торговлей наркотиками. Бизнес процветал недолго: всё подобное подконтрольно серьёзным структурам и их просто сдали следственным органам, причем подельнику сына Каутца удалось скрыться, а тот загремел в колонию на длительный срок, где заболел туберкулёзом. Кроме того, выяснилось, что ещё ранее он уже был болен СПИДом и гепатитом.
Виктор думал о том, сколь нелепа судьба этой семьи, и Евгений, словно слыша его мысли, подтвердил их.
— Да… Досадно, когда думаешь, как всё у них сложилось. Ты помнишь Удалова, что работал с нами тогда? Так вот, он привёз гроб с телом своего племянника — он ведь свояк Каутцу — и похоронил рядом с отцом и матерью. Больше у них никого не было. Теперь вся их семья вместе. Все трое — рядом.
— Жаль. Чисто по-человечески их жаль. Несуразно… Несуразная судьба вопреки всем стремлениям. Он уж, во всяком случае, не хотел, чтобы всё так случилось.
— Что сделаешь. Жизнь есть жизнь. Черёмин тоже что-то стал сдавать. Постарел. Но у него в семье всё ладно: дочь — актриса, сын — инженер. Впрочем, он ещё хорохорится. Недавно одна женщина у нас на участке рассказывала, что застала его и кладовщицу на складе во второй классической позиции.
— Ну что ж, он давно по стройкам, в отрыве от семьи — как-то выкручивается.
— Положением пользуется. Некоторые женщины просто не решаются отказать.
— Ты думаешь?
— Что тут думать? Моемся мы однажды в бане — человека три нас было, — пришёл Черёмин с одним из прорабов. Ну, разговор обычный — банный. Черёмин мне говорит: фигура у тебя, Женя, хорошая, женщинам такие нравятся. Тут Коцур встрял (ты же знаешь — какой он на язык), мол, тебе-то, Иван Васильевич, грех жаловаться — любая даст. А тот отвечает: «А что толку! Её е…шь, а она морду воротит».
— Может быть, и пользуется положением, но ты же сам знаешь, как женщины на трассе избалованы нашим вниманием; поэтому и позволяют себе иногда сверх меры.
— Что-то ты его защищаешь, а раньше так к нему не относился.
— Ты знаешь, что раньше я позволял себе много лишнего, хотя правды было больше.
Виктор встал из-за стола.
— Ну ладно! Спасибо за гостеприимство! Мне идти надо — скоро твои встанут, не буду вам мешать.
— Останься! Всё равно дома у тебя никого нет.
— Нет, хорошего — помаленьку. Вот вам будет охота — приезжайте ко мне. Можно с детьми — покажу новые фотографии, можно — без: посидим, выпьем чего-нибудь. Машина у вас есть.
— Подожди, я довезу тебя.
— Ты что, забыл?.. Мы же похмелялись.
— Вот чёрт! Тогда такси вызову.
Лето незаметно подходило к концу. Вернулась из отпуска Вера с детьми, и пришло время собирать Наташу к отъезду на учёбу. Он снова взял оставшиеся неиспользованными дни отпуска, и вскоре они были в Москве, где остановились в той же гостинице в районе Солнцева, в которой Вера жила с детьми при сдаче экзаменов дочери в университет. Виктору понравилось доброжелательное отношение персонала гостиницы, а расположение номера, находившегося на солнечной стороне, весьма радовало его и Наташу, впрочем, ночевавшую так лишь три ночи и поселившуюся затем в общежитии университета. С его комендантшей у Виктора сложились великолепные отношения: она приняла как должное ту знаменитую рыбу, какой не найти было в московских магазинах, и не скрывала, что пользуется подарками, предлагаемыми ей родителями студентов и шедшими на нужды, как потом понял Виктор, всех работников общежития. Она, впрочем, не могла предложить чего-либо особенного, в своих услугах, но лишь более удобную комнату из тех похожих одна на другую в здании хрущёвской постройки или более приличную кровать, оставшуюся от прежних студентов, приобретённую за личные деньги. В комнату с дочерью поселили ещё двух девочек: одну с Камчатки — её отцом был морской офицер, — а другую родом из Свердловской области, росшую в семье без отца, с матерью, работающей учительницей в городской школе. Комендантша не скрывала, что специально поселила девочку, мать которой не могла обеспечить её в полной мере, в компанию более благополучных детей, но на Виктора угнетающе подействовало это обстоятельство: он не знал, как скажутся на характере дочери те отношения, что сложатся в их комнате.
Он ещё несколько дней жил в той гостинице в Солнцеве и, добираясь до неё пешком от метро, не раз наблюдал, как дети ползают в придорожных посадках акаций, собирая шампиньоны по приметам, известным только им. Стоя вечерами на согретом солнцем балконе, он никак не мог понять, что за запах преследует его в эти дни при выходе на свежий воздух. Ему начало казаться, что кто-то из соседей курит наркотики, но позднее понял, что запах, не дававший ему покоя, был запахом перегоревшего постного масла, словно пропитавшим весь воздух вечерней Москвы, как будто повсеместно жарящей на ужин картошку. Однажды вечером, поужинав и отдыхая раздетым по пояс, он услышал стук в дверь номера, а открыв её, изумился, увидев двух незнакомых в гражданской одежде и двух милиционеров с автоматами. Вошедшие, не торопясь осмотревшись, потребовали документы, а Виктор, доставая их из кармана пиджака, заметил ухмылку на лице вооружённых рядовых и понял, чем она была вызвана: на столе стояла начатая бутылка водки и кое-какая провизия; очевидно, у «гостей» были подозрения, что в номере присутствует женщина; ей, впрочем, было куда скрыться: в углу комнаты находился закуток, назначение коего было известно только строителям.
Предъявив документы, Виктор услышал вопрос о том, почему он не зарегистрировался по прибытии в Москву, и ответил невпопад: «А откуда это известно?» — имея в виду это нововведение для приезжих. Не задавая больше вопросов, пришедшие забрали документы, предложив на следующий день к одиннадцати часам прийти за ними в районное отделение милиции, оставив без внимания его заявление о том, что у него не будет такой возможности, и ушли, оставив его в негодовании: никогда ничего подобного, чтобы вооруженные люди входили в номер гостиницы, в его жизни не было. Виктор всё же опоздал на следующий день и, придя в гостиницу, с тем чтобы вместе с администратором отправиться в отделение милиции, встретил её в коридоре, вернувшейся оттуда и протянувшей ему паспорт со словами:
— Вот ваш паспорт, извините нас за неувязку и, пожалуйста, не придавайте этому случаю большого значения. Не говорите никому об этом.
Он ответил просто:
— Ну что ж, пожалуйста, — и понял, что, очевидно, администрация намеренно не поставила его в известность о необходимости регистрации, извлекая из этого свою какую-то материальную выгоду.
Был конец августа, занятия в университете ещё не начались, а дела с устройством дочери в общежитии были практически уже улажены, когда Виктор позвонил домой и Вера передала ему просьбу начальника управления съездить в Воронежскую область, помочь наладить полуавтоматную сварку трехтрубных плетей для строительства трубопровода работникам участка управления, принадлежавшего к одному с ними тресту. Не обременённый уже личными заботами после того, как дочь поселилась в общежитие, Виктор согласился съездить в указанное место, но, не владея информацией о движении поездов, вынужден был ждать на Павелецком вокзале, приехав туда вечером в расчёте добраться до места ночью, чтобы с утра приступить к работе.
Побродив по вокзалу, он направился в зал ожидания на втором этаже, где, попив кофе, устроился в свободной его части, не обратив внимания на странное поведение людей, в нём находившихся. Особенностью зала было то, что одна, меньшая его часть была заставлена стульями чёрного цвета, а другая, большая, — стульями зелёного, и вот у стены, рядом с этой зелёной частью, почти пустой, он и устроился, смотря телевизор и наблюдая за окружающими. Невдалеке расположилась беспокойная компания, состоявшая из женщин разного возраста и довольно фривольного поведения, подшучивавших друг над другом, и шутки эти состояли иногда в том, чтоб, незаметно подкравшись, сдёрнуть юбку с какой-нибудь своей подруги, не спешившей после этого вернуть её на место. Между ними Виктор заметил молодую шуструю девушку лет шестнадцати, довольно миловидную, с «фингалом» под глазом, и совсем ещё ребенка — девчушку лет двенадцати, постоянно исчезавших куда-то; было похоже, что они находились под контролем заметного мужчины, единственного в их компании. Несколько позднее Виктору показалось, что они жаловались на кого-то из находившихся в зале, показывая на него пальцем, и он никак не мог поверить, что тот, кому они жаловались, сутенёр, а все, кто рядом с ним, его подопечные.
Немного погодя напротив Виктора остановилась пожилая пара. Мужчина предложил спутнице устроиться там, на зелёных стульях, на что та возмущённо прошипела что-то не очень внятное, и они удалились в сторону, где стояли стулья чёрного цвета, почти сплошь занятые людьми. Размышляя над этим обстоятельством, он вдруг понял, что сказала та дама, отказавшись сесть в свободной части зала: «Что?! Рядом с извозчиками?!» Лишь позднее он понял, что не ошибся в услышанном, и это обстоятельство самым неприятным образом подействовало на него: невозможно было предположить, что такие отношения к людям ещё могли сохраниться в обществе. А сам факт, что это высказала особа, отнюдь не выглядевшая интеллигентной, угнетал ещё больше. Теперь было ясно, почему зелёная часть зала была свободна от пассажиров, а чёрная — полностью занята.
Промаявшись несколько часов на вокзале и переночевав в вагоне поезда, он утром вышел на станции в Воронеже, где его встречали на машине, специально присланной за ним.
Было около десяти часов утра, когда они подъезжали к трубосварочной базе, расположенной на опушке бора, с его мачтовыми соснами и песчаной почвой, уже с признаками степной полосы. Ленивые бурые коровы, лежащие прямо на пыльной дороге, даже не пошевелились перед приближавшейся машиной, что необычайно поразило Виктора, знакомого с тем, как ведут себя их сородичи в его родных местах в летнюю жару, стараясь спрятаться в тень или, ещё лучше, переждать самые жаркие дневные часы в прохладной воде речки.
Немедленно приступив к делу и потратив несколько часов на расчёты, пробы и выйдя наконец на «режим», он заварил несколько стыков, а дождавшись результата рентгеновского просвета, попросил отвезти его на станцию, намереваясь вернуться в Москву. Отпустив машину, Виктор прошёл в здание вокзала, направляясь к кассе, где оказалось, что ближайший поезд следует до Санкт-Петербурга. Решив, что это судьба распорядилась таким образом, он купил билет до города, про который не забывал в последнее время.
Через несколько месяцев после возвращения из Москвы Виктор уже реже вспоминал о Санкт-Петербурге, по прибытии в который из Воронежа позвонил сестре Юлии, попросив объяснить, на каком кладбище та похоронена и как найти её могилу. Лишь со второй попытки он смог дозвониться до Зои Александровны (так звали сестру Юли), работавшей учительницей в сельской средней школе. Он подробно записал все приметы и на другой день, взяв такси, поехал на кладбище, купив по дороге букет жёлтых тюльпанов и большой букет полевых цветов. Не сразу, но он нашёл могилу, выглядевшую вполне прилично, несмотря на прошедшие девятнадцать лет. Простенький бетонный
