кочерыжками, я прытко вскочил, вытянулся в струну и бойко доложил:
– Товарищ генерал-лейтенант! Старший лейтенант Снегопадов по вашему приказанию прибыл!..
– Проходи-и, Снегопа-адов!!! – оглушительно вырвалось из громкоговорителя, но я на запредельность децибел ни на йоту не отреагировал ни единым даже самым микроскопическим мускулом!.. Твердость воли ни с того, ни с сего подскочила, образно выражаясь, до алмазного пика!..
Машинально выхватив из трясущихся конопатых рук Патрикеевны суетливо вынутые из мусорной корзины свои документы, щербатую грязно-синей пластмассы расческу и кривую капустную кочерыжку с натянутым на нее презервативом, я без раздумий сунул все это в брючный карман и через предупредительно распахнутую той же Патрикеевной дверь полосодрагательным строевым шагом промаршировал в ректорский кабинет!..
Надо отметить, Мыкола Генрихович являл собой незауря-я-яднейшу-ую-ю(!!!) внешность: казалось, что сей великопоставленный муж где-то с полуторагодовалости увеличивался в размерах без какого-либо изменения облика!.. И поначалу всякий, впервые увидавший облаченного в генеральскую форму лупоглазого детину с лишенной какой-либо растительности куклообразной физиономией, несказанно обалдевал!
Но, как говорится, человек ко всему привыкает, и мы – курсанты возглавляемого Чуваком учебного заведения – со временем воспринимали его внешность как вполне заурядную. Вдобавок к теме, многие курсистки были от Генриховича буквально без ума, считая его охренительно симпатюлистым!..
А в году этак двухтысячном (как рассказывали старожилы) некая особо чувственная лейтенантша Нинель Шибкобякина втюрилась в тогда еще завхоза Верхних мпаховских курсов полковника Чувака до тако-о-ой(!!!) степени, что напрочь утратила дотоле зверские аппетиты к учебе, к соленому свиному салу и к акробатическому сексу со своим именитым супругом – абсолютным чемпионом мира по толканию ведра Аристархом Шибкобякиным!..
Сказывали, маемая изнурительной бессонницей Нинель на закате сбега-ала из общежития через мусоропровод и ночами напролет просиживала на шиферной кровле стоэтажного офисного небоскреба, расположенного недалече от чуваковской глинобитной хаты; и, не щадя и без того надсаженных склочным образом жизни голосовых связок, карусельно распевала заветную песню возлюбленного «Портяночка», собственноручно аккомпанируя себе на самолично выкраденном из сельской филармонии эмалированном тазу…
И невдомек было знойной бабенции, что лирический мотив на стоэтажном пути к уху желанного угасал до неуловимости, а остатки от него напрочь растворялись в городском шуме…
Из ночи в ночь безмятежно дрых Мыкола Генрихович бок о бок со своей стервозной супругой, привычно слюнявя младенческую соску-пустышку и ни сном, ни духом не ведая о взошедшей на жизненном небосклоне грандиозной, ослепительной светлости начинающейся с огромной буквы Любви!..
Узнал лишь тогда, когда терзаемый ревностью именитый толкатель ведра Аристарх Шибкобякин, подловив его с мешком стыренных из каптерки коньков для фигурного катания и с двухведерной кадушкой тоже не нажитого честным трудом гуталина, объяснился по существу, настучав для вящей убедительности своим спортивным снарядом по увеличенной копии младенческой головенки!..
За нанесение телесных повреждений Аристарху впаяли полтора года исправительных работ на реставрации кремлевского свинарника. Мыкола ж Генрихович, наплевав на хозяйственные дела, ушел в себя и настырно увлекся карабканьем вверх по карьерной лестнице!.. Любвеобильная ж Нинель…
Тут разговор особый!..
После суда над законным супругом, скоропалительно разлюбив полковника Чувака, эта самая капитально бесстыжая вертихвостка втюрилась в директора провинциального кладбища Севу Могилова, кой не позволил себе с ней церемониться, а на первом же свидании скинул прилипчивую бабенку в свежевырытую могилу, в коей и опорожнил в нее свою половую систему без каких-либо признаков страсти – быстро, молча и излишне не истощая свой и без того изнуренный могильным бизнесом организм…
Говоря напрямки, кладбищенские копальщики, одаренные своим шефом сексом с Нинелью, превзошли его, наградив ее сериальным оргазмом и… китайской атипичной гонореей…
Стремительно охладев к гробокопателям, исцелявшаяся в головной венерологической клинике нашего министерства вульгарная любвеобильница вновь по уши втюрилась в полковника Чувака; но тот, одержимый карьерным ростом, беспощадно ее отматерил и виртуально послал на мужской детородный орган…
Кончилась же амурная эпопея стремно: сорвавшись в режим свободного падения, вертикалившая из
