Пока они курят, мы с вами попробуем вернуться лет эдак на сорок с хвостиком, назад. В те годы, когда молоденький Степа Кавалеров только начинал долгий и весьма тернистый путь восхождения на свой собственный театральный Олимп, на вершине которого, как оказалось, не так уж и сладко почивать на лаврах. Да простят мне мою высокопарность.
И кто знает, как бы сложилась Степина судьба, если бы не случай. И, что характерно. Весьма часто в театре, да, наверное, не только, судьба зависит от этого самого случая. Но в театре заметно, особенно. Вот и со Степой так.
2
Как он оказался в этом самом дальнем закутке за бойлерной, теперь уже никто толком не скажет. Да и говорить особенно некому, потому что мало кто знал все эти долгие годы о самом существовании закутка. И, уж, конечно, мало, кто забредал туда в подвал, миновав оркестровую яму, пройдя коротким, но низким коридорчиком при свете тусклой дежурной лампочки под сцену, умудрившись при этом не набить шишку на лбу, и не испачкаться в пыли и паутине. Затем, миновать помещение с механизмом поворота круга, протиснуться в узкую дверцу того самого закутка за бойлерной, и оказаться в комнате заваленной старой, отслужившей свой век, театральной мебелью.
Но факт, остается фактом. Каким-то образом забрел туда наш Степа, и главное, весь в растрепанных чувствах, и зело под хмельком, после выволочки, что устроил ему новый главный во время репетиции. Забрел. Огляделся при свете тусклой лампочки, не совсем понимая, где находится. Увидел в дальнем углу роскошный деревянный трон, обитый красной медью. И спектакли-то такие давно не шли, где он мог бы пригодиться на сцене. Увидел и умилился.
- И как же ты тут оказался, красавец мой? – Сказал он громко и направился к трону. Трон действительно был хорош. Работы старого театрального мебельщика и бутафора Тимошина-Ходушина, чьи работы из белой жести под хрусталь, до сих пор выставлены в Бахрушинском музее. – Кто же тебя сюда определил? – Вновь умилился Степа, аккуратно расчистил его, от наваленного барахла. Залюбовался. Как мог, стер пыль с сиденья и подлокотников. И уселся в красную плюшевую мякость, приветливо заскрипевшую старыми пружинами. Уселся и задремал. А может, и не задремал. Просто размечтался и расфантазировался. И, незаметно, расстроенные его чувства пришли в порядок. Обрели стройность и легкость. Сколько уж он так просидел, никто не знает. Очнулся, когда в голове зазвучала тихая, но весьма приятная, мелодия, чему он безмерно удивился. Потом сообразил, что мелодия эта звучит вовсе не в его голове, а скорее всего, доносится сверху, со сцены, где в этот момент начинался вечерний спектакль.
- Ну, вот. – Произнес он. – Спектакль начинается. А что у нас дают сегодня? – И сам же ответил.
- «Последние» Горького. – И тут же остановил сам себя на полуслове. – Постой. В «Последних» совсем другая музыка. Я точно знаю. Значит, что? - Он попытался сосредоточиться. – Значит… - Замолчал на секунду. Продолжил. – Значит, что ничего не значит. И музыка эта к спектаклю не имеет никакого отношения. – Сделал паузу. Спросил сам себя. – Я что же, сам с собой разговаривать начал?
- А хоть бы и сам с собой. Что тут такого? – Услышал он голос. – Почему не побеседовать с умным человеком?
- И действительно, почему? Если есть, что сказать. – Хмель еще вовсю гулял в Степином организме. - Почему не поговорить? - И новая мысль образовалась в нетрезвой Степиной голове:
- А, все-таки, музыка. Откуда? – Сам же нашел ответ. – Видно, приснилась. – И тут же возразил. - Но сейчас-то я не сплю. Или все-таки сплю? – Вконец запутался он. Махнул рукой. – Ну, и черт с ней. С музыкой. - Устроился на троне удобнее. Прикрыл глаза. Тихонько. Едва слышно заурчал себе под нос тоненьким голосом.
Как у бабушки козялок.
Как у бабушки козялок.
Козялок, козялок.
Козялок. Козялок.
Подложил под щеку ладошку. Задышал ровно, подчинившись сморившей его дреме. И, сквозь дрему услыхал, все тот же голос, как ему показалось, немного обиженный:
- Ну, вот. Вечно так. В кои веки живая душа забрела, а поговорить не с кем. Эй, парень, хватит ночевать. Давай побеседуем. Выспишься еще. Успеешь.
- Сейчас, сейчас. – Степа завозился на троне, положил под щечку вторую ладошку, зачмокал губками. – Пять минуточек. Только пять минуточек и все.- Внезапно открыл глаза. Мгновенно уселся. Огляделся по сторонам. – Кто здесь? Кто это со мной разговаривает? А ну, выходи. – Завертел головой. Увидел бутафорскую сабельку. Схватил в руки. – Выходи, говорю. А то, хуже будет.
- Да я, вроде, и не уходил никуда.
- Кто здесь? Объявись. – Степа взмахнул над головой деревяшкой. – Выходи на свет. Видеть тебя хочу.
- Ну, на счет видеть, это вы погорячились. А вот, поговорить, пожалуйста. Это мы завсегда готовы. – Степа вновь завертел головой по сторонам, пытаясь разглядеть собеседника.
- Да вы головой-то не вертите. – Прошелестело у самого его уха. - Все равно ничего не высмотрите. Придет время, я сам покажусь. А пока давайте, как есть.
- Ну, уж нет. – Заупрямился Степа. – Хочешь разговаривать, выходи из неизвестности. Я видеть должен собеседника.
- Экий вы, несговорчивый. – Раздраженно ответил голос. – Говорю же, не время еще. Вечно торопыжничаете. Вот и сегодня, ведь за свою торопливость, от главного схлопотали.
- Стопаньки. – Удивился Степа. – А тебе, откуда известно, про главного?
- Что значит, откуда? – И дальше с ехидцей. - Известно, вот.- И уже серьезно, даже с некоторой грустью. – Мне, по должности моей, полагается знать все и про вас, и про то, что в театре творится.
- Погоди, погоди. – Поначалу растерявшийся, Кавалеров, постепенно, начал приходить в себя. И хоть выпитый накануне портвейн все еще играл в его голове и будоражил кровь, а может, как раз, именно поэтому, он перестал чему-либо удивляться и принял все происходящее, как данность.
- Погоди, погоди, - вновь повторил он, - это по какой такой должности? Я, что-то не понимаю.
- Ну, что ж, молодой человек, в силу своего зеленого возраста, вы многого еще не понимаете. А, уж если честно, то, просто, ничего. Ровным счетом, ничего.
- И чего ж такого особенного, я не понимаю? – Обиделся Степа.
- Да вот, взять, хотя бы, ваш сегодняшний инцидент с новым главным.
- Ну и что, инцидент? – Степа насторожился. – Ничего особенного не произошло. Так, творческие разногласия, на тему роли. Обычное дело.
- Конечно, ничего особенного. Только, после этого, вы выдули бутылку портвейного вина. Обычное дело? – Хохотнул голос весело.
- Эй, эй! – Возмутился Степа. – А тебе-то, что до этого? Тебе-то, что? Ну, выпил и выпил. Стресс хотел снять.
- Вот, видите, стресс. А говорите, творческие разногласия. Обычное дело. Себе-то хоть не врите.
- И все-таки, - Степа попытался сменить тему, - это по какой такой должности тебе положено все про меня знать?
- А, не могли бы вы обращаться чуть повежливее. – Не ответил на вопрос голос. – Я ведь вам не тыкаю. И вас попросил бы разговаривать со мной, на «вы». Мы же не в казарме. – В голосе вновь проскользнула обида.
- Без проблем, - легко согласился Степа, - но, давайте про должность. Про должность. Публика ждет. – И громко захлопал в ладоши.
- Ну, вот что, публика. Попробуем успокоиться. И командовать прекратим. Все-таки, не я к вам, а вы ко мне пришли. Вот и ведите себя, как гостю положено.
- Извините, пожалуйста. Действительно, чего это я привязался к человеку, то есть я хотел сказать, привязался к … Стоп. – Вновь оборвал себя на полуслове Степа. - А, в самом деле, к кому же это я привязался? – В недоумении, прикрыл рот ладошкой. - Вы, кто такое? Или что? Нет, пожалуй, все-таки кто.
- Как сказал один мудрый еврей, - в звучавшем голосе появилась некая торжественность и, я бы сказал, определенная патетика. - Я есьм Альфа и Омега, начало и конец … - Ну, и так далее. Не помню точно, как там по тексту.
- Ничего не понял. – Степа почесал за ухом.
- Так и должно быть. – Ответил голос. - Я, ведь, уже говорил, что вы, молодой человек, ровным счетом ничего не понимаете из того, что происходит сегодня в жизни. А уж в театре, тем более. Не конкретно, в этом, где вы, с некоторых пор, имеете честь служить, а в театре вообще, в глобальном его понимании. В театре, как в храме Мельпомены. Вам, кажется, такое толкование преподавали в училище? И каким вам самому надо стать непременно, чтобы чего-то добиться на театральном поприще. А уж это для вас и вовсе, за семью замками.
- Ну, хорошо. Пусть я не понимаю. А вы-то понимаете? И причем тут Альфа и Омега?
- Ну, Альфа и Омега, может быть здесь и не причем. В смысле, как буквы алфавита. Но очень даже причем, как начало и конец всего сущего. Такие вещи стыдно не знать, молодой человек. Вы с библейскими текстами, похоже, не знакомы. – Пожурил Степу голос.
- Какие тексты? Вы за кого меня принимаете? Я комсомолец. – Гордо ответил Степа.
- Одно другого не исключает.- Спокойно прошелестел голос. - Ваше комсомольское звание, как я понимаю, не мешает вам пороть портвейное вино по случаю, а иногда и без него. Не мешает, не мешает.- Остановил он Степину попытку, что-то сказать. - Я же знаю – не мешает. И, уж поверьте мне, никакого вреда не нанесет вашему комсомолу, если вы библию почитаете.
- Но, ведь, я неверующий. – Попытался возразить Степа.
- А вот это, вы, пожалуй, напрасно, так категорично утверждаете. Это теперь вы не верующий. Хотя, скажу вам откровенно, вы и сами про себя не знаете, какой вы. А, пройдет время, и, глядишь, поменяете свое отношение и к вере, и к богу.
- Ну, уж нет. – Степа чуть не захлебнулся, от нахлынувшего на него негодования. – Что вы такое говорите. Я в партию собираюсь.
- Ну, что ж, партия. Партия сегодня – дело нужное. Богу угодное. Раз существует в этом мире. Но, давайте оставим эту тему.
-Да, да. – Быстро согласился Степа. – Вы там что-то говорили о театральной карьере.
- Разве я говорил о карьере? Не припоминаю.
- А о чем же вы говорили?
- Я говорил о том, каким надо стать, чтобы добиться чего-то путного на театральном поприще. А это, вовсе, не то же самое, что карьера. Но, судя по всему, вам это не нужно. – В голосе появилась насмешка.
- Нет! Нужно! Очень даже нужно! - Отчаянно вскричал Степа.- Мне-то, как раз, и нужно это больше всего на свете. – Недоверчиво покрутил головой. – А вы, действительно, знаете, как это сделать?
- Кому же знать, как не мне. – Внезапно голос замолчал. – Вам, действительно, интересно? Может быть, остановимся. И не будем углубляться в тему.
- Нет. Будем углубляться. Еще как будем. Я просто должен. Нет, я просто обязан знать все, что знаете вы. – Горячо вскричал Степа.
- Э, молодой человек, знать все, что знаю я, вам ни к чему. Но и то, что я поведаю, если все-таки решусь на это, напрочь переменит вашу жизнь. И не факт, что в лучшую сторону. Вы готовы?
- А это поможет мне добиться, как вы сказали, « чего-то путного»?
- До этого дня помогало. – Произнес голос грустно. – Однако, хочу вас предупредить, многое будет зависеть от вас самого.
- Я готов. Я на все готов. – Вновь отчаянно воскликнул Степа.
- Однако, имейте ввиду. – Тяжело и еще более грустно произнес голос. – Если вы, все-таки решите пойти по этому пути, сойти с него будет невозможно. Более того, любая попытка нарушить наш
|
