| «Изба.» |  |
Вошли двое, чертыхаясь и усиленно растирая лакированные лбы. Низок косячок, не по городским меркам делан. Не евро стандарт, к коему привыкли городские. Да и комплекции у обоих не колхозного телосложения: тела к труду не привычные, сладкой негой обласканные. Сразу видно на рыночных отношениях вскормлённые. Как вошли в избу так сразу и к столу. Ложки свои достают, хозяйскими брезгуют.
Сели.
Сидят.
Ждут.
Час сидят, лбы вспотевшие батистовыми платочками вытирают. Два сидят, глаза выпучив из-под бровей нахмуренных. Три часа проходит, а за ними ещё четверть. Время дремать пришло, как полагается, да чтой-то не дремлется на пустой желудок. Тут дверь и отворяется, входит старичок.
— Здравствуйте гости дорогие! Кто вы и откуда? — спрашивает.
— МЫ ВЛАСТЬ твоя! Волею народа и тобой ИЗБРАННАЯ! К тебе пришли — КОРМИ НАС! — Так и ошарашили, будто ледяной водой окатили. А сами голодными глазищами вращают. Зубами белёнными пощёлкивают. Ложками по столу так и постукивают.
Испугался на первых порах старичок, из горницы в сени выскочил. Отдышался, очухался, призадумался. Привидится же такое, и врагу не пожелаешь. Отворяет дверь, и в щелочку малую заглядывает. А эти двое на том же месте сидят, во все стороны пялятся.
Делать нечего. Не бежать же из собственного дома. Пошёл старик на двор, наколол дров, печь растопил. Накопал картошки, чугунок в печь посадил. Закипело варево, зашкворчало сало. Накрыл дед стол скатертью. Ухватом чугунок на стол поставил, яичницу в сковороде придвинул. И усевшись на край скамейки, самокруточку закручивает, гостей разглядывает.
Те сидят, щёки надули зенки выкатив.
— Угощайтесь, гости дорогие! — дед спохватился — скатёрочку на краю по-правил.
Посмотрели гости дорогие на угощение. Удивились столу деревенскому. Это какое-то недоразумение! Это к собственной власти пренебрежение!
— Да как ты смеешь, старик, проявлять к нам такое неуважение! Мы тебе что, — собаки безродные? Что ты нам голышей в ведре на стол ставишь! — заревели гости дорогие.
— Мы, из кожи вон лезем. Думы за тебя Думаем. О твоём достатке печёмся. Живи только, да радуйся! Делать ничего не надо, только работай, да нас корми! — а сами-то хаить-хают, а сало уплетают. Всё уплели, ничего не оставили, даже крошки со скатерти слизали. Насытили желудки свои ненасытные, к себе старика подзывают.
— Сказывай, кто ты? Какого роду, племени? Чем живёшь?
Приблизился к ним старик. Отвечает:
— Такого то отца и такой то матери сын. Окрестных мест уроженец. Живу на земле своей, данной мне богом, с неё и питаюсь.
— Ну, вот что, старик, возрадуйся! Наконец-то пришла к тебе — Цивилизация! Плати и пользуйся.
— Да у меня и нету ничего, окромя огорода и дома со скотиной — пожимает дед плечами.
— На нет и суда нет. Дело решённое. Кто больше заплатит того земля и хозяйство — стукнул кулаком по столу один из гостей. Чугунок даже со стола соскочил, еле успел старик его подхватить. Другой гость извлёк из карманов бездонных, мошну огроменную с бумажками не виданными, все цвета змия зелёного. Недолго старик лицезрел это чудо, лишь пока плыло оно из кармана одного в карман другого.
— Дело решённое, Аукцион завершён! — громкий окрик и удар по столу кулаком.
— Попрошу освободить помещение!
— А как же Я ?! — только и вымолвил старик. — Как мне быть!
— Мы тебе пенсию назначим. Вон, видишь коврик при дверях, так, то тебе, вместе с веником. Да со стола не забудь смести, глянь, сколько осталось, то всё твоё, — на доживание.
Вышел старик на двор, огляделся вокруг, попрощался с хозяйством своим, кровью и потом нажитым. Достал суму дорожную и, вложив инструмент трудовой, вернулся к дому. Черенком от лопаты, подпёр дверь в горницу, обложил соломкою пшеничной уже не свой дом и чиркнул спичкой.
Только лишь за околицей обернулся, разглядел багровые отблески, распространившиеся по всему горизонту в надвигающихся тучах. Но не было это похоже на вечернюю зарю.
Напряжение природы переживало свой апогей и готовилось пролиться грозовым дождём и смыть тягостную духоту прошедшего дня. Воздух томился в ожидании прохлады. Над просёлочной дорогой, словно черные молнии мелькали ласточки, рассекая толпившуюся над луговиной мошкару. Притаившийся, за верхушками сосен и берёз, ветер ожидал своего выхода, когда развернёт он вовсю ширь свои плечи и выйдет погулять по земле матушке.
День угасал, готовясь уступить место новому дню.
17.01.14 - 21.06 2015г.
|
