"Распутье"

советом, он бригадир в совхозе. Видите ли, сарай Веселовых – это наш сарай. Когда Ольга Николаевна с мужем въезжали… Точнее, она тогда ещё не была замужем. С ней ещё одна молодая учительница жила, Ткачук Светлана Игоревна. Уехала от нас. Даже года не проработала. Вот значит. Сначала два сарая были пустующими. Мой муж говорит: давай себе этот подделаем. Который сейчас у Веселовых, точнее. Был за Веселовыми, а теперь наш. Снова – наш. А муж как раз в командировку уехал, и я – на недельных курсах была во Владивостоке, в Институте усовершенствования учителей…
296
  Костя с тоской смотрел в кухонное окно, одно из трёх в его квартире. Справа, за сараями, возвышалась большая куча навоза, и там кто-то незнакомый орудовал вилами. «Молодцы, даже коров держат», - подумал Костя. Во дворе было довольно грязно. Кто-то проехал на грузовой машине – кажется, привозили газ, когда Костя входил в дом – и теперь выдавленная из колеи грязь со снегом четырьмя гребнями перегораживала двор. Грязные курицы месили мокрый снег и с подозрением наклоняли головы к земле в поисках прошлогоднего зёрнышка.
  Наконец, Крушак досказала историю, так и оставшуюся для нового жильца неизвестной, и, сделав два постскриптума, удалилась. «Слава Богу, что она у меня только сарай забрала», - усмехнулся про себя Костя и, одевшись, вышел из квартиры. На пороге подъезда он остановился. Солнце проглянуло между туч и ярким слепящим пучком лучей ударило по земле, с крыши дома тонкими ручейками бежала вода. «Господи, как здорово! Здравствуй, весна! здравствуй, новая жизнь! - Костя шагнул, и большая капля, неуклюже чиркнув по его щеке, разлетелась брызгами на плечо. Он вытер воду и улыбнулся. – Ах, как хорошо!»
                                                          4
  Что такое русская баня? Никто и никогда не ответит на этот вопрос короткой, малозначительной фразой: «Место для мытья». Понятие русской бани настолько объёмное, что его можно назвать философским. Это особое место отдыха, где люди общаются так, как ни в каком другом месте. Это своеобразный ритуал очищения – физического и душевного, - где важна каждая деталь, наполненная своим особым значением. Это черта, проведённая под недельными трудами, заботами, проблемами, за которой новый этап, новый шаг, новый круговорот простой исконной жизни, круговорот сродни годовому, земледельческому, установленный веками и поколениями предков. Говорят, где-то в других землях неделя заканчивается уик-эндом и развлечениями. Русская неделя венчается парной баней и запретом воскресной работы ради мыслей о Боге, о душе, о вечном. И неискоренимы законы, называемые традициями. Подрастают дети, для которых впервые становятся реальностью то паровоз, то самолёт, то ракета, но и они идут проторенной, веками выверенной дорожкой: берутся за берёзовый веник по субботам, заходят по воскресеньям в церковь постоять, послушать красивую красивую, одухотворённую неземным обедню и, подчиняясь бабушке, оставляют в седьмой день материальные заботы.
297
  Говорят также, что в других странах подобно русским не моются. Большинство «цивилизованных» людей предпочитают ванну и душ. Но только глупец не признаёт того, чего не понимает, а постичь мудрость русской бани так же сложно, как какое-нибудь религиозное учение.  И лишь постигнувший может по-настоящему осознать, чего он до сих пор был лишён. Разрушить быт легко. Слепое подражание, мода могут изменить многое. Вот только не выплеснуть бы с водой и ребёнка. И делая наш быт другим, не делаем ли мы другими и себя, свою русскую природу?..
  Костя по-особому относился к деревенской бане. Прелести телесного отдыха, получаемые через «парилку», он впервые по-настоящему оценил в армии. Здесь же, в Петровском, не только заботы о чистоте влекли его на окраину села с  заготовленным  осенью веником под мышкой. Он любил париться так, «чтобы пятки покраснели», а потом вывернуть на себя три-четыре таза ледяной воды и после развалиться в раздевалке на старом деревянном кресле и слушать разговоры местных. Но не тех, кто торопливо раздевался или собирался уходить, а мужиков, кто так, как и он, хорошо поработал веником и вышел расслабиться, отдышаться и, не торопясь, обсудить все новости, начиная с соседей и до самой высшей власти и даже – по советской привычке – захватывая «напряжённое международное положение». Вступать в разговоры Костя не любил: считал, что своё мнение он и так знает. Интереснее послушать других, таких разных людей, которых он только начинал запоминать на лица, людей, которые, наверное, и выражают тот «глас народа», о котором пишут в учебниках истории.
  В петровской бане, как и в любом другом месте, тоже были свои герои, и Костя очень гордился принадлежностью к высшей банной касте, члены которой не убегают из парилки, вдохнув два-три раза густого пара, или, заскочив на первые ступени, резво лупят себя веником по ногам и бегут прахом, не выдерживая жара. Высшие люди спокойно запаривают свой добротно и любовно сделанный веник, заходят «раскиснуть» и только потом, надев шапочку и рукавицы, уходят в парную, где, стоя в полный рост на верхней площадке, охаживают каждое место своего тела до тех пор, пока не становятся розовыми, как младенцы. Родившись таким образом на белый свет, они выходят в раздевалку и спокойно, не обращая внимания на течение времени, «отходят». Да для них и нет времени, пока они в бане, как нет его в очень похожем месте, в раю.
  Из знакомых Косте по «Абрамовской» улице парился только сам Иван
298
Петрович, но был в этом деле «слабаком».  Ванька Муромцев, хотя и ходил в баню иногда, пара не любил. И только в пьяном состоянии с русской удалью лез на рожон, а потом долго отливал себя холодной водой. Дед Семён же, даром что говорил правильные слова, в бане Косте ни разу за полгода не встречался. Так же и Олиференко. Приятели Игорёк и Лёша мылись в домашних банях, а прежний сосед Сергей парился по-настоящему, только в общих разговорах обычно не участвовал. Других хороших «парильщиков» Костя впервые увидел в бане.
  В этот вечер довольный сильным паром Костя как всегда вышел отдохнуть в раздевалку. Обычная компания, которую он про себя называл «дискуссионным клубом», почти вся была в сборе. Сидели, встречая шуткой или насмешкой каждого входящего приятели Коля и Паха, которые между собой (оба совхозные шофёры) разговаривали только о том, кто из них в последние дни куда съездил, у кого была какая поломка и какие существуют древние народные приёмы её устранения. Пенсионер и бывший бригадир дядя Ваня, как всегда завалившись на спинку банного кресла и откинув голову, являл собою полное безразличие ко всему на свете, но – Костя это уже хорошо знал – был готов в любую секунду вступить в самый незначительный разговор, правда, с видом как бы снисхождения к болтливой молодёжи, неразумно тратящей слова на всякую ерунду. «Парильщик» номер один Миша Карасёв, или просто Карась, шумный, с оперным голосом мужик лет сорока, уже раскинулся прямо на полу, охал и всем своим видом выпрашивал у каждого, кто входил, один и тот же вопрос: «Что, пар добрый?»
  - Мишка, хорош стонать! – попросил Коля. – Жарко, так выскочи на снег, охладись!
  Вошёл незнакомый Косте мужчина с сыном, учеником пятого класса, и Карасёв, широко раздувая свою крепкую грудь, опять стал громко отдуваться: «Ух!.. Ух!.. Ух!.. Хорошо!»
  - Что, сильный сегодня пар? – спросил вошедший.
  - Видишь же, ё-моё, какого карася зажарили! – смеясь, объяснил Паха.
  - Что?! – заговорил сам Карасёв. – Пар?!. Увидишь… Если только никто не прикрыл кран… Я так нахерачился, что думал, шкура отвалится…
  - У тебя что, шкура? – спросил Коля.
299
  -  него чешуя, - толкнул приятеля Паха. – Видишь, какой голый, всё облезло. Осталось, ё-моё, только кишки выпустить и – на сковородку.
  Все посмеялись, но сам объект подтруниваний нисколько не обиделся и продолжал шумно выдыхать. Вышли ещё двое моющихся. Коля прислушался к их разговору и переспросил:
  - У тебя брата убили?.. Это который в Находке живёт?
  - Не брата. Фиг его знает, кто он мне. Сын двоюродной сестры моей матери. Троюродный брат, получается, что ли…
  - Наверное.
  - Что вы говорите? – вмешался дядя Ваня. – Понапридумывали: троюродный, четырёхюродный… Есть двоюродный и всё. А это так, родственник просто.
  - Ну, пусть родственник. Знал-то я его хорошо…
  - Конечно нет троюродных! – резко заспорил Карасёв. – А кто мне Фёдор тогда?.. Всю жизнь друг друга троюродными считаем. У меня бабка здорово во всём этом разбиралась: кто кому сват, брат, шурин, деверь…
  - Так что с ним? Убили или несчастный случай? – вернул разговор к интересующему его предмету Коля.
  - Да вот шушеры всякой развелось… За шпаной сейчас никто не присматривает: ни школа, ни всякий там комсомол… Шёл поздно со смены да пешком. Встретила банда сопляков, избили. В больнице почти сразу умер. Обнаружили его, правда, быстро. Какие-то люди с гулянки возвращались. В милицию, молодцы, сразу заявили. Не поверишь: нашли. На следующий день всех по одному повыдёргивали. Дело было в октябре, а позавчера вот суд состоялся. Так лучше б сразу отпустили. Этим, кто бил, кому условно, кому год. А один там ножом три раза его ударил (говорят, только один удар был смертельный), так ему, паскуде, четыре года. Главное, что всё, пацанва на него сразу показала, сам признался. Получается, он и есть убийца, а вишь ты, как будто мешок комбикорма украл…
  - Может, восемнадцати не было? Малолетка?
  - Какое там. ему уже двадцать. Постарше всех.
300
  С минуту все молчали. Когда рассказавший печальную историю парень ушёл, хорошее субботнее настроение взяло своё. Карасёв продолжал лежать и нарываться на вопросы. Про него и по всякому другому поводу Паха и вторивший приятелю Коля выстраивали цепочки шуток. Очевидно, Мише надоело быть предметом для сатиры, и он задал серьёзную тему:
  - Так что, теперь будем ещё и краевую Думу выбирать?!
  - А что, в кандидаты хочешь записаться?
  - Тебе, Паха, только бы позубоскалить. Я серьёзно.
  - А мне что? Я Богданчика катал на УАЗике и буду катать. Лишь бы машина поменьше ломалась…
  - Что ты говоришь? Будем выбирать в краевую Думу и в местные органы власти. В городах теперь будут мэры, - пояснил дядя Ваня.
  - Стоило в Москве побоище устраивать… Конституцию приняли, всех повыбирали…
  - Нет, ты посмотри! По Москве в наше время с автоматами разъезжали, лупили во все стороны. Столько народу перебили, а им – амнистия…
  - Тут бы, ё-моё, соседу морду набил бы за дело, так на полжизни б упрятали…
  - Ты ж простой человек. Им всё можно.
  - Нет, столько крови пролить! Эти там в Останкино на ЗИЛе ломились. Всё ж снято на плёнку. Доказательство – вот оно. А им хоть бы хны…
  - Короче, нам говорят: делай, что хочешь, режь, убивай. Свобода…
  - Да что они тебе говорят? Это уголовникам всяким теперь всё можно. Откупятся. Что власть, что бандиты – теперь заодно.
  - Конечно, они перед нами подрались друг с другом, а сами все повязаны…
  - А тут, ё-моё, по три месяца зарплату в совхозе не дают. А говорят: ты у шефа работаешь, тебе проще получить…
  - А чего они их амнистировали? – взялся за вывод дядя Ваня. – Потому что чувствуют: само тоже виноваты.  Кто до крови-то довёл? Цены взвинтили,
301
ваучерами этими нам,