Аннипад, взяв в руки сына от нелюбимой жены, признал
его и возрадовался ему, хотя сын и был похож на мать.
Пышно и торжественно, с музыкой и пением молитв, прошла
церемония протыкания мочек ушей будущего законного владыки.
И здесь Аннипад, получив от благодушно настроенного отца
освященные на алтаре серьги, с удовольствием вдел их в ушки
ребенка, нисколько не думая при этом о его матери.
Когда истек срок ритуальной нечистоты, Нинмизи и ее сын
вернулись в дом мужа, где она благополучно кормила ребенка
грудью почти до года. Эн приставил к мальчику раба-дядьку, чтобы
тот ходил за ним, но Нинмизи, нерастраченное чувство которой
сосредоточилось на сыне, сама заботилась о ребенке и без устали
возилась с ним целыми днями. Мальчик рос улыбчивым и
ласковым, и Аннипад, дабы сын знал и любил отца своего, стал
чаще бывать и даже ночевать в доме эна, мечтая о том, как было
бы славно, если бы братья росли вместе.
Нинмизи, мстя отринувшему ее мужу, изыскивала массу благовидных предлогов, препятствующих общению Аннипада с
сыном: то у ребенка болит животик, то дует холодный ветер, то
неблагоприятный день для гуляния, то Аннипад не так его держит.
Всякий раз ему приходилось выпрашивать дозволения поиграть с
ребенком. И энси часто покидал свой дом расстроенным,
измышляя самые невероятные способы, как выпроводить Нинмизи
к ее отцу, ибо со временем она будет настраивать сына против
него. Аннипад заставлял себя не думать об этом, ибо тот, кто
день и ночь ранит душу мыслью о грядущем несчастье, мучается бесполезно, так как все в руках Владыки судеб.
В доме Мешды он брал за ручку Утену, шел с ним в садик
гончара и рассказывал ему о маленьком братике. Аннипад никогда
не делился с Пэаби тем, как ему тяжело даются посещения
собственного дома, но она догадывалась, ибо его пасмурный лик
говорил сам за себя. В такие дни Аннипад замыкался, много
молчал и был неласков с ней, а это обижало Пэаби.
- О муж мой, - спрашивала она, - почему любовь твоя подобна
течению реки: то прибывает, то вдруг заметно слабеет? Тебе
ведомо, о мой господин, что я - как жемчуг, который чувствует
своего хозяина: стоит лишь ему забыть о камне, как он начинает
тосковать и тускнеет. Хвали меня почаще, о мой любимый, и я
всегда буду самой красивой.
И энси, осознавая справедливость ее упреков, заставлял себя
быть веселым и затевал шумные игры с женой и сыном. Лишь,
будучи занят на строительстве или в храме, Аннипад совершенно
отвлекался от своих семейных неурядиц, целиком погружаясь в
дела, ибо настал наиболее ответственный этап строительства -
возведение святилища грандиозного храма Энлиля.
Глава 16
СТАРШИЙ БРАТ АННИПАДА
Город жил обыденной, привычной и в последние годы мирной и
спокойной жизнью. Общинники за трудами и заботами почти
позабыли, что их окружают враждебные племена мелха и хаммури,
до сих пор не смирившиеся с вторжение шумеров на Дильмун и
потерей своих лучших земель. И вот однажды, на склоне дня, в
Город через Козьи ворота вбежал, повергая встречных в смятение,
окровавленный человек в разорванных одеждах, с посыпанной
прахом головой и, не отвечая на расспросы, бросился к храму Энки.
Был день общественных работ, и когда черная новость облетела
стройку, мужчины племени, побросав инструменты, плотной массой
двинулись на Храмовую площадь. Вестник скорби, раб-шумер,
пасший храмовое стадо, пал на колени перед Энки, заступником
племени и, поведав о случившемся, воззвал об отмщении. Затем
он, рослый, могучий пастух, лоб и лицо которого были покрыты
струпьями засохшей крови, а рана на голове кровоточила, - вышел
на площадь и коротко рассказал ожидавшей его огромной толпе о
трагедии, разыгравшейся прошлой ночью на пастбище.
Где-то в конце серединной стражи, когда часть пастухов спала
в хижине, а сторожа, среди которых был и он, в полудреме сидели
вокруг лежащего стада, на них напали мелха, которых привел
недавно сбежавший раб-пастух, их соплеменник. Грабители
ползком подобрались к сторожам и перебили их ударами топоров.
И лишь его младшему брату удалось закричать и позвать на
помощь. Когда, проснувшись от крика, полусонный пастух-
рассказчик вскочил, озираясь, несколько мелха со всех сторон
бросились на него, ударили по голове, и он потерял сознание.
Израненный, оглушенный болью пастух очнулся от жалобных,
душераздирающих стонов умирающих животных и, с трудом разлепив склеенные засохшей кровью веки, осмотрелся. Мелха,
ненавидящие племя шумеров, часть скота угнали, а часть перебили.
Никому из пастухов, спавших в каменной хижине, не удалось
выскочить наружу. Мелха, бесшумно подступившие к ней заранее,
перестреляли всех из луков через распахнутую дверь. В этом месте
повествование прервалось пронзительными криками негодования,
сотрясшими монолитное тело толпы: "Месть, месть! Смерть
мелха!".
Каким-то чудом остался жив отец вестника, старший пастух.
Старика сбили с ног и топтали метавшиеся в панике по хижине
еще не совсем проснувшиеся, полусонные пастухи, ощетиненные
стрелами, торчащими из их тел, не до конца осознавшие, что
произошло. Убитые, они прикрыли старика своими телами. Он-то
и приказал своему раненому сыну как можно скорее принести это
известие в Город. Вытащив из-за пояса стрелу мелха, пастух
протянул ее энси. Аннипад, детально рассматривая снаряд, дабы
по нему определить, из каких мест были грабители, вспомнил
старого пастуха, его гостеприимство и то, что отец старика, пасший
общественное стадо, тоже погиб от рук мелха. Владыка судеб
пощадил старика, ибо усмотрел несправедливость в гибели
человека, и так обреченного вместе с сынами своими на рабство
за грехи предков.
- Кажется, такая стрела есть в храмовой коллекции, - неуверенно
спросил энси отца, много повоевавшего в молодости с племенем
мелха. Владыка неопределенно пожал плечами и взял стрелу.
- Если мне будет дозволено, о господин, - раб встал на колени
перед эном и поцеловал его сандалию, - я скажу тебе верное слово
отца моего, ибо ему ведомо, с какого острова родом мелха-
предатель, проводник разбойников. Отец был всегда добр с ним и
обучил его нашему языку.
- Поднимись, пастух, и говори, - кивнул головой эн, мельком
взглянув на раба. Что-то давно и хорошо знакомое, много раз уже
где-то виденное, было в его чертах, и владыка посмотрел на него
более внимательно. И вдруг в душе эна пробудилось какое-то
смутное воспоминание о ком-то очень близком и дорогом, с юности
глубоко запавшем в его сердце. Эн настойчиво напряг память, пытаясь припомнить, кого же все-таки напоминает ему этот
красивый и сильный раб, эти глаза, эти брови, этот рот, этот овал
лица. И из туманного далека послушно зову сердца медленно
выплыл образ юной красавицы-рабыни, которую он никогда и не
забывал. Эн непроизвольно сравнил пастуха со своим сыном,
унаследовавшим облик и многие черты характера своего отца. Раб,
который не был моложе энси, статью и формой головы походил на
Аннипада. И тут, по прошествии стольких лет, владыку вдруг осенило, почему его эн-отец так спешил выдать замуж его любимую подружку-
рабыню.
- Так этот раб, оказывается, тоже мой сын! - растерялся
владыка, - мой первенец? За чьи же прегрешения Всевышний
покарал меня и сделал сына моего первородного, шумера, рабом?
- поразился неожиданному открытию эн. - Отец, кажется, был
праведником в своих деяниях, может быть, согрешил дед? Да разве
узнаешь теперь, кто виноват! Это ведомо лишь знающему истину
Судье богов и людей. Сейчас главное то, что наказание закончилось,
и Всевышний отпустил грех предка моего, а знак тому - Владыка
жизни сохранил и вернул мне сына, сотворенного им же самим. -
Эн, не слушавший, о чем говорил пастух, окинул потеплевшим
взглядом мощную фигуру обретенного им сына и положил свою
добрую, отцовскую руку на его плечо, тем самым, жалуя по
обычаю рабу свободу. Стихийное народное собрание единодушно
одобрило поступок эна дружным возгласом: "Да будет так". И новый
общинник, несбыточная мечта которого свершилась, еле
сдерживая крик радости, до земли поклонился владыке и народу.
- Жреца из него уже не сделать, - думал эн, - хотя читать и
писать его придется научить, а вот воином, для начала - можно
попробовать. И поинтересовался:
- Скажи, пастух, так ли умело ты владеешь оружием, чтобы
тебя можно было принять в храмовую дружину?
- Да будет тебе ведомо, о пресветлый владыка, - бывший раб
хотел опуститься на колени, но эн его удержал, - пастухам часто
приходится отгонять мелкие группы разбойников из различных
племен, а я всегда предводительствую в этих стычках.
Эн удовлетворенно кивнул, ничего другого и не ожидая от своего сына, и, почти уверенный в ответе, спросил: - А из лука ты хорошо стреляешь?
- Я - охотник, о мой господин, - ответил с почтительным
поклоном пастух.
- Ну что же, в таком случае, энси, - распорядился владыка, -
зачисли, - он чуть не сказал "брата своего", но вовремя осекся, -
этого пастуха в воины храма, и пусть он живет здесь же, при
храме.
Аннипад поклонился отцу: хорошие, сильные воины ему были
нужны.
- Кстати, - с особым интересом и пристрастием расспрашивал
эн неожиданно объявившегося сына, - ты женат?
- Пока нет, о добрейший из энов, - согнулся пастух в поклоне, -
кто отдаст за раба свою дочь? Отец говорил, что его женил эн,
прежний господин наш.
При этих словах владыка поморщился, но затем улыбнулся сыну:
- Не печалься, дитя мое, у воина храма большой выбор, но не
торопись, осмотрись вначале и обзаведись собственным домом.
Аннипаду, удивленному проявлением необычного участия и
заинтересованности, которые выказал отец к судьбе какого-то
раба, некогда было доискиваться причин их возникновения. Энси,
попросив у владыки разрешения заняться организацией погони,
приказал оседлать четырех резвых верховых ослов и вместе с
тремя воинами-следопытами ускакал на место происшествия,
чтобы проследить путь угонщиков скота и убедиться, что они
покинули остров. Своему помощнику энси поручил готовить
вооружение храмовых воинов и добровольцев к походу, а также
договориться с великим дамкаром о выделении его общиной семи
больших кораблей для карательной экспедиции.
Когда раненого пастуха повели к храмовому лекарю, эн,
переполненный мыслями о найденном сыне и его матери, догнал
его и продолжил свои расспросы. Узнав имя матери бывшего раба,
он отбросил последние сомнения в его происхождении и послал за
Тизхуром, братом своим, дабы и он узнал о столь невероятном
факте, а удивленному Гишани приказал накормить пастуха и
поселить его в каком-нибудь приличном храмовом помещении.
- Столько лет, - думал эн с огорчением и досадой, он, усыновленный перед Утом рабом, поклонялся неизвестно какому личному богу, в то время как Энки и Дамкина пеклись о его благе! Нужно будет обязательно наложить на него строгий обет покаяния. -
- Что случилось, брат мой? - издали спросил встревоженный
Тизхур, вытирая потный лоб и торопливо приближаясь к эну,
ожидавшему его, сидя на деревянной скамье под развесистым
старым дубом невдалеке от входа в дом. - И четверти стражи не
прошло, как мы с тобой расстались на храмовой площади. Что-
нибудь невероятное произошло в доме или Всевышний ниспослал
тебе важное вещее
