Пятицарствие Авесты

в пансионат, непритязательный и уютный, расположенный на самом берегу моря, зелёный и тихий, с чистыми песчаными пляжами, где однажды Виктор уже отдыхал вместе с семьёй. В это же время он получил письмо от Инны, а затем сам позвонил ей по телефону, благодарный за её участие, за дни, проведённые рядом с ним, но вместе с тем постарался не давать ей повода для особых надежд, сам не понимая — зачем.
Однажды друг, с которым они ранее долго вместе работали и дружили семьями, пригласил его на субботнее вечернее торжество, обещав, что не будет ни пышности, ни большого количества гостей, и Виктор не отказался от приглашения, обычного в их отношениях, знакомый со многими родными этой семьи. С самим же Женей Колычевым он познакомился в Челябинске, куда, только начав работать, они были направлены на учебу по специальности; и дружба их была по-настоящему мужской, без обид и притязаний, с безусловно решаемыми разногласиями, если те случались между ними. Позднее Виктор и Вера познакомили его с Анной, подругой Веры, а те, поженившись, теперь воспитывали двух дочерей-подростков; день рождения одной из них они и справляли в этот раз.
Колычевы встретили его радушно, а девочки наперебой интересовались детьми Виктора, с которыми были дружны, и больше всего их интересовало то, как Наташа поступила в институт, очевидно, по той простой причине, что уже сами задумывались над этой перспективой. Гости ещё не собрались, и он, развлекаемый детьми, разглядывал книги на полках шкафа; многие из них уже были ему знакомы, но появились и кое-какие новинки. Его внимание привлек томик Эсхила — произведения, ещё не встречавшиеся ему до сих пор, и он открыл книгу, увлекшись её просмотром, между тем как дети ушли на кухню по зову матери. Перелистывая книгу, он вдруг обнаружил несколько долларовых купюр между её страницами и незаметно подозвал друга, передав ему книгу.
— Да ты что?! — воскликнул тот полушёпотом. — Это же моя заначка!
— Ну, ты и нашёл же место, куда её положить! Самое заметное.
— Да эту книгу, кроме тебя, никто в руках-то не держал. Но, видимо, надо перепрятать.
Гости постепенно собирались, проходя в большую комнату, приветствуя друг друга и устраиваясь за столом; все они были родственниками Ани: дядя и его сын с женой, а также младшая сестра с мужем и детьми. Впрочем, за обширным столом не было тесно, а Виктор помнил случаи, когда здесь умещалась и вся семья Евгения с его родными, жившими в соседнем городе, расположенном неподалеку.
За столом царила обыкновенная семейная атмосфера с поздравлениями, пожеланиями и обыденными разговорами, постепенно становившимися более оживленными и более громкими после ухода детей из-за стола. Центром вскоре стали дядя Ани, Николай Петрович, пенсионер и старый коммунист, и её младшая сестра Тамара, окончившая два института и, как знал Виктор, работавшая на каком-то частном предприятии. Он и ранее бывал свидетелем их словесных дуэлей, никогда не вмешиваясь в них, понимая, что жёсткий тон, на который они иногда переходили в разговоре друг с другом, позволялся их родственными отношениями. Впрочем, остальные члены застолья также старались не особо встревать в этот спор, однако, когда вновь прозвучало заявление о естественном отборе, Виктор всё же не выдержал и изложил свою точку зрения. Его выслушали внимательно, а потом прозвучал вопрос, говоривший о явном неудовлетворении тем, что было услышано.
— По-твоему, естественный отбор не действует в среде людей?
— А вы думаете, его проявления настолько часты и очевидны для всех каждый день? Это только последствия лучевой болезни дают такие частые мутации, но они никого не радуют. Человечество пока не выделило из своей среды какую-то особую породу гениев и не выделит. Однажды Айседора Дункан сказала Бернарду Шоу: «Давайте, родим ребёнка, который будет умным, как вы, и красивым, как я». На это Шоу ответил: «А вдруг он окажется таким же красивым, как я, и таким же умным, как вы?»
За столом весело засмеялись, а Виктор продолжал:
— Потомки какого гения были так же гениальны во всех последующих поколениях? По-моему, гениальность — это не мутация, а всплеск способностей человека под воздействием определённых условий, в каких он жил и развивался. Общественных условий.
— Неправда! — возразила Тамара. — Ведь есть же люди, обладающие экстрасенсорными способностями.
— Многие получили эти способности в результате каких-то трагических обстоятельств в своей жизни, что говорит о том, что, возможно, при соответствующих обстоятельствах каждый человек может иметь такие способности, хотя есть и такие, кому это и передалось по наследству; но если бы они давали реально видимую пользу для человечества, то давно были бы его всеобщим достоянием.
— А как же дети индиго, о которых сейчас так много говорят?
— Не правда ли, они ведь воспитывались в человеческом обществе?
— А вы слышали о детях, выросших в волчьей стае? Это другая сторона детей индиго.
— Да, я читал где-то о двух девочках, которых нашли в Индии, воспитанных волками, — подтвердил Евгений. — Младшая умерла вскоре, а старшая так и не научилась говорить. Причем они обе не ходили, а ползали на четвереньках.
— Но ведь это же исключение, вызванное случаем!
— В судьбе некоторых людей случай играет такую же определяющую роль, как в судьбе Паганини его отец.
— А что отец Паганини? — послышалось из-за стола.
— А он его заставлял играть на скрипке, — засмеялся Николай Петрович.
— У меня знакомый пострадал в драке. На него напали вечером на улице. Он был студентом пятого курса. Такие надежды подавал! А вот теперь постоянно сидит в коляске; его вывозят летом к дороге, и он весь день смотрит на проезжающих, а голова постоянно падает ему на грудь, — говорил Владимир Николаевич.
— Ну не знаю, не знаю… — поддержал Тамару её муж Анатолий. — Все-таки есть мутации в среде людей, которые сохраняются.
— Конечно же, есть, но они становятся достоянием всего общества гораздо раньше, чем из него выделится порода гениев или порода ублюдков; иначе не были бы запрещены во всём мире близкородственные связи, а к инцесту относились бы по-другому. И мне кажется, что не надо делить людей на достойных и не совсем достойных, как это делали в своё время в Германии.
— Мне не всё ясно в отношении группового отбора. Если считать, что этот вид отбора действует и в человеческом обществе, а законы — его инструмент, то как же он работал в доисторическую эпоху, в первобытном обществе, ведь тогда не было никаких законов? — спросил Владимир Николаевич.
— Законов в нашем понимании, конечно же, не было; но были традиции, были заветы, были религиозные какие-то правила, обряды и, наконец, были и первые законы — абсолютные запреты — табу, нарушение которых каралось смертью. Откуда в морали человечества появились такие понятия, как добро и зло, а в мифологии — бог и дьявол или «человеческое» и «звериное» в понятиях о проявлении человеческого характера? В первых понятиях содержится представление об ограничении личных амбиций, собственных желаний, чтобы не сделать вреда другим людям, а во вторых — об отказе ограничить проявление своих инстинктов во вред им. Вся история человечества — это борьба за ограничение основных инстинктов человека. Вспомните Нагорную проповедь Иисуса Христа: она — абсолютное отрицание индивидуализма.
— Такое, наверное, можно сказать только о первобытном обществе. Цивилизованные отношения — это совсем другое, — возразила Тамара.
— Ан нет! — воскликнул Николай Петрович. — Начало цивилизации — это начало воинствующего индивидуализма, продолжающегося по сей день и обеспечиваемого государством, поддерживающим интересы богатых. Это вы, «демократы», открыли «ящик Пандоры», вы провозгласили свободу эгоизму со всеми последствиями, вы разрешили то, против чего люди боролись тысячелетия. Это ли не преступление?! С чего это вы заговорили вдруг о милосердии? Да потому, что вы разрешили то, что раньше было запрещено. Можно воровать, грабить, убивать — но нужно помилосердствовать: не всех убивать.
— У меня есть знакомый, — торопливо сказал Владимир Николаевич, — сын которого на экзамене по литературе в этом году по теме о милосердии в заключительных словах сочинения написал строку из «Морального кодекса», так ему за это снизили оценку! А написал-то он: «На знамени будущего уже начертаны слова: «Человек человеку — друг, товарищ и брат»».
— Да это ж вы, коммунисты, издевались над лучшими людьми России, изгоняли из страны, расстреливали, губили в ГУЛагах. Сколько миллионов инициативных, талантливых людей вы загубили в угоду безликой, серой массе шариковых.
— Чтобы позднее из этой массы шариковых снова выделить часть общества, посчитавшую себя его элитой, посчитавшую себя достойней остальной, гораздо большей её части, прикрываясь лозунгами о свободе. Не зря сказал — уж не помню кто, — что если в каком-то государстве заходит вдруг разговор о свободе, то там присутствует шкурный интерес, — не отступал Николай Петрович.
— Согласись же, наконец, что всё время вашего правления — это время издевательства над собственным народом. Для большей наглядности вспомни хотя бы вашего кумира — этого изверга Сталина.
— Если ты причисляешь меня к «этим извергам», тогда давай говорить о твоих кумирах, выкалывавших глаза зонтиками парижским коммунарам, зверски убивавших Либкнехта и Люксембург, издевавшихся над прогрессивными людьми во всем мире: топивших в траншеях с нечистотами в Парагвае, засовывавших змей в половые органы женщин в Южной Африке, а ещё гораздо раньше выбрасывавших новорождённых младенцев рабынь свиньям, бродящим по улице, избивавших илотов-рабов в Спарте, которых было в десять раз больше самих спартанцев. В Древней Греции это тоже считалось демократией! Если говорить о ваших издевательствах над простым народом, давай вспомним все восстания рабов, все крестьянские войны во Франции, в Германии, религиозные войны и крестовые походы в Чехии, все крестьянские войны в России, где процветало рабство почти до двадцатого столетия. И всё это происходило от хорошей жизни восставших?! Вспомни ваших торговцев «чёрным деревом», вывозивших рабов из Африки, вспомни Конкисту и колониальные войны. Вспомни все права привилегированных классов по отношению к угнетённым: пресловутые права сеньоров, право первой ночи в Европе, право первого удара в Японии и тому подобное. А когда с приходом к власти коммунистов вдруг оказалось, что всё это рухнуло, и стало понятно, что возможны отношения, противоположные прежним, что новое государство уже не защищает агрессивный индивидуализм, а последняя попытка противопоставить ему фашизм провалилась, тогда на Западе вдруг возникло понятие «права человека». В связи с этим тебе не кажется, что коммунисты воспитали мир?
— Ты забыл, сколько народу погибло за время правления ваших «воспитателей»? Тех, что отняли у народа свободу?
— Свободу?! Ты думаешь, на Западе в то время была свобода? Я вот недавно слышал, как один из ваших умников, оправдывая Кровавое воскресенье, говорил, что в Англии примерно в то же время правительство расправилось с рабочим выступлением покруче царя. Может быть, ты забыла, что уже в