знает, как бы распорядилась судьба. А так, слава
Всевышнему, эн - Аннипад, сын мой, хотя и не первородный. -
Уренки, не дожидаясь препирательства совета с народом, за руку
вывел из группы старейшин смущенного сына и всенародно надел
на его шею священное око Энки и вручил древний посох энов
племени.
- Да будет так! - одобрило собрание поступок, достойный
мужчины. Бывший эн, обменявшись шумерками и плащами с новым
владыкой, отступил в толпу жрецов, его родичей, и растворился в
ней. Эн Аннипад, до земли поклонившись соплеменникам за
оказанную честь, поднял руку, требуя тишины.
- Братья-общинники! Воины! Я благодарен вам за доверие,
явленное мне в эту горькую годину испытаний, выпавших на долю
народа нашего. Перед ликом Вездесущего и перед праведным
Утом, судьей богов и людей, я клянусь быть богопослушным,
справедливым и добродетельным эном, и дай мне бог стать
правителем не хуже отца моего, да будет он жив, здоров и весел. И да покарают меня Великие боги, если я вольно или невольно отступлю от клятвы, принесенной перед богами и народом моим.
А теперь, братья, - лицо Аннипада сделалось строгим, а взгляд
непреклонным, - обсудим дела наши. Вы знаете, что боги
настаивают на том, чтобы мы покинули Дильмун, эту священную
страну, где Великие были так добры к нам. И если мы не поспешим
исполнить высочайшее повеление, то нас покарают по-настоящему,
не оставив даже семени нашего. Следовательно, братья, - твердо
сказал эн, повысив голос, чтобы услышали в последних рядах, -
мы должны положить все силы на подготовку к отплытию. Нам
нужны хорошие, оснащенные корабли, способные выдержать
длительное плавание, и кораблей должно быть столько, чтобы до
наступления нового года большая часть племени могла уплыть на
них.
Так, вот, братья, - Аннипад в упор посмотрел на Урбагара,
стоявшего неподалеку, - подготовкой кораблей должен руководить
сведущий мореплаватель, опытный кормчий, способный
организовать и наладить ремонт старых и строительство новых
ладей. И такого человека, энергичного, мастера своего дела, я
знаю: это - Урбагар, сын великого дамкара, да продлят боги их
дни. - Братья! - воззвал эн Аннипад, - да будет кормчий Урбагар
энси племени, ибо лучше его никто не справится со столь
непростым и важным делом.
- Да будет так, - зазвучало в ответ, ибо племя любило и почитало
Урбагара. Для многих предложение Аннипада явилось со-
вершенной неожиданностью. Земледельцы из рода детей Наннара
восприняли первый шаг нового эна с огромным удовлетворением,
ибо свершилось их давнее, заветное желание. Особенно радовался
великий дамкар, для которого слава была наивысшим благом.
Уренки, отец Аннипада, поначалу огорчился, ибо счел грубой
ошибкой этот ход своего неопытного в политике сына, но потом
передумал, решив, что старые мерки спокойной, установившейся
жизни непригодны в особых, критических для судьбы шумеров
обстоятельствах. А этот маневр, по меньшей мере, сплотит и
укрепит племя. Когда озадаченный зигзагом судьбы Урбагар,
выйдя из толпы, поклонился народу, поблагодарил за избрание и
поклялся чтить законы и обычаи предков, быть добрым и благочестивым, Аннипад передал ему свою связку из четырех
серебряных дротиков с золотыми наконечниками и раковину,
оправленную в серебро, - воинские знаки энси, и поцеловал друга.
- Братья! - продолжил Аннипад, успокоив народ поднятой рукой,
- вы видите, что Город наш разрушен и превращен в ничто. Но не
только мы все, люди, остались без крова, - боги также лишились
своих домов! И посему необходимо, как вы прекрасно понимаете,
завтра, к вечеру, построить здесь, на этом священном холме
небольшое святилище, жилище для владыки Энки, дабы он
вернулся сюда. Так вот, братья, властью, данной мне вами,
повелеваю: кирпичникам и горшечниками принести сюда на
рассвете свежей глины; плотникам и оружейникам, собрав пилы и
топоры, изготовить в лесу дюжину балок для перекрытий, длиной
не менее гара, и столько же длинных досок для дверей и крыши.
После полудня вы должны привезти их сюда. Ослов возьмете у
Энентура, брата моего.
Все остальные общинники должны, расчищая улицы, собрать
побольше кусков обожженного кирпича и нести их в храм, ибо из
них мы и возведем небольшой дом бога. Захватите с собой мотыги
или топоры, то, что сможете отыскать. А сегодня, братья,
попытайтесь собрать в этом хаосе останки своих погибших под
обломками родственников и похороните их. Перед заходом солнца
жрецы обойдут Город и очистят вас. Ну, а теперь идите с миром,
мужи племени.
Воинов храма и сильных гребцов ладей эн попросил остаться и
объяснил им, что нужно снять корабль с холма, ибо он помешает
строительству, и вытащить его за пределы храма. Энентур
предложил впрячь в ладью храмовых ослов, и вскоре, совместными
усилиями людей и животных, поврежденная ладья стояла на
морском берегу. После того как уставшие люди, закончив работу,
возвратились к алтарю, Уренки задумчиво сошел с могильного
холма - того, что осталось от святилища, в стенах которого прошла
его жизнь, и печально попросил эна:
- Аннипад, сын мой, прикажи раскопать холм с той стороны,
где были покои Владыки. У меня предчувствие, что серебряный
кумир, дарованный нам самим Владыкой водной бездны Абзу, жив,
и мы найдем его.
Определив, где нужно копать, эн Аннипад расставил людей, и
все, понимая, как важно отыскать статую Энки, ибо это - благое
знамение, знак возврата былой божьей милости, принялись руками
разбирать руины. Аннипад, случайно заметив, что молодой моряк,
копавший неподалеку, как-то странно задергался, пытаясь спрятать
под юбкой найденный им предмет из храмовой утвари, подошел к
нему, нагнулся и шепнул на ухо: «Одумайся, брат, не допусти, чтобы
мать, породившую тебя, привели с позором на храмовую площадь».
Сделавшись пунцовым, моряк протянул эну неповрежденный
золотой кубок, инкрустированный драгоценными камнями.
Край солнечного диска коснулся моря, когда один из воинов
вдруг закричал: "Братья, идите сюда, посмотрите, что здесь лежит!"
- Уренки, в волнении отодвинув общинников, спустился в раскоп: в
грязи тускло блестело золото. Осторожно стряхнув пальцами грязь
с металла, он сразу же узнал в находке кресло Энки. Выпрямившись
во весь рост, бывший главный жрец Всевышнего поднял руки к
небесам и вознес богу благодарственную молитву. Поднимая
обломок за обломком с величайшей предосторожностью, люди
извлекли из развалин эту святыню, затем скамеечку для ног
Владыки и, наконец, обнаружили саму статую Энки.
Засыпанная битым кирпичом, она лежала на мокром, мягком
войлоке, покрывавшем пол центрального зала покоев Владыки,
между двумя огромными деревянными балками потолочного
перекрытия, защитившими ее от разрушительного удара морской
волны. К счастью, статуя бога оказалась цела, хотя спина ее была
в глубоких вмятинах, а от одежды сохранились лишь одни клочки,
Отстранив непосвященных, ибо тело Владыки неприкосновенно,
ликующие отец и сыновья подняли статую своего личного бога и
унесли к себе, в свое временное пристанище.
И благая весть мгновенно облетела жителей погибшего Города:
Энки с нами, он вновь вернулся к своему народу и убережет
шумеров от бед и невзгод. К вечеру следующего дня, срыв
вершину холма и сделав ее плоской, племя закончило строительство
небольшого святилища с одним внутренним двориком, комнатой
покоев Энки и молельней. И вот раздался торжественный,
исполненный радости, благодарственный гимн, и колонна жрецов Города, в центре которой эн Аннипад, бывший главный жрец Энки,
главный жрец Инанны и Энентур, первородный сын бывшего эна,
несли на простых носилках, покрытых голубым покрывалом,
восседавшего в золотом кресле, поставив ноги на скамеечку,
владыку Энки, облаченного в белый плащ, с белой шумеркой на
голове. Носилки опустили на землю у алтаря, и народ пал ниц перед
Всевышним, прося его о ниспослании племени благой судьбы, о
даровании изобилия и славы. Жрецы храма заклали на алтаре
пятерых овец, их тушами очистили новое святилище, звоном меди
изгнали злых духов и освятили новый дом Энки.
Из толпы выступили и преклонили колени перед Владыкой
судеб двенадцать юношей-добровольцев, дабы кровью одного из
них, избранника божьего, окропить алтарь и углы святилища, ибо
лишь тогда Энки приемлет жертвы и молитвы. Жребий указал
счастливчика, и эн в полной тишине заклал его на алтаре, а кровью
юноши, собранной в чашу, окропил здание святилища. Прежде чем
перерезать жертве горло, эн спросил юношу, что ждет шумеров
впереди, и умирающий, обретя дар прорицания, опустил веки и,
глядя в даль времен, произнес:
- Уплывайте, братья, уплывайте. Великие боги, изгоняя нас с
Дильмуна, благословляют детей наших! - и народ услышал
пророческие слова. Воспевая подвиг героя, его тело уложили на
красное покрывало, семь раз обошли вокруг священного холма и
зарыли у входа в святилище. И душа юноши превратилась в доброго
духа - хранителя здания. С радостными, ликующими криками народ
проводил Энки в его новые покои, где бога, по обычаю, усадили в
нишу. И двинулась вереница людей на поклон к Всевышнему, и
каждый возносил богу свое заветное желание, прося его об
исполнении. Жрецы ветками ясеня, омоченными в освященной воде,
окропляли входящих и благословляли их краткой молитвой.
Празднование завершилось раздачей народу слегка подмоченных,
солоноватых фиников, хранившихся в храмовых подвалах и не
перемешавшихся с грязью, подобно зерну разрушенных амбаров.
Шумеры начали обживать свои руины с расчистки внутреннего
дворика усадьбы и восстановления очага, ибо жизнь в доме
протекала вокруг него. Мешда с сыном сложили маленькую подовую гончарную печь из кусков обожженного кирпича,
скрепленных глиной, и оповестили соседей о том, что будут менять
чашки и миски на хворост. На следующий день, к вечеру, на их
дворике, лежала огромная куча хвороста, собранная для них всеми
жителями квартала. Мешда вылепил из глины массивный
гончарный круг и подпятник и оставил их сушиться на солнце в
течение недели. Решив, что топлива достаточно, гончар заполнил
топку печи, обложил ее хворостом снаружи и поднес огонь.
Следовало обжечь печь, чтобы она сделалась монолитной и
прочной.
И дома, и в дни общественных работ в храме и в Городе, где
Мешда с сыном раскапывали склады и хранилища, просеивали и
сушили зерно, стаскивали к морю разрушенные корабли и их снасти,
гончара снедала мысль о том, что его семье, по-видимому,
придется остаться на Дильмуне, так как эн возьмет с собой лишь
молодых и сильных, способных противостоять неизвестности, а
старые и малые надолго останутся здесь, ибо на всех не хватит
ладей. Мешда был особенно ласков с сыном, предчувствуя, что
вскоре расстанется с ним и, возможно, навсегда.
Став почти взрослым, Гаур сделался работящим, добрым и
обязательным человеком, и отец, глядя на него, радовался и
горевал, по нескольку раз в день прося Владыку судеб даровать
его единственному сыну благой жребий. Неожиданно для себя
Мешда понял, что его жена, однажды трагически утратившая
родину, боится покидать пусть разоренное, но насиженное место.
И однажды вечером, когда дети спали, а они по привычке сидели
вдвоем в темноте у теплого
