палату, где неугомонная Люба расхваливала своих подопечных и никак не давала уйти супружеской паре. Они еще долго топтались в коридоре, а потом потихоньку прошли к лестнице, ведущей к выходу. Люба отнесла в кроватку Маринку, а Коляшу взяла с собой и прилегла с ним на кушетку.
-Что, сердишься на свою мамку? А ты не думай про нее, она еще не поняла, что натворила. Спи, малыш, тебе сейчас надо хорошо спать и хорошо есть, чтобы расти большим, умным и здоровым,- шептала Любаня, прижимая к себе головку ребенка. Он сонно сладко зевнул и уснул, пригревшись у теплой, пахнувшей молоком, груди.
Люба не слышала, как в палату вошла Семеновна и тихонько укрыла ее тощим больничным одеялом, а потом еще долго смотрела на нее и на прижавшегося к ней Кольку. «Ну, точно малахольная и Генка ее такой же, живут в общаге, ни кола, ни двора, а туда же…», - с нежностью подумала Семеновна, внезапно вспомнив, как во время войны по семьям разбирали детей из блокадного Ленинграда, согревали, кормили их, и это было таким обычным делом в то тяжелое время.
Люба очень любила свою дачу. Собственно, дача, а не городская квартира, и была по-настоящему их родным домом. И Любане, как в песне поется, не нужен был берег турецкий и Африка с ее Тунисом, тоже была не нужна. Даже, когда они все же улетали с Геной поплескаться в море, через три дня Люба уже сильно скучала по даче и все представляла, как взбежит босиком по теплым ступеням на крыльцо, войдет в комнату и распахнет окошки, вдыхая свежий, настоянный на травах с горьковатым привкусом сосновых иголок, воздух. А потом, не спеша, любовно обойдет весь участок. Сначала на участке стоял вагончик для инструментов, потом – щитовой домик. А когда дети уже подросли, началось строительство большого двухэтажного дома с верандой и широким крыльцом. Сейчас вокруг этого терема был не только сад-огород, но и баня, летняя кухня, большая беседка и детская площадка для внуков с бассейном, песочницей и качелями.
- Баушка, баушка, а Павлик опять в пие-оны упал!- закричала маленькая белоголовая девчушка.
-А ты неси сломанные цветочки, мы их в вазу поставим - будет букет,- сказала Люба внучке.
-Мам, я за Колькой на чердак полезла и смотри что нашла!- высокая, смуглая, с яркими чертами лица дочь Марина подала матери пыльный старенький альбом.- Это что за ребятишки такие? Мам, а это я что ли? А ты, совсем девчонка! Где это мы?
-Это Гена снимал, когда нам однокомнатную выделили. Вам с Колькой еще года не было, Вы еще у меня разболелись так. Коляша долго болел, то одно, то другое. До школы по врачам с ним бегали, а потом отец его в секцию пристроил, он как-то окреп сразу,-говорила Люба, разглядывая черно-белые фотографии тридцатилетней давности.
-Да, сейчас, вон какой богатырь! Кудри светлые, глаза синие, нет, чтобы у меня такие кудри были,- засмеялась Марина, глядя на брата, который с отцом полез на крышу, чтобы определить размер готовящегося для нее ремонта.- Колька, ты полку в бане прибил?
-Да готова твоя полка, - ответил Коля, отряхивая с джинсов опилки и строительную пыль.
Люба посмотрела на сына и вздохнула, переворачивая листы альбома, она уже думала, что альбом потерян после переездов. Вдруг она почувствовала на плече большую теплую руку мужа, она и не заметила, когда он подошел.
-Вот мать, до внуков дожили,- глядя на возню малышей и довольно улыбаясь, сказал Гена, присаживаясь рядом,- хорошие у нас дети!
- Особенно сын,- чуть слышно прошептала Люба, смахивая с лица то ли слезинку, то ли дождинку, чудом сохранившуюся в ветвях яблони после длинного, жаркого, летнего дня.
