Санация, главы 1-9

Ещё хуже. Фанатичный коллекционер, - не затруднился с характеристикой Садовский.
- Ты понял ход мысли, - выкрутилась девушка, подталкивая Мишу к самостоятельному изучению темы.
- А почему вообще мы сняли квартиру на первом этаже? - поинтересовался наш герой. Вопрос повис в воздухе, как лёгкая осенняя паутинка, и был списан к риторическим собратьям.
Настя, которая настояла на выборе коммунальной площади в том районе, тоже удивилась чрезмерной лояльности хозяйки, которая за скромную плату уступила им жильё, оставив загадочное предупреждение про дядю Витю. Им оказался бомж в рясе священника (ни один служитель Бога при этом не пострадал, а если это и не так, то дядя Витя не сознался бы даже под костром инквизиции), полосатых меховых тапках с протёртыми в грязи тигриными мордами и шапке растаманской наружности.
Этот "рудимент моды", нагруженный, как коромысло, торбами со стеклотарой, поднимался раньше петухов и счастливым звоном приближал наступление утра, ошиваясь под окнами молодой пары. Зинаида Петровна, бывшая владелица квартиры, совершила роковую ошибку и, оказавшись сбитой с толку приливом доброты, однажды предложила дяде Вите пирожков с капустой. Если у рыбок условный рефлекс на кормёжку при включении настольной лампы, устанавливается с месяц, то эволюция бомжа в плане привычек сделала марафонский забег, не тормознув на нужной развилке. В тот же день дядя Витя мысленно окрестил это место "столовой", и ежедневно наведывался к хозяйке настойчивым стуком в окна, как царь, собирающий дань.
Попытки бунта Зинаиды Петровны закончились тем, что от кулаков бомж перешёл к булыжнику, от которого новые пластиковые окна противно визжали. Приезд милиции тоже не помог: дядя Витя надёжно залёг на дно, как чугунная гиря, а на следующий день террор продолжился.
Смена персонала "столовки" бомжа сильно не смутила, разве что тот стал ещё более развязным.
- Придумала пример! - озорные огоньки загорелись в глазах девушки. - Открытка на День Рождения! Ты использовал её вместо зубочистки!
Миша смутился и напрягся: преступление вышло не таким идеальным, как он думал. Пока Жиркевич уходила за праздничным тортом, парень тщетно пытался вытолкнуть языком застрявший кусок петрушки, нырнувшим в щель между зубами. В пылу борьбы с навязчивой растительностью Садовский забыл про зубочистки и схватил первое, что попалось под руку.
- Прости. Обещаю, что следующие открытки я сохраню в целостности и сохранности, - торжественно сказал наш герой, нежно проводя рукой по длинным русым волосам Насти.
- То есть эта уже лежит в гробу в белых тапочках? - впилась ему ногтями в руку девушка, безошибочно определяя двойное дно в последней фразе.
- Потерялась, - признался Миша. - Вернуться, увы, не обещала. Можно отправить собак по следу открытки, но на это уйдёт время.
- Жаль только, что статус ценной находки сегодня прикреплён к тебе, - благодушно сказала Настя, с грациозностью лебедя выгибая шею.
Губы молодых людей прильнули друг к другу, как два порхающих мотылька, и в ауре пылающего чувства тотчас сгорели житейские пустяки.
- Отсутствие Горностаева идёт тебе на пользу.
- Что ты имеешь в виду? - прикинулся непонятливым Садовский.
Знакомая фамилия резала слух, как звук крошащегося пенопласта. Тема разговора начала неумолимо, как неуверенный канатоходец, крениться в опасную сторону.
- От тебя куревом не несёт, - ответила Настя. - Учти, если сам подсядешь на эту дрянь, то ко мне на километр не приближайся.
- Учёл. Как твоя волчица? Не грызётесь? - перехватывая инициативу, спросил наш герой.
- Привыкаем друг к другу. Бурка меня иногда удивляет своими поступками. Может затаиться в траве на час, чтобы голубь чуть ли не сам к ней в пасть попал, а может увидеть за витриной магазина кусок ветчины и бросаться на витрину.
Слова девушки об этих птицах не были аллегорией. Минские голуби давно получили прописку в столице и вели там свою распутную жизнь. Крылатые хулиганы шныряли под ногами прохожих, и в случае столкновения с циничным ботинком возмущённо взлетали и презрительно смотрели на обидчика с фонарей, а иногда устраивали разборки между собой, устилая трофейными перьями места боёв. Опасные великаны, которыми рисовались люди для остального пернатого сообщества, были для голубей основным источником подкормки и мишенью для отторжений выделительной системы.
- Может волчица увидела своё отражение в зеркале и сцепилась с ним? - наивно предположил Миша.
- Поверь, это был голод. Мы делим с Буркой сознание на двоих, поэтому мне передаются её звериные инстинкты. А на своё отражение она смотрит только в лужах, из которых собирается пить, - назидательно произнесла Жиркевич и потёрлась носом о щеку Садовского.
Настя почувствовала дурманящий запах человеческой плоти и тревожно отстранилась.
- И не противно тебе есть сырое мясо и пить неотфильтрованную воду? - добавил лишнюю ложку дёгтя Миша.
Однажды в гостях у Садовского девушка отобрала кусок свинины у его соседа, которым тот пытался охладить набухающий фонарь под глазом, и приказала тому не жаловаться и терпеть суровую мужскую долю. Именно приказала, а не попросила: отец Насти был полковником в отставке, от которого дочь и понабралась командирских замашек.
В другой раз Насте померещилась накипь на чайнике, и она не поленилась сбегать в магазин за лимонной кислотой. Дважды совершив наступление на ничтожные ряды микробов, девушка успокоилась и, спустя час возни, дала добро на проведение чаепития.
- Пустяки, - со спокойствием удава отреагировала Жиркевич. - Бурка внесла свои вкусовые коррективы. Первое время я вообще пугала соседей воем на луну, пускала слюни в колбасном отделе и нарезала круги за несуществующим хвостом.
- Я и понятия не имел, сколько ты пережила за последний год, - виновато заключил девушку в свои объятия наш герой. - Прости, что наша разлука продлилась так долго. Но я верил...
- Я ходила на твою могилу, - дрогнул голос Насти. - Была там почти каждый день. Разговаривала с памятником, смотрела на лицо, застывшее на каменной плите...
- Эту легенду пришлось придумать. Если бы я провалил задание, то под угрозой оказалась бы и твоя жизнь. Ставки были высоки, и мне пришлось отказаться от самого дорогого. Я утешал себя тем, что ты осталась в надёжных руках, - тихо сказал Садовский.
Луч солнца пробился сквозь щель в листве и радостно засветил в лицо Мише, но тот взаимностью не ответил, а лишь слегка прищурился.
- Мне нужны были твои надёжные руки! Когда я заболела лихорадкой, то не ты, Миша, следил за моим самочувствием, а незнакомый человек! - вспылила Настя.
Обида жгла ей горло горячим свинцом. Вместо искреннего раскаяния ей подали просроченные оправдания и слепую веру в важную миссию.
- Хотя это не отменяет моей благодарности Горностаеву за заботу и спасение.
- Спас жизнь, сделав тебя мутантом, - сухо сказал Садовский. Он был искренне удивлен реакции Жиркевич, последние же слова и вовсе вызвали неприятную горечь. - При личной встрече с Иваном Петровичем мы обсудим тему твоего выздоровления.
- Да ладно? Ты недоволен?! С каких пор стало иметь значение, кто перед тобой: человек или мутант?
Лицо Жиркевич покрылось бурыми пятнами. "От возмущения до испепеляющего гнева одно извержение внутреннего вулкана", - запоздало подумала девушка, делая глубокий вдох.
Бурка, будучи неглупой частью подсознания, правильно оценила ситуацию и начала забирать контроль над телом.
- Я имел в виду, что Горностаев мог вылечить тебя и другим способом. Медицина в случае лихорадки не бессильна, существуют разные лекарства, в худшем случае ты могла бы отлежаться в больнице пару недель, - медленно, будто шагая по минному полю, произнёс парень. Внутренний стержень позволял Садовскому сохранять мужской престиж и демонстрировать монументальную выдержку, галантно принимая грудью уколы критики.
- Была вероятность, что я заразилась вирусом, от которого умирали люди! - возразила Жиркевич.
- Твоя волчица тоже своего рода вирус. С той разницей, что лихорадку ещё можно излечить, а от Бурки ты не избавишься никогда, - с леденящим спокойствием произнёс наш герой.
Обозначить эту странную особенность Миши можно было, как покладистый нейтралитет. Страдальцам и обиженным он мог подставить своё товарищеское плечо, но вытащить из него бонусные слова поддержки не удавалось никому. От равнодушия эта жизненная позиция отличалась тем, что в любой ситуации у Садовского оставалось своё независимое мнение, которым делиться с другими он не хотел.
- Она будет пытаться сломать тебя, навязать свои правила игры, завладеть телом целиком. И если у волчицы это получится, то я могу никогда не увидеть прежней Насти.
Слёзы крупными бусинами потекли по щекам девушки, и их солёный привкус остался на губах. Настя увидела, как пальцы рук покрылись волчьей шерстью, а ногти свернулись и приняли форму когтей зверя. Бурка смещала рассудок Насти толчками, как двигают машину, заглохшую на морозе.
- Хватит! Ты опасаешься волчицы, а я боюсь того, что с каждым днём узнаю тебя всё меньше! Не Бурка разрушит наши отношения, а твои секреты, которые растут с каждым днём.
- Хочешь правды? - хрипло спросил Садовский.
Лицо нашего героя начало искажаться, кожа утратила свою целостность и путешествовала в виде крупных пузырей и складок, обнажая мышцы и участки черепа. Людей, случайно увидевших превращение Миши, санитары в белых халатах отпаивали чаем с ромашкой и уверяли, что двуличный человек лишь устойчивое выражение. На Настю превращение не произвело такого впечатления, однако ей стало не по себе. Щеку Садовского диагонально рассекал свежий шрам, левое ухо представляло собой фарш, условно сохранявший очертания раковины, нос был сломан несколько раз и смещён, а глаза окружал фиолетовый ореол.
- Ты можешь узнать о третьем человеке, который тебе совсем не понравится.
- Не понравится?! Миша, ты сам запутался в своих обличиях! Думаешь, что заботишься о моей безопасности? Облегчаешь мою жизнь? Заблуждаешься... Всё это ты делаешь в своих корыстных целях, чтобы скрыть свою мерзкую лживую... сущность!
Лицо Насти скрылось за частоколом густой волчьей шерсти, и девушка из последних сил начала отползать от Садовского, борясь с учащающимися волнами судороги. Дикой болью отозвался позвоночник, подвергшийся деформации, затем взвыли мышцы и суставы, вынужденные подстраиваться под новое устройство двигательного аппарата, а потом отказали руки и ноги, ставшие полноправными конечностями Бурки.
Голова Жиркевич затрещала, нос смялся до нужных размеров, едва успевая в такт с формирующейся пастью, росли звериные зубы, заострились и выгнулись уши. Последними исчезли глаза, с застывшим в карих зрачках мёртвым разочарованием.
Волчица дугой выгнула спину, привыкая к доминирующей роли, шевельнула хвостом и довольно оскалилась, решив отпраздновать начало свободы пиром.
- Спокойствие, Бурка, только спокойствие, - избрал политику умиротворения зверя наш герой.
Миша догадывался, что руководит волчицей не только голод, но и остаточные негативные эмоции Насти, что пропорционально сводило вероятность компромисса к нулю. Не став заморачиваться фигурами высшего пилотажа