знал, говорят, что Павлик был не робкого десятка. Один даже утверждал, что в дальнейшем по нему могла тюрьма плакать. Все говорили, что в деревне он открыто угрожал кулакам. И под топором он не стал убегать.
— А ты знаешь, что предатели родных находятся в девятом круге Дантова ада?
— Это сегодняшние «герои» — будущие клиенты восьмого и девятого его кругов. А что Павлик?.. Это отец их предал. Ушёл из семьи, а навещая, издевался над ними и матерью. Уже вот в недавнее время были случаи, когда суд оправдывал сына, убившего своего отца по тем же мотивам. А вы, милосердцы, устроили избиение младенцев.
— Ну уж нет! Это коммуняки убили царевича Алексея.
— Что Павлика Морозова убили — это точно, а что царевича Алексея — можно сомневаться.
— Что тут сомневаться, и так всё ясно. Зачем большевикам был нужен живой наследник престола — заметь! — законный!
— А ты думаешь, вам он нужен живой?
— Не понял… А какой резон, чтобы он был мертвый?
— А такой! Вы же отрицаете законность власти коммунистов, считаете революцию большевистским переворотом, а это значит, что власть царя законна до сих пор. А зачем вам это надо? Вы тем самым ставите под сомнение законность, как теперь говорят, легитимность своей власти. И вы ещё найдёте останки и царя, и всей его семьи, потому что вам это надо.
— Всё равно ты меня не убедил. Оболванивали коммунисты народ своими липовыми героями — политика такая была.
— Ты знаешь, после войны в Германии проводилась политика, которая условно называлась «Три Д».
— И что это такое?
— Это денацизация, впрочем, я не уверен, демократизация и демилитаризация. Так вот, у нас, в России, сейчас то же самое, и выразить это можно так: дегероизация, деидеологизация и денационализация, а закончится всё это деградацией всей страны. Зачем вам советские легенды и советские герои? Вы вон даже Зою Космодемьянскую чуть врагом народа не сделали, если б не заступился один высокопоставленный чиновник. А ведь она не партизанкой даже, а рядовым Красной Армии была. Короче, сейчас нужна просто смена морали.
- А помните, фильм был — женщина сжигала свой новый дом вместе с фашистами, — донеслось со стороны.
— Вот именно. Я недавно говорил с одним генералом, он мой сосед, — вмешался Барон. — Так вот, в его представлении, мы зря старались победить в этой войне. В Отечественной…
— Ну и правильно он говорил, — снова вступил в разговор Николай. — Я тут в Подмосковье в очереди за пивом стоял. Подошёл один мужик, старик уже, просит пропустить без очереди как старого солдата, участника войны. В очереди смеются, а один говорит: «Слышь, дед, вот если бы вы не сопротивлялись очень, то теперь мы бы «баварское» пили».
— Ну и что очередь?
— А что? Очередь хохочет. Это ведь шутка.
— Некоторым сейчас свои шутки придётся поумерить. Недавно в Москве мужик за такие разговоры одного козла убил.
— Я вот что думаю, — подал голос со стороны Стрый, хохол в годах, машинист трубоукладчика. — Многие не понимают, что сами говорят. Они думают, что мы живём хуже всех в Европе. Поэтому кое-кто думает, что немцы научили бы нас жить. А я вот ребёнком был вывезен в Германию, где несколько лет работал на бауэра, и знаю, что почём.
И кроме того, меня мучает один вопрос… Очень мучает, потому что у меня родные погибли: мать и сестра маленькая. Всего пять лет ей было. Так вот… Смотрел я фильм «Судьба человека». Погибла у него, у главного героя, вся семья. Когда погибла? Тогда ли, когда он в плену был, или в другое время? Дело не в этом, но в том, что в плену он работал на немцев, то есть он им помогал. Вольно ли, невольно ли, но помогал. Как угодно можно к этому относиться, но моя мать и маленькая Оксана погибли, и мне кажется, что я этому помогал. Мне и сны снятся, где я вижу мать, уже не такую, как в жизни, словно понимаю, что она не живая, и смотрит она на меня с укором, как будто я обидел свою сестру. И боюсь я, что с таким сном и умру, — он помолчал, затем продолжил. — А в моей родной деревне до сих пор жива одна умалишённая, которую ещё девчушкой изнасиловал немецкий солдат. Вышел из сарая — здоровая, рыжая морда — и хохочет нагло: «Ха-ха-ха»!
— Я где-то читал, — продолжил помощник Кудеярова, — что ещё в древности, когда в одном бою русичи стали отступать, вышли в поле женщины, подняли юбки и нагнулись, говоря: «Раз вы все такие трусливые, идите обратно, откуда пришли». Устыдились те, вернулись в бой и победили.
— Да мы и так уже проиграли третью мировую войну без единого выстрела, — заявил Барон.
— Как это? — донеслось недоумённо.
— Все войны шли за передел мира, за рынки сбыта. А мы, мало того что сдали свои рынки, развалили соцлагерь, но и оттолкнули от себя все союзные республики.
— А почему?
— Да потому что кое-кто не хотел делиться с ними природными богатствами России.
— И всё равно нам придётся поделиться, — заявил Грачёв, — потому что пять миллиардов населения Земли не будут терпеть того, что богатствами одной шестой её части пользуются всего лишь сто пятьдесят миллионов человек.
— То же самое можно сказать и про другие страны. Ведь есть же «золотой миллиард», пользующийся большими богатствами, чем остальные, и — ничего. Возможно, позднее что-то и изменится, потому что сейчас, вон, Европа уже мало-помалу объединяется.
— Так!.. Хватит, политики! Пообедали, поспорили — пора и за работу, — поднялся Кудеяров. — Вам бы так работать, как языками чесать!
— Да и так уж работаем, жизни не жалея, — сказал кто-то беззлобно.
Кудеяров взглянул молча на говорившего, а потом вопросительно на Виктора, отрицательно мотнувшего головой, не видя в сказанном намерения кого-либо обидеть, понимая ранимость бригадира после происшедшей трагедии.
Споры же в бригаде, случавшиеся в рабочие перерывы и в прежние времена, сейчас всё больше напоминали притчу о слепом, глухом и немом, заблудившихся в незнакомой обстановке, потеряв привычные ориентиры.
На следующий день Виктор, оставив бригаду, занялся восстановлением изоляционной машины, добытой где-то главным инженером, как тот и обещал. Восстановив её, он подготовил ещё и дополнительный скребковый ротор, вычленив его из старого комбайна, с тем, чтобы с его помощью очищать изолируемую плеть трубопровода от налипшего на неё снега и льда. Затратив на это более десяти дней, он к следующему технологическому разрыву плети, где колонна должна была сняться с трубопровода, доставил машины на место, и новая насадка прошла уже почти в старом, прежде используемом порядке, но с дополнительным очистным ротором и седьмым трубоукладчиком. Первый же день работы колонны по новой технологии показал её неоспоримое преимущество. Помимо того что был заизолирован вдвое больший участок газопровода, чем ранее, расход топлива на обогрев и сушку трубы этого участка оказался даже меньшим, чем прежний; кроме того, Виктор заметил, как изменилось настроение Кудеярова и машинистов трубоукладчиков, теперь заметно повеселевших, а сам он, как в прежние времена, управляя последним трубоукладчиком, ведшим изоляционную машину, играючи вёл колонну, наслаждаясь привычным делом.
Утро следующего дня, впервые за последний месяц, началось несколько необычно для Виктора, не спешившего встать с постели, удовлетворённого сделанной работой и не обременённого новыми заботами. Он нежился под тёплым одеялом, слыша негромкий храп баптиста, ночью пришедшего со смены, когда в вагончик без стука вошёл Кудеяров.
— Ты не спишь, — включил он свет в прихожей.
— Тише!.. Проходи сюда, — сказал Виктор, не вставая с постели.
— Здравствуй, — сказал Кудеяров, присаживаясь в ногах на край кровати.
— Здравствуй, — отвечал Виктор.
— Я из конторы, — продолжал Кудеяров. — Тебя вызывает к рации начальник управления. В общем, я думаю, тебе надо ехать. Ну что ж, до свидания. И спасибо тебе от меня лично.
— Володя!.. Ты ж меня знаешь… К чему это?
— Всё бы хорошо, но со всеми этими делами я уже не знаю — радоваться мне или огорчаться.
— Я не понял…
— А что тут не понять; работу свою мы как-никак успевали сделать вовремя. А вот сейчас, я чувствую, у нас остаётся свободное время, и нас, очевидно, будут привлекать к балластировке трубопровода. Понимаешь?
— Ты боишься, что зарплата у вас будет та же, а прибавится работа, вам не нужная?
— Вот именно.
— Ну, с зарплатой, я думаю, ты сам разберёшься, как и с балластировкой, а я вообще-то рад за вас. Я вчера вёл колонну, как помнишь, в старые добрые времена, когда перед опасным участком я говорил тебе: «Пацан, жизни не видел? Сейчас я буду показывать тебе жизнь». Я не забуду, как на Каменной горе сменная бригада оставила колонну перед самым перевалом, а ты ночью, в темноте, позвал меня на машину — что-то у тебя там случилось… У меня коленки затряслись, когда я туда поднялся. Я понимал, что перед спуском это самое трудное место, тем более что срезка перевала для колонны не сделана и высота до дна траншеи очень большая, а труба, уходящая на спуск, тянет.
— Ты думаешь, я зря тебя позвал?
— Так ты хотел показать мне ситуацию?! Но, всё правильно.
— А тут как раз главный инженер треста с корреспондентшей, — улыбался Кудеяров.
— Чего ты усмехаешься? Ты думаешь, меня это сильно интересовало? Ничуть. Ты сам знаешь, сколько мы их видели. Просто я ждал рассвета и тянул время. А по-светлу мы осторожно, хотя и с трудом, но прошли этот перевал и уже свободно, налегке, сделали ту самую норму, что предполагалась.
— Да!.. — произнёс Кудеяров мечтательно. — Весна уже наступала. Я вскоре после этого в отпуск ушёл.
— Ты знаешь, там же, на Каменной, но только с другой стороны, у меня был случай, который не даёт мне покоя до сих пор. Как-то весной — уж не помню, зачем, — я оказался на спуске с этой горы. В апреле это было. Ты помнишь, какие деревья там были зимой, покрытые снегом? А вот тогда около дороги — и склон был приличный — на ровном, нетронутом снегу, но не на самой обочине, лежали комочки снега, как снежки, которые скатывают для снежной бабы. Маленькие… Но что интересно: след, откуда они катились до своего места, начинался внизу. То есть они катились не вниз, а вверх! И росли в размере при этом.
— Так, ладно! Мне сейчас не до твоих сказок, да и тебе надо к рации. Пошёл я… — он встал. — До встречи! Спасибо тебе за всё!
Поднялся и Виктор. Они обнялись, а затем Кудеяров, отвернувшись, торопливо вышел из балка. Оставшись один, Виктор подумал: зачем он рассказал Кудеярову про те снежки, но тут же забыл об этом, вспомнив, что его ждут на рации. Он оделся не спеша, хотел поставить кипятить воду для кофе, но подумал, что ещё будет время для этого, отправился в вагончик, где располагалась рация городка. Недовольно бормоча по поводу того, что его уже давно требует к рации начальник управления, радист вышел на связь с офисом. Диспетчер главной базы управления ответила, что начальник срочно выехал куда-то, но просил передать, что если у Виктора нет срочных дел на участке, то ему нужно сегодня же выехать домой.
— В общем, это приказ! — сказала она, добавив, что с начальником участка уже всё согласовано, в том числе и транспорт.
В кабинете начальника участка было пусто, все уже разъехались по объектам, и Виктор почувствовал непривычную отстранённость от дел, как будто бы он опоздал или намеренно не вышел на работу.
— Проходи, проходи!
