после смены... Вот только.., – на сих словесах я стеснительно замялся.
– Уж договаривай, коль заикнулся, – подначила Касса.
– Оплата-то приличная, но статус неприличный, – сбившись с шага, заоткровенничал я, – Домогаются! На каждом шагу... У них же весь персонал (в том числе и кухонный) гейского пошиба... То целоваться лезут, то в трусы лезут... То в джакузи, то прямо на рабочем месте зажмут! То заступаешь на смену, а на борту мойки в граненом стакане букет из голубых одуванчиков!..
– Цветы-ы – это хорошо-о! – протаскивая меня через попоясную тумбу декоративного крупноигольчатого шиповника, мечтательно простонала Касса.
– Хор-ро-ш-шо-о-о!! – терзаемый болью от впивающихся в тело шипов, выкрикнул я. Выкрикнул и тут же наступил на что-то живое.
– К-кому тута хорош-шо?! – снизу-сзади взвыл какой-то, по-видимому, испытавший тяжесть моей поступи нагазонный лежебока, – Совсем оборзе-ели!! Шляются тута толпами да культурно отдыхающих граждан да-авю-ют! На хрена-а мой крест-те-ец то-опчете-е?!
– Прости-ите(!), мил человек. Я ж без умысла, – попытался искупить вину автор сих строк, – А лежать на голой земле я бы вам не советовал. Просту-удное(!), надо заметить, занятие.
– Ет на како-овской еш-че го-олой земле-е он лежи-ить?! – хмельно заголосила из района местонахождения возмущенного какая-то дамочка, – Ет-та й-я-я гол-лая на г-гол-лой зем-мле леж-жу! А он н-на мине-е д-дурака валяить!..
Э-эй, муж-жи-ик! Ешче понаступа-ай-ка яму на поястницу! А то ить совь-се-ем засыпа-аить!
– Муж-жи-ик! – с мольбой выкрикнул взбодренный моей поступью, – Ты э-эт!.. Угости-и-ил ба в качестве за моральный уш-щерб выпивкою с куревом!
– Не пью, не курю и вам не советую! – в синхрон с Кассой удлинняя шаг, сказал я.
– Да как-кой жэ ты тагда мужи-ик?! – разочарованно напутствовал моей подошвой потревоженный, – Дура-ак!
– Сам дурак! – парировал я, – А ваш похотливый досуг в общественном месте туберкулезно опасен, аморален и административно наказуем!
– Да пшел-ка ты, козли-и-ина..! – пришла на подмогу солюбовнику вульгарная забулдыжница. Ускоряя и без того прыткий шаг, я не нашелся чем ответить...
В очередной раз завернув за угол, мы оказались перед капотом блистающего в свете далекого фонаря огромного, угловатого, черного, восьмифарного, семидверного, восьмиоконного и шестиколесного вип-джипера «Грандер-Чмоки».
– Живу-ут(!) же люди, – невольно вслух позавидовал я, – Даже в Кремлевском гараже, думается, таких коробочек: раз, два и – обчелся.
– Ну да. Неплохая колясочка, – пикнув сигнализацией и по-хозяйски отворяя водительскую дверь, будничным тоном отозвалась Касса, – Присаживайся, Митрофанушка.
– Какой еще Митрофанушка? – поисково завращав головой, поинтересовался растерявшийся ваш, читатель, покорный слуга.
– Какой-какой... Дак ты-ы-ы(!), красаве-ец... Иль ты не Митрофан?
– Он-он-он(!) – Митрофан Уранович, – зачастил я.
– А минутами ранее (при нашем-то знакомстве) был Полониевичем, – продемонстрировала незаурядную память Касса, чем и стремительно низвергла меня в неловкое положение.
– Был.., не был.., – замедленно усаживаясь в автомобильное кресло рядом с красавицей, промямлил примитивно проколовшийся я, – У меня как вышло-то?.. Вышло у меня...
Мой-то биологический-то отец был Митрофаном... Нет-нет-нет... Это я Митрофан!.. Мой биологический папа был Уренгоем. Прошу прощения! Он звался Ураном. А маманя, еще не выродив меня, ушла к Полонию...
И теперь я напрочь не знаю, кто был моим биологическим пращуром. По документам-то я Полониевич, но в память о первом папе иногда называюсь Урановичем... И ничего в сем не вижу зазорного... А Митрофаном меня нарекли в честь...
– Врьет! – заставил вздрогнуть в упор выпалившийся в ухо чей-то мультяшно-девичий голосок, – Больтун брехльивый.
– Однозначно, Морковь Чингисхановна. Дезинформирует. Умничка! – поощрила кого-то за моей спиной физиономически посуровевшая Касса.
– Давай не повезьем его, а здесь оставьим.
– Не глупи, Морковка, – включая салонное освещение, попыталась остепенить подругу Кассиопея, – Ты погляди-и на него: э-экий краса-авчик! Обернись, Митрофанушка.
Я повиновался и лицом к бледно-желтому личику столкнулся с недюжинно миловидной то ли японочкой, иль китаяночкой, укутанной в белоснежное кимоно, усеянное крупными кумачовыми петухами.
– Ой! – стеснительно прикрыв низ лица радужным веером, стыдливо потупила взор азиатка.
– Ну как? – ласково похлопав по моей щеке, осведомилась Касса.
– Пимпампоньцик! – стрельнув в меня искристо заигравшим взглядом, явно восхитилась Морковка, – Холо-осенький музиценка. Си-ибко-сибко(!) обальденний.
А минья цьмоки-цьпоки будьет? Есили будьет, пойехальи... И пусьть сколько хоцет обманивает. Лись бы со цьмоки-цьпоки ни обманюль!
– Митрофанушка, лапонька, будешь Морковку чмоки-чпоки? – завораживая меня гипнотически томным взором, справилась Касса, – Но только, чур, после меня! Право первого совокупления за мной!
– Я согьлясняя! – звонко захлопав в лаконично упитанные ладошки, Морковка восторженно заподпрыгивала с натуральной желтой кожи автодивана.
– Митрофан! – прикрикнула Касса, чем и вывела меня из оцепенения.
– Йя-я-я!!! – удивила меня мощь собственно гласа.
– Будешь после меня Морковку чмоки-чпоки?
– Угу.
– А меня-я-я?! – без толики акцента прогудела вдруг всплывшая из третьего ряда над второрядной автодиванной спинкой вислощекая, лупоглазая, крупногубая, бобровозубая и наглючая физиономия зре-е-е(!)ловозрастной негритянки.
– Посьле минья! – хлопнув веером по афромордуленции, капризно выпалила Морковка.
– А мне без разницы, с кем, после кого и сколько, – игриво подмигивая по моему адресу то левым, то правым глазищами, самодовольно разулыбалась далеко-предалеко не прелестнейшая представительница негроидной расы.
– Бу-удет Митрофанушка Моро-оженку Пломбировну чмо-оки-чпо-оки? – буравя меня пронзительным взглядом, словно ребенку просюсюкала Касса.
– Угу-у-у, – потупя взор, вяло отозвался я.
– Ну тогда-а... пое-е-ехали-и! – крутнув рулем, залихватски пропела обладательница права на первое совокупление, – Поднатужьтесь, девчата! И ты попедаль, Митрофанушка!..
За моей спиной заскрипело, заскрежетало, защелкало; и автомахина на задней передаче заложила по-черепашьи ленивый разворотный вираж. Загибулисто и тихоходно сманеврировав на проезжую часть, «Грандер-Чмоки», даже ничуть не выказав хотя бы мизерное оживление мотора(!!!), покатил по проспекту имени Ивана Иванова...
Дорога пошла под уклон, и набор скорости довольно-таки не хило возрос....
Вскоре наш автомонстр неоднократно продемонстрировал незаурядный обгонный потенциал...
Дорога вздыбилась на подъем. Ритмы внутрисалонных пощелкиваний, скрежета и скрипа синхронно замедлились. Скорость упала. Сзади надсадно засопели, запыхтели и запристанывали...
Чуть освоившись в пропитанной тревожной загадочностью обстановке и малость приободрившись, я полуобернулся и украдкой скосил свой глаз вниз – туда, откуда доносились скрип и скрежет.
Ба-а-а! Степень моей ошарашенности, образно говоря, зашкалила за все разумные пределы(!!!): Морковка с Мороженкой вножную вращали банальные велосипедные педали, через звездочки и цепи связанные с каким-то автоподпольным механизмом! И не надо было быть физиком-кибернетиком, чтобы сообразить, что многотонная туша хранящего моторное молчание «Грандера-Чмоки» передвигается за счет мускульной энергии нижних конечностей экзотических бабенок!..
Где-то через полчаса муторного тащилова по ночной столице джипер встал.
– Чего вы там? – полуобернувшись, с досадой спросила Касса, – Бросайте лодыря гонять!
– М-мы т-тебе к-кони кобыльи?! Да? Дай отдохнуть! – огрызнулась Мороженка Пломбировна.
– Да с тако-о-ой(!) тягой мы не то что до рассвета не доплетемся, а и вовсе не доедем!! – увеличила гневный накал смазливая автоводительница.
– Гов-ворила ж я, чт-тобы т-тебе то-оже п-педали прила-адить! Ишь ф-фифа сыска-алась! – взбунтовалось студеное именем-отчеством шоколадищеподобие, – Мы-ы кру-утим, а она, значит... Только рулит да тормозит, рулит да тормозит! А я уже по-отом до критического обезвоживания организма истекаю! Долой дискриминацию по расовым признакам!
– Совьисе-ем плё-ёха!!! – надрывно возопила Морковка, – Мой совисе-ем подиха-аить! Дазе в кись-киське вода концилса! Совисем сюхой-присюхой мой кись-киська, как и в «Белий сольнца пусьтыни»! Как зе Митлофануська мине цьмоки-цьпоки безь водицька будьит дельать?!.. Ума ни плилёзю...
– Прикладывай твой ум-заум, не прикладывай... Что толку-то(?!), кукла ты полипропиленовая, – устало опустив лобик на рулевую баранку, съязвила Касса.
– А как зе? Сюхо-плисюхо, – пролепетала Морковка.
– А та-ак(!) «зе», – передразнила Касса, – На кухне за холодильником пятилитровка оливкового масла. Да его хватит, чтобы все кис-киски Копейки захлебнулись!
Я смякитил, что путь наш не близок и лежит в элитное подмосковное вип-поселение, вид на жительство в коем простолюдинам не светит, не маячит и даже не тлеет.
– Ну чего(?), кис-киски. Трогаемся? – полуоборачиваясь, понудила к педалированию Касса.
– А Митлофануська педальки нискокоцки ни клутил! – заябедничала Морковка.
– Не крутил? – с легким укором взглянув на меня, спросила Касса.
– Неа, – признался я, – А у меня этих педалей и нет.
– Хе-е-е! – развернувшись ко мне своим архитектурно идеальным фасадом и спортивно поколыхав бюстом, Касса озарилась эвристической улыбкой, – А я-то думаю: что-о это машина мощью не блещет?! А оно во-он(!) как... Да в этом авто только у води-ительницы(!) (то бишь, у меня) крутильные педали отсутствуют. Потому как я не о четырех ногах, чтобы одновременно вращать, отжимать сцепление да тормозить... А у тебя-я, Митрофанушка, педальки име-еются. Дай-ка подсвечу, – на этих словах объект моего вожделения сунула в мое междуножье дисплейно мерцающий мобильный телефон, и я тут же узрел в глубине подпанельной ниши примитивнейший велосипедный механизм.
– Видишь? – пытливо взирая в мой глаз своими глазками, спросила самая авторитетная из присутствующих.
– И я ви-изу!! – восторженно выкрикнула Морковка.
– Да заткни-ись(!!!) ты, лярва карикатурная! – взревела Мороженка Пломбировна, – Видишь ли, ви-идит(!) она. А чего раньше, когда мы с тобой бок о бок до потери пульса ляжками маслали, молчала?! Сучка!
– Сама суська, – буркнула Морковка, – От суськи слысу...
– А что, двигатель вашего джипера в ремонте? – уложив подошвы своих кроссовок на педали, поинтересовался я.
– И с чего-о ты это взя-ял?! – с примесью издевки и коварностью в голосе спросила Касса.
– Был бы мотор – не педалили б, – озвучил я, на мой взгляд, аксиому.
– Есь мотольчик! – встряла Морковка, – Больсо-о-ой(!)-плебольсо-ой. И дазе гуди-ит. Тойко тихо-о-онесько гудит. Тисе эльектлоцяйника.
А нам, цтобы беньзиньцик икономить, плиходитьца мотольчик ни заводить, а пидальки плиходитьца клутить. Беньзиньцик-та нынце долого-о-ой!.. Денюзек ни напасес-си. А на метлополитене пеледвигатьса совисем стыдна, ни плестизна и тозе ни десево. А наса...
– Правда? – кивнув в сторону заднего автодивана, спросил я.
– Да слушай ты ее – балаболку, –
