нутро требовало чего-нибудь посущественнее, посытнее.
Единственной пищей, постоянно попадавшейся ему на глаза и будоражившей его голодное воображение, были мелкие пташки, во множестве порхавшие и щебетавшие там и сям - в воздухе, в траве, в деревьях, в кустах. И ему даже стало представляться, что угости его кто-нибудь прямо сейчас поджаренной или даже сырой птичкой, он бы, наверное, как хищник, как волк, не разжёвывая, с хрустом проглотил бы это зажаренное, а может быть даже и сырое блюдо.
Но снедь из пернатых порхала на безопасном для неё расстоянии, да и никто ловить её для Мишки не собирался. Слепней и мух, а в перелесках и комаров, досаждавших путешественникам, Мишка в своих мечтаниях в пищу пока ещё не включал. Но, кажется, он уже был близок к тому, чтобы перейти и эту опасную черту.
Около указателя Мишка заявил решительно:
- Всё. Я больше не могу. Сворачиваем в этот «Шустрый». Наверняка там столовая есть. Купим у них бутерброд с колбасой.
Ростик предпочитал бутерброды с сыром, но он тоже устал и проголодался.
Упрятанный в сосновом лесу, обнесённый сплошным забором детский лагерь оказался недалеко, дорога упиралась в его наглухо закрытые ворота. Дежурных у калитки не было, и в поисках какого-нибудь лаза друзья направились вдоль забора. И вскоре обнаружили зелёное строение, наружная стена которого служила как бы продолжением сплошной ограды. И в нём на радость, как подумалось Мишке, а на самом деле вовсе не к добру, темнело открытое узкое окошко.
- Подсади-ка, я спрошу – не продадут ли нам бутерброд? - попросил Мишка друга.
Ростик пригнулся, и Мишка влез ему на спину. Теперь они напоминали цирковую пирамиду с той лишь разницей, что была она наоборот, вверх тормашками – маленький акробат стоял внизу и держал толстого.
Акробат Ростик, держась за стенку, еле-еле, с трудом поднялся и выпрямился. Теперь акробат Мишка мог попытаться протиснуться в похожее на бойницу окошко. И ему это удалось – внутрь пролезла голова и грудь. Но дальше дело не шло, живот никак не пропихивался, и Мишка застрял, заткнув собой окошко. Теперь Ростик мог его уже не поддерживать - одна половина акробата висела внутри сарая, а вторая в обгорелых штанах дёргалась, стараясь проникнуть в окно, на улице.
На Мишкину беду сарай оказался кладовой. Причём не каких-нибудь лаков и красок, или предположим, мебели – стульев, кроватей, шкафов. Всё оказалось куда хуже – в помещении хранились коробки и пачки конфет и печенья.
Акробат протянул правую руку, извернулся – и совсем немного не достал до упаковки печенья. Он вытянул левую руку, скрутился в какую-то немыслимую для его толщины спираль, и почти дотронулся до пачки конфет - не хватало совсем чуть-чуть. Акробат изворачивался и тужился и так, и эдак, но не дотягивался до лакомства. У него заструились потоками слюнки изо рта, и он взвыл:
- Ростик, друг! Там печенинки! Помоги! Дай, хоть одну!
- Да как я тебе отсюда эти твои печенинки дам?
По судорожному дрыганью зависшего в окне акробата ещё до его просьбы Ростик заподозрил, что тот обнаружил что-то съестное. И он попытался помочь другу пролезть дальше в окошко, изо всех силёнок подталкивая его ноги в обгорелых штанах и кроссовках. Но акробат застревал от этого крепче и крепче.
Для Мишки всё это напоминало какую-то изуверскую пытку. Дальше молча наблюдать всё это изобилие лакомства, он уже не мог, и взвыл от беспомощности, будто скорая помощь на забитом автомобилями перекрёстке.
Ему неожиданно ответила маленькая рыжая кошечка, ещё раньше, судя по всему, проникшая в кладовую через открытое окно. До Мишкиного вопля она сидела тихо, спрятавшись за коробками, но тут испугавшись, с криками «мяу», начала метаться по кладовой.
Увидев её, Мишка вначале даже выключил свою сирену и даже вскрикнул радостно «Зюзя!» Но, приглядевшись в полумраке, тут же добавил «Нет, не он», и снова продолжил орать, требуя печенинку.
Кошечка забилась от страха в дальний угол и мерзко, как умеют рыжие кошки, стала подвывать Мишке. Наверное, она тоже решила, что её положение безвыходное - окно, как бутыль пробкой накрепко заткнул какой-то орущий акробат, всех мышей она переловила ещё раньше, конфетами и печеньем не питалась, и готовилась, судя по всему, принять голодную смерть.
Ростик слышал, как на Мишкины крики и кошачий вой с другой стороны, за забором у кладовой начали собираться оздоравливающиеся воспитанники лагеря. А вскоре открылась калитка у ворот, и они подбежали к незадачливым путешественникам с наружной стороны ограды – там, где стоял Ростик.
Мишка по-прежнему требовал печенинку, и самые жалостливые из них тоже начали подпихивать Мишкины ноги в прожженных штанах и кроссовках, чтобы акробат всё-таки проскочил в кладовую. Но пробка из Мишки от их бескорыстных усилий застревала в бойнице ещё надёжней. И орал он всё громче. И ещё отвратительнее подвывала ему рыжая кошка.
Вскоре появился и дежурный вожатый.
- Чьи это такие обгорелые брюки из окошка торчат? – удивился он. – Из какого отряда? Неужели опять из моего?
Но крепко-накрепко засевший Мишка не отвечал, из какого он отряда, только бил в воздухе ногами и требовал, заслышав взрослый голос, теперь уже не только печенья, но и конфет.
Выпиливали злополучного акробата из оконной рамы, под руководством вожатого, пилами и лобзиками юные столяры и плотники из лагерного кружка «Умелые руки».
Глава двадцать первая. Операция «Зюзя»
Объевшиеся ужином, Мишка и Ростик свалились со стульев и уснули прямо в лагерной столовой. Над ними громоздилась на столе гора вылизанных тарелок из-под яств, вынесенных охающими, сердобольными поварихами откуда-то из закромов специально для обгорелого Мишки из жалости, и худенького Ростика, чтобы рос, и тоже, значит, из жалости.
Путешественники не почувствовали, как санитары из старшего отряда с красными крестами на белых пилотках отнесли их на носилках в главный корпус и уложили спать в холле на кожаных диванах около актового зала под огромными пальмами. Не ведали они, что усатый директор, выслушав их жалостливый рассказ о своих злоключениях, собрал после отбоя срочную летучку. И объявил вожатым и воспитателям, что завтра будет организована поимка кота по имени Зюзя, нечто вроде игры «Зарница», но только настоящая - не с условными поисками, условно спрятавшегося, да ещё и условного противника, а с настоящим розыском по-настоящему пропавшего, настоящего кота с белой кисточкой на хвосте.
Мишка и Ростик не слышали, как утром после завтрака прозвучал горн «Тревога» и по лагерному радио объявили, и без того уже облетевшую все отряды весть о пропавшем коте Зюзе. Как спешили воспитанники на главную площадку на общий сбор. И как почерневшие от бессонницы и разноцветные от акварельных красок лагерные художники раздавали по отрядам изображения кота со львиной кисточкой на хвосте. Исполнив свой долг до конца, художники уснули тут же на площадке.
Прямо с линейки во все стороны помчались поисковые группы. Дороги и тропинки были перекрыты постами и заслонами. В овраге спрятался засадный полк из двадцати самых отъявленных головорезов, собранных по всем отрядам.
Проснувшийся Мишка назначил себя заместителем директора по руководству всей операцией «Зюзя». Он уселся в директорском кабинете около телефона, на зависть лагерным в обгорелых штанах и всё такой же немытый. Ростика он поместил рядом по правую руку от себя.
Самые младшие, которых не взяли в поиск, облазали и обнюхали весь лагерь. Нашли только дохлую мышь, похоронили её с почестями и стали осаждать старшую вожатую, требуя немедленно переименовать их отряд из «Тюльпанчика» в «Отряд имени кота Зюзи».
Первым к Мишке был доставлен некто Царапкин – из головорезов. Он пририсовал к изображению кота Зюзи длинные ослиные уши. Ревущий Царапкин, не смотря на фамилию, с позором был отстранён от поисков.
Вслед за головорезом в кабинет стали поступать первые обнаруженные поисковыми группами коты, кошечки и котята.
Мишка и Ростик отбраковывали животных и тут же отпускали их на волю. Но после того как четыре раза подряд освобождённую голубоглазую сиамскую кошечку четыре раза подряд принесли в кабинет братья Кошкины, Мишка распорядился до поимки Зюзи никого из породы кошачьих на волю не выпускать.
Вскоре и в самом лагере, и в деревне, что раскинулась за лесочком поблизости, не осталось никого из мяукающей братии. Зато в кабинете мурлыкали, выли, визжали, мяукали и орали на столе, на диване, в креслах, на стульях, шкафах, и даже из завоёванных лагерными футболистами, гимнастами и акробатами спортивных кубков, рыжие и чёрные, полосатые и в крапинку, с манишками, чулочками и юбочками, холёные и облезлые, ухоженные и лохматые, одноглазые, хромые и безухие, коты, кошечки и котятки.
Деревенские ребятишки сообщение по радио слышали краем уха. Поэтому вначале они приволокли в кабинет вместо Зюзи полузадушенную Зину – гусыню. Потом втащили упиравшегося Зосима – барана. И даже пытались протиснуть в дверь толстую Зойку – корову.
После бодучей и длиннорогой Зойки директор – не Мишка, а настоящий, усатый – приказал немедленно прекратить поиски. Но его уже никто не слушал – процесс пошёл вразнос и возглавлял его Мишка.
А в лагерь вели и тащили собак и куриц, ягнят, жеребят, козлят, телят, уток и даже индюков. Завидев такой сход животных, сама пришла лошадь со спящим возницей в телеге. А грустная девочка, с капающими из-под очков слёзками, привела на верёвочке из деревенского клубного зооуголка своего любимца - низенького, рыженького, пугливого лисёнка.
Для детсадовца Муркина из «Тюльпанчика» это послужило сигналом. Решив, что стали собирать и диких зверей, он пролез в дырку под забором и убежал в лес – ловить медведя топтыгина, приснившемуся ему накануне в тихий час.
Мишка срочно послал нарочного в овраг и снял из засады истомившихся от безделья головорезов, приказав немедленно задержать медвежатника. Полк с гиканьем и свистом умчался в лес и как сквозь землю провалился.
И тогда, чтобы усмирить разбушевавшуюся стихию, дрожащий от переживаний усатый директор решился на обман. Он сел в лагерный автобус и вскоре вернулся, лично доставив с почты со станции подозрительную телеграмму: «Детский оздоровительный лагерь Шустрый тчк Мишке тчк жду зпт скучаю Мурлышкино тчк приезжай лагерным автобусом тчк целую зпт вечно твой кот Зюзя тчк».
Глава двадцать вторая. Здравствуй, Зюзя!
Мишка долго крутил в руках подозрительную бумажку – он чуял какой-то подвох. К тому же начальственный кабинет, кресло и Ростик по правую руку на телефоне, пришлись Мишке по нраву, и ему совсем не хотелось расставаться со всеми этими атрибутами лагерной власти. Но усатый директор изо всех сил жал на гудок автобуса, и Мишка решился.
- Проверим, - вылезая из-за широкого, дубового стола, объявил он Ростику. – Быстренько сгоняем в Мурлышкино – одно колесо здесь, другое там.
Мишку и Ростика провожали все, кто
