расставили в центральном зале покоев бога
зажженные светильники и курильницы, омыли, умастили и
переодели его кумира. Когда запыхавшийся Гишани сообщил, что мясо
готово, жрецы внесли ясеневый стол, установили его перед
Господином и расставили кресла-троны для сыновей Владыки,
которых рассадили под звуки пения хора всех присутствующих.
Аннипад и наиболее почтенные среди жрецов внесли семь серебряных блюд с дымящейся козлятиной, и эн расставил их на столе. И тогда в зал по одному вошли все мужи рода с маленькими, грубыми
тростниковыми ковриками в руках. Каждый падал ниц на пороге
зала, творя молитву, и, согбенный, занимал место в одном из рядов
перед столом, садясь, скрестив ноги на свой коврик. Эн совершил
возлияние кровью, водой, маслом, медом и пивом в чаши у ног Владыки, и род Зиусудры в едином порыве вознес благодарение отцу своему
за многие милости и благодеяния, которыми он одаривал и
одаривает их, за счастье быть одним из сынов его.
После того как эн в старинной глиняной чаше подал холодную
воду для омовения рук вначале богам, а затем, когда вода
сделалась благостной от прикосновений божественных пальцев,
и смертным, он, божий избранник, занял место на коврике в центре
первого ряда, напротив Владыки. По правую руку от эна воссел
его первородный сын и наследник, а слева - единоутробный брат.
Во втором ряду сидели самые почтенные и уважаемые члены
рода, а в конце расположилась молодежь. Четверо юношей обошли с подносами родичей, и каждый взял себе пальмовый лист с семью
кусочками горячего мяса.
Вслед за эном мужчины рода вознесли к небу пищу, дабы Энки
благословил ее, и приступили к совместной трапезе. Держа
тарелочку из листьев в левой руке, люди сосредоточенно и
целеустремленно жевали козлятину, и каждый кусок сопровождался
заклинаниями. Извне, из-за толстых кирпичных стен, не доносилось
ни звука, и ничто не отвлекало людей от таинства единения, слияния
с плотью своего родового бога и друг с другом в одно сплоченное,
могучее целое, беспредельно сильное безграничной мощью
Всевышнего.
Приобщение к мудрости Мудрейшего, знающего судьбы,
ведающего будущее, просветляло и очищало ум и сердце. Каждый
ощущал огромный приток свежих сил, и не было в мире в этот
момент ничего такого, за что бы они ни взялись и чего бы не
преодолели. Трапеза завершилась всеобщим молением, и эн вновь
обошел богов и людей с чашей горячей воды для омовения рук.
Юноши-жрецы собрали на подносы опустевшие пальмовые листья,
вынесли блюда со стола богов, и совет рода начался. Здесь каждое
слово произносилось лишь по воле Всевышнего. Энки вникал во
все дела детей своих и, предвидя будущее, наставлял и сдерживал,
советовал и остерегал, внушая необходимые мысли и решения.
Пожелавшие высказаться поднимались со своих мест, проходили вперед, почтительно кланялись Великому отцу и его божественным
сыновьям и поворачивались лицом к собранию.
Острые конфликты между потомками Зиусудры возникали
чрезвычайно редко и еще реже выносились на обсуждение родовой
общины, ибо эн, по традиции, тяжелой, деспотичной рукой сурово
наказывал обе стороны, дабы род не разъедали распри.
Быстро рассмотрев и разрешив текущие имущественные дела
Города в интересах своего рода, о чем по ходу разбирательства
тут же были составлены, написаны и заверены большой храмовой
печатью документы, эн перешел к главному, весьма болезненному
для него и всего рода вопросу, суть которого была известна всем, кроме Аннипада.
Необходимо было сообща заставить энси согласиться на развод с первой женой и второй брак. Эн отчетливо осознавал, насколько горячо его сын, которым он гордился, за которого он возносил
благодарственные молитвы Энки, и в котором он сам воспитал
высокое чувство долга, - любит свою, дарованную ему самой
Инанной, жену, и что невозможно будет принудить его расстаться
с ней и любить другую, сколь угодно красивую женщину.
Унылое, измученное ночными бдениями, опавшее лицо
правителя при всей его сдержанности и горделивой осанке не могло
утаить душевных мук отца и ясно показывало, насколько труден и
мучителен для него этот шаг, который надлежало сделать в высших
интересах рода. Эн заранее готовился к борьбе с сыном, к тому,
чтобы ослабить и сломить его волю. Четыре ночи подряд,
воздействуя заклинаниями на истинное имя Аннипада, он, призывая
личного бога и личную богиню в союзники, лишал душу сына
жизненной энергии, дабы побудить его к повиновению. И вот эн,
понурив голову, медленно, нехотя вышел вперед и, пристально глядя
в глаза сына, детально перечислил и рассмотрел обстоятельства,
вынуждающие его, главного хранителя традиций рода, ответ-
ственного перед Энки и предками за его господствующее
положение, применить отцовскую власть, дабы исправить
вопиющее нарушение древних, неписаных законов рода, введенных
задолго до Зиусудры.
Эн сурово напомнил, что семя их жреческого рода должно
оставаться несмешанным и чистым, хотя многие из при-
сутствующих здесь забыли об этом и взяли себе жен из других
родов. Эн обвел взглядом собрание, и не одна голова повинно
поникла.
- Разве каждый из нас могучий муж? Посмотрите, как вы
измельчали! - Владыка безжалостно указал на нескольких родичей.
- Конечно, ныне живущие шумеры сделались братьями, особенно
после того, как судьба забросила нас на Дильмун, - горстку
уцелевших, надломленных людей из прежде многочисленного и
могущественного племени, которому платили дань все живущие
вокруг народы.
Однако, - продолжил эн, - что простительно простому жрецу,
на что, с соизволения Энки, можно закрыть глаза, то непоз-
волительно будущему правителю и отцу идущего ему на смену эна, ибо благодать, переданная нам по наследству семенем
божественного Зиусудры, растворяется в инородном семени и
ослабевает, приближая день несудьбы нашего рода, когда власть
может неожиданно уйти из рук наших к кому-либо из непокорных
слуг Наннара, до сих пор чертыхающихся при воспоминании о
победе сынов Козла над детьми Барана. Скажите, братья, - воззвал
эн к родовой общине, - а может ли стать эном человек, жена и
дети которого вообще не шумеры? Допустит ли это бог? Потерпит
ли народ наш такое святотатство?
Негромкий, краткий гул дружного отрицания пронесся по залу.
Аннипад сразу же догадался, куда клонит отец, и то обсто-
ятельство, что его жизнь сделалась сегодня предметом
разбирательства, явилось для него полной неожиданностью.
Занятый с рассвета и дотемна на строительстве дома Энлиля,
либо отрабатывающий приемы ведения боя с храмовыми воинами,
он забыл и думать о том, что отец когда-нибудь может привести в
исполнение свою угрозу. Представив себе, как воспримет такую
ужасающую новость его Пэаби, близости с которой он никак не
мог дождаться и, подгоняя время, в нетерпении считал дни, когда
закончатся три месяца ритуальной нечистоты после родов,
Аннипад пришел в смятение. Лоб энси покрылся испариной, в
висках застучали молоточки, он вытащил из-под себя коврик,
положил его на колени и принялся скручивать.
"О отец мой! - беззвучно взмолился он Энки, - помоги мне. О
Знающий будущее, защити меня, ведь не зря же ты взял под свое
покровительство жену мою, сам явился к ней в сновидении! И ты,
о Владычица жен, заступись за меня! Не дай разлучить нас, ибо
нет мне счастья без нее! О Великие! Вразумите, надоумьте меня:
что говорить, что делать, как противостоять неумолимой, жестокой
власти отца?"
Аннипад согнулся почти пополам и едва не касался головой
пола. Родичи, сидевшие в последних рядах, вытянули шеи, дабы
лучше узреть, как беспощадно карает земной владыка своего
сына-отступника. Юноши, для которых Аннипад всегда был
примером для подражания, искренне жалели его и, представляя
себя на его месте, всей душой сочувствовали его несчастью. Люди
среднего возраста, для большинства из которых любовь ушла на второй план, осудили брак энси с самого начала, ибо цель брака -
рождение детей-наследников.
У эна при виде того, как всенародно страдает его дитя, плоть от
плоти его, его будущее, задрожал голос, ибо сердце отца облилось
горячей кровью, но рука владыки скрепила его. Твердо и непреклонно эн изрек отцовскую волю.
- Да, энси, да. Во благо рода нашего тебе придется
пожертвовать своей любовью и развестись с Пэаби, ибо это не
противоречит воле Инанны, и Тизхур может это засвиде-
тельствовать. Ради чистоты крови потомства тебе следует взять
вторую жену, девушку из нашего рода. Но свободной шумерке не
пристало мыть ноги иноплеменнице, Энки не велит. Сына твоего,
созданного нашим богом и выведенного им из чужого, быть может,
враждебного нам, шумерам, чрева, я приму в свой дом, ибо он
нормальный ребенок и похож на тебя, и сделаю его простым
жрецом. Пэаби же будет пожизненно зачислена в штат служителей
храма, например, главным поваром, и это обеспечит ей безбедное,
привольное существование до конца дней ее.
Эн отвел усталый, остекленевший взгляд от жалкого, скрюченного судьбой сына, поднял бледное лицо, покрытое красными пятнами, и, помолчав, чуть слышно спросил: - Братья, вы одобряете мое решение?
И в ответ почтительно прошелестело:
- Да будет так, о господин.
- Скажи, Тизхур, - обратился эн к брату, - кого бы ты, любимый
слуга Владычицы жен, посоветовал в супруги сыну нашему?
Главный жрец Инанны встал, поклонился Энки и повернулся к
собранию.
- Я давно присматриваюсь к дочери брата жены твоей, о
господин. На мой взгляд, Нинмизи - самая подходящая партия для
будущего эна. Она и стройна, и прелестна, и высока ростом, и, по-
видимому, плодовита.
- Хорошо, - согласился эн. - Готовься к свадьбе, брат, - приказал
он отцу Нинмизи. - Скоро День великой Инанны, тогда мы их и
сведем, а Инанна соединит в священном танце плодородия, и все
по молодости станет на свои места.
Родичи еще раз вознесли благодарственную молитву личному богу, потом вынесли стол, кумиров и курильницы, и зал постепенно
опустел. И лишь Аннипад, подавленный непредвиденным горем и
угнетенный незнакомым ему чувством полного бессилия, сидел,
закрыв лицо ладонями, и безучастно раскачиваясь из стороны в
сторону, потихоньку заунывно стонал. Эн постоял немного над
сыном, покачал головой, несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь
что-то сказать, махнул рукой и вышел из зала, унеся с собой
последний светильник. Очнулся Аннипад оттого, что, как в
далеком детстве, почувствовал на своей шее большую, мягкую и
тёплую ладонь. Это мог быть только дядя, который часто играл
с ним, маленьким мальчиком, обделенным родительской лаской. Он, менее суровый и строгий, чем старший брат, часто утешал его, сглаживая детские горести и обиды. Тизхур присел в темноте на корточках рядом с племянником и взял его за руку.
- О, милостью того, кто приумножает и хранит наш род,
первородный сын главнейшего из смертных! К чему так мучиться,
терзаться и страдать? Иль трепет тебе внушает твой тяжкий грех?
Мой мальчик, так ли уж преступен ты? И нужно ли испить всю
горечь до конца? А разве власть отца способна вытравить любовь
из сердца, дарованную вам самой Инанной? Как ивы ветвь, будь
гибок, дитя мое. Разве ты не можешь быть счастлив со своей
Пэаби, не будучи с ней в браке? Что ропщут люди, пусть
