худощавое лицо
с четко очерченными губами и орлиным носом.
- Братья, мы могли пролить кровь соплеменника! - удивленно
воскликнул пастух. - Посмотрите: ликом своим, цветом глаз и волос
он - дитя рода рыжего ворона! По-видимому, он - один из
многочисленных внуков ишехху Убартуту, но одежда и его кинжал
говорят о том, что прибыл он из далеких, неведомых нам краев. -
Закинув волосы со лба на спину, пастух выпрямился и, взявшись
рукой за куст, торжественно произнес: - Клянусь этой ветвью и богами, мы не причиним вреда ему, убившему двух наших
союзников, людей высохшей глины, а отведем к мудрому Убартуту.
Воистину, он - достойный юноша, ибо могучий Адду наделил его
отвагой! - Пастух коснулся горячей ладонью обнаженной груди
Гаура, его глаза загорелись добрым огнем, и широкая приветливая
улыбка обнажила его ровные, белые зубы.
Когда юноша поднялся на ноги, пастухи приблизились к нему и
одобряюще похлопали по плечу. Один из них, чуть постарше Гаура,
протянув ему кусочек овечьего сыра, стукнул себя в грудь и
произнес: "Мамагал".
Гаур назвал свое имя, поклонился и, приняв сыр, сразу же набил
им рот. Пастухи быстро уразумели, что юноша не знает ни их
языка, ни языка жителей города, людей высохшей глины, и
подивились этому. Гауру вернули его кинжал, и пастух,
поделившийся с ним сыром, кивнув куда-то на заход Солнца, повел
его в глубь степи. И Гаур, покорившись судьбе, пошел с ним, не
помышляя о бегстве.
Солнце коснулось горизонта, когда Гаур впервые увидел черные
шатры, защищенные от северного ветра невысокой грядой
лесистых холмов. На окраине лагеря степняков, нескольких дюжин
больших шатров, находился глинобитный колодец, у которого
пастухи, пригнавшие стадо, поили скот. У внешней стены шатра,
под навесом, были составлены кожаные мехи с водой для готовки,
и хранился запас топлива.
Подошло время вечерней трапезы, и едкий дым очагов валил столбом из женской половины шатров и, разносясь по лагерю, щипал ноздри, уже привыкшие к чистому, ароматному степному воздуху. Стайка чумазых, полуголых детишек с голубыми бусинами на шее, амулетами от сглаза, окружила чужеземца и его спутника и с пронзительными криками проводила их до шатра ишехху.
Спутник Гаура нерешительно остановился неподалеку от входа
в шатер, полог которого был откинут. Юноша, стоя рядом со своим
проводником, с интересом заглянул вовнутрь. В глубине шатра
виднелась кожаная колыбель для младенца, подвешенная между
опорными шестами, и девочка лет двенадцати время от времени ее покачивала. Женская половина шатра отделялась от мужской
сплошным полотнищем. Здесь же, в неглубокой яме, был сложен
очаг, около медного котла на котором суетились матери и жены. У
внутренней стены едва просматривались мешки с провизией и
спальные циновки, сложенные стопкой. На женской половине
держали всю кухонную утварь, тут же и ели.
Вдруг Гауру показалось, что из шатра вышла его мать, одетая
в чужую, незнакомую одежду, и он, пораженный, рванулся к ней,
но Мамагал вовремя удержал юношу, схватив его за руку. Женщина,
вышедшая за водой, лицом и статью разительно походила на Шеми,
и у нее были светлые волосы, прикрытые платком, а на руках и
ногах звенели браслеты. Однако ее лоб и щеки покрывала бледно-
голубая татуировка, и в крыльях тонкого носа светились золотые
блестки. Ее высокий, стройный стан в длинном, до пят, платье
лимонного цвета, охватывал широкий голубой пояс, а плечи
украшал красный шарф.
- Мир тебе, о женщина, - приветствовал ее Мамагал. - Где
мужчины твоего рода?
- И вам мир, о почтенные гости. Скот и мужчины скоро
вернутся. - Она незаметно рассматривала чужеземца и, представив
юношу в одежде степняка и с длинными волосами, поразилась его
сходству со своими сыновьями. Заметив, что Мамагал в досаде
повертел кистью руки, она спросила: - Быть может, у мужчин дело
к ишехху? Мудрый Убартуту дома, он отдыхает.
Когда Мамагал ей просительно поклонился, она, повернувшись
ко входу, позвала: - Абисимту, дочка, поспеши сюда, полей воду на
пальцы этого юноши, дабы он умылся и мог отвечать, когда ишехху
обратится к нему.
Из шатра вышла Пэаби, но с золотым кольцом в носу и
длинными бусами из яшмы и мрамора, спускавшимися с ее висков.
С любопытством взглянув на Гаура, она весело защебетала со
степняком, поливая ему на руки и кокетничая. Мать, возвратившись
с мужской половины шатра, напустилась на девушку:
- Что ты скачешь перед гостем, как дикая коза? Уходи! Чтоб у
тебя косы обрезали! Дай человеку спокойно поведать ишехху о
своих заботах. Вскоре появился ишехху Убартуту, высокий, худой и благообразный патриарх в длинном, ниспадающем до земли
коричневом плаще из тонкой овечьей шерсти, украшенном по краю
орнаментом, вышитом золотой нитью. Его глубокие, про-
ницательные глаза смотрели из-под поредевших рыжеватых бровей
молодо и лучились неподдельной благожелательностью.
Морщинистые от долгих лет и тяжких трудов щеки патриарха
блестели от пота, разогретые недавно выпитой горячей похлебкой.
Мамагал почтительно опустился к ногам ишехху, поцеловал
землю перед ним, пятясь, отошел на девять шагов и
остановился, сложив руки на груди и дожидаясь, когда вождь
племени пожелает спросить, с чем он пожаловал. Ишехху важно
вытянул вперед правую руку ладонью вниз и пальцами как бы
поскреб воздух. И Мамагал тут же приблизился к вождю.
Убартуту дружелюбно ответил на многочисленные приветствия
пастуха и подробно расспросил о самочувствии членов его рода,
о состоянии стад и пастбищ. И лишь в конце беседы, осве-
домившись, есть ли у гостя к нему дело, он пригласил Мамагала в
шатер, мельком осмотрев Гаура.
Когда степняки, сняв у входа обувь, скрылись на мужской
половине, мать Абисимту вынесла гроздь крупных фиников и подала
ее Гауру. И вновь юноше показалось, что перед ним его мать.
Воздавая женщине благодарность за доброту и милосердие, Гаур
почувствовал, как от сильного волнения дрожит его голос. Юноша
посмотрел на шатер, в котором скрылась женщина, и у него
защемило сердце. Гаур подумал о том, какое было бы счастье,
если бы это был не черный шатер, а его дом, его Город до
катастрофы! Он посмотрел вокруг: шатры, черные шатры, а
дальше - бескрайняя степь!
И тут во всех подробностях он вспомнил рассказы матери о
черных шатрах, о степи и о том, как она попала на Дильмун. Гаур
сразу же понял, куда занесла его судьба, и, ощутив пред-
определенность случившегося, возблагодарил Всевышнего за то,
что тот привел его к родичам матери, его родичам.
Вскоре ишехху вывел из шатра гостя и проводил его на девять
шагов. Пастух, вытерев тыльной стороной ладони жирные губы,
поцеловал руку вождя племени и, пожелав ему долгих лет жизни, двинулся в степь, привычно шагая широко и упруго.
Убартуту степенно подошел к юноше и строго, испытующе,
заглянул в его глаза, блестевшие радостью осознания неожиданной
встречи со своим родом. Поседевшие брови патриарха в
недоумении поползли вверх, рот полуоткрылся и, покачивая головой
из стороны в сторону, он оглядел чужеземца с головы до ног.
- Гаур? - спросил ишехху. - Юноша с улыбкой кивнул головой. -
Почему ты убил людей высохшей глины? Разве тебе не известно,
что кровная вина весит тяжело? - Улыбнувшись еще шире, Гаур
поклонился патриарху и поцеловал его руку. Задумчиво оглаживая
и перебирая свою холеную серебряную, с золотом рыжинок, бороду,
Убартуту вглядывался в тонкие черты лица чужеземца. Повернув
голову в сторону шатра, он что-то негромко потребовал, и Абисимту
поспешно вынесла ему накидку пастуха-степняка. Ишехху знаками
объяснил Гауру, что тот должен снять свой окровавленный, в
зеленых пятнах, белый плащ и надеть накидку. После того как
юноша сменил одежду, патриарх еще раз критически осмотрел
чужеземца и пришел к выводу, что он - отпрыск степи и каким-то
образом связан кровными узами с его родом, родом рыжего
ворона.
Когда Убартуту попытался выяснить, из каких мест Гаур,
юноша, постучав себя пальцем в грудь, произнес: - Шеми, Лидду.
- Патриарх в недоумении посмотрел на него и переспросил: "Лидду,
Шемму?" - и вдруг ишехху всплеснул руками и закричал:
- Шамашхат, Хедугулу! - Из шатра сейчас же показались
сгорбленная огненно-рыжая старуха, опиравшаяся на сучковатую
палку, жена патриарха, и Хедугулу, мать Абисимту. Патриарх
подбежал к ним и о чем-то быстро заговорил, показывая на Гаура.
Женщины бросились к юноше и, обнимая и целуя его, принялись
расспрашивать, часто повторяя одно и то же имя "Эанатум", как
потом выяснилось - отца Шеми. Лидду была старшей дочерью
Убартуту, и это была первая весточка о ней за многие годы. На
правой щеке у каждой из женщин виднелась голубая звездочка с
шестью лучами, знак рода, и Гаур, осторожно прикоснувшись
пальцами к щеке Хедугулу, радостно промолвил: - Шеми, Пэаби, -
и объяснил, что Пэаби - его сестра.
Еще ночь не опустила свой чёрный полог, когда, напоив скот, в свой
шатер возвратились веселые, рыжебородые пастухи, отпрыски
Убартуту и Шамашхат, и, узнав, что Гаур - их ближайший родич,
обняли юношу и усадили на цветную циновку за совместную
трапезу. Бросив кусочек мяса в очаг, они, помолившись и омыв
руки, приступили к еде, а, насытившись, перешли на мужскую
половину шатра. Здесь, напротив входа, на одном из опорных
шестов, висел амулет - медная ладонь, отпечаток левой, нечистой,
руки, пальцы которой были выпрямлены, прижаты друг к другу и
обращены вверх. Из середины ладони, из-под выпуклой брови, на
входящего смотрел большой бирюзовый глаз, который видел все
недоброе, нечистое и дурное, с чем входил гость. Глаз улавливал
зло, и оно стекалось в левую руку, а могучий дух меди уничтожал
яд ненависти, зависти и неприязни, принесенной в шатер.
Гауру дали спальную циновку и указали место среди холостых
мужчин. Женатые сыновья ишехху со своими супругами
расположились в глубине шатра и долго перешептывались.
Холостяки же, уставшие за день ходьбы вокруг стада, не
раздеваясь, легли и сразу уснули. Убартуту, поместившийся на
ночлег в передней части шатра, рассыпал немного соли вдоль
входа, дабы загородить дорогу злым демонам и опустил полог.
Выпив полбокала свежего козьего молока на ночь, ишехху поставил
золотой бокал у изголовья своей циновки и погасил глиняный
светильник, и сладкий сон смежил очи патриарха.
Обилие судьбоносных событий, произошедших за день,
связанные с ними переживания, преградили путь чарам благодатного
бога сна, и Гауру не спалось. Лежа пришел на груди, он смотрел в широкую щель под пологом и старался себе представить, что же сейчас
делают Пэаби, эн Аннипад и его учитель Урбагар. Они там,
наверное, воюют, а он здесь прохлаждается в тиши шатра, - и
юноша, снедаемый беспокойством, решил завтра же попросить
Убартуту отвести его к городу на реке у моря.
Неожиданно из-под полога поднялась змеиная голова, и в шатер
вползла черная змея. Когда, извиваясь, она стала приближаться к
Убартуту, Гаур извлек свой кинжал, но в следующий момент
испугался, помыслив в сердце своем, что это злой дух степи пришел
за душой патриарха, и юноша, глядя на змею, оцепенел от страха.
Змея подползла к голове жертвы, но Убартуту отодвинул голову,
тогда змея попыталась подобраться к его руке, но ишехху
