Яростно.
Зло.
Требуя остановиться.
А звук распался на отдельные ноты, на отдельные периоды колебания, ударился о непроницаемую, невидимую преграду и осыпался к ногам, словно мел от сбитой молотом штукатурки со стены сто лет простоявшего дома.
Ты стал подопытным растением.
Тебя накрыли прозрачным, стеклянным колпаком.
И ни единого звука, и ни единого запаха не сможет прорваться, протечь, пролезть, просочиться, туда,
в мир, что ты видишь,
и не можешь стать его частью.
Тяжёлое чувство усталости сгибало пополам. Он упёрся ладонями в полусогнутые колени.
Прошипел:
– Чёрт.
Идущий впереди незнакомец мгновенно оказался рядом.
– Что? Тебе плохо?
– Нет. Мне удивительно хорошо – язвительно прохрипел упавший. Выпрямился и озадаченно оценил на глаз расстояние, что в один миг преодолел незнакомец.
– Тебя мучают твои старания. Остановись. Работа до пота не нужна.
Если ты не хочешь пропотеть.
Ты хочешь вспотеть или попасть в указанную точку?
Какой результат тебе нужен?
Ответь на вопрос. Освободи себя от старания….
– Куда мы идём?
– Ты знаешь….
Из ниоткуда возник ангел.
Почему ангел?
Крыльев нет, оперения нет.
Футболка – застиранная, кирпичного цвета с добавлением непонятных оттенков.
Совершенно невзрачные джинсы, и непутёвые полукеды.
Его появление вызвало странное чувство.
Представьте себе.
На боку Вашего, новенького, блестящего свежестью автомобиля, намалёвано хамское, жирное нецензурное слово.
В ноздри, постепенно усиливаясь, проникает назойливая вонь.
Костюм мучает и раздражает. Рука тянется сорвать галстук с шеи.
Представьте, что эти три ощущения являют собой одно целое.
Вот он возник,
этот ангел.
И принёс с собой «Это».
И почему ангел?
Может быт, потому, что дурак.
Отсутствие разума делает его совершенно счастливым.
Беспричинно счастливым.
Он – что шелудивая сучка, которой почесали за ухом, надеясь найти там самое чистое место.
А собственно какая разница? Ангел и ангел.
Что?
никогда не видели ангела?
В конце концов – это может быть ироничная кличка,
издевательское прозвище,
или
стерегущий при встрече антоним.
Берегитесь.
Или доверьтесь.
Ангел возник,
неожиданно и совершенно ни к месту.
Тут же появились собаки.
Виляя хвостами они кинулись к упавшему в храме, повалили его на песок. Сердито рычали и безжалостно грызли ноги, бока, руки.
Один, особо свирепый пёс, лязгал челюстями и целил вцепиться в лицо.
Упавший извивался от боли, перекатывался с боку на бок и дико выл:
– Убери! Убери собак! Бля, убери!
Ангел взглянул на упавшего и, с видом большого знатока, произнёс:
– Активнее! Активнее работай руками! Ногами! Поворачивайся вокруг оси, группируйся! Ещё активнее! Вот.
Не обращая внимания на крики, подражая боксёрской стойке, обозначил (в плечо стоящего рядом путника) несколько джебов.
Сложил губы трубочкой и медленно, сопровождая свистом, изобразил свинг.
Выпрямился, обозначил ещё несколько ударов в воздух. Приплясывая и стряхивая руки затараторил:
– Привет. Как дела?
Не дожидаясь ответа:
– А возьмите моих собак. Мне на полпериода надо туда, за горизонт. Возьмите! Забавные добрые твари. С ними только гулять, играть и кормить.
Бесподобные твари.
Собаки оставили свою жертву.
И, как по команде, приняли позу «Сидеть».
Казалось, они хотели понравиться.
Их клыкастые пасти демонстрировали дикую и довольную улыбку.
Покусанный неуверенно поднялся.
На одежде следы собачей слюны, следы когтей.
Прилипший на слюне песок.
Поднявшись он сильно, размашисто ударил Ангела огромной мухобойкой по голове.
Ангел исчез.
Исчезли собаки.
– Откуда? – спросил покусанный, почти срываясь на крик.
– Что?
– Мухобойка откуда? – он тряс мухобойку крепко сжимая её пальцами и дрожал всем телом.
– Я не знаю. Это же твоя мухобойка.
– Как она тут оказалась? Кто был этот Ангел?
– Где ты взял мухобойку – я не знаю. Ангела я тоже не знаю. Это ты сказал, что он ангел.
Я тебе уже говорил – будь осторожнее.
Идём.
– Подожди! Меня погрызла свора огромным псов.
Вы стояли в стороне, мило беседуя.
И ты говоришь, что не знаешь его, не знаешь откуда эта чёртова мухобойка!
– Курт.
– ?..
– Тебя зовут Курт. Я не могу тебе помочь. Я даже не знаю, что происходит. Конечно я понимаю- тебе трудно. Там творится что-то страшное, но я не вижу, что. Это только твое, и я не могу помочь. И это моё. Я знаю – но ничего не могу сделать. Я вижу, но ничего не могу сделать.
Я – как ты.
Ты хочешь встать и пойти к ней.
Сесть рядом, взять за руку, спросить, как твои дела….
Но сделать это нельзя! Тебе запрещает чья-то непонятная власть. Тебе запрещают границами
паспортами, бумажками, которые никому не нужны, но говорят, что они нужны тебе…
У них разные имена. Виза. Рубль. Уже в этом названии слышны рубка, казни, убийства четвертования. Само это название дышит в лицо тюрьмой и грозит смертью.
И всем это нравиться. Это не нравиться тебе.
Ты хочешь встать и пойти. Но тебе запрещают.
Требуют, чтобы покорнейше испросил разрешение. Иначе, ты должен сидеть в тюрьме….
Что это?!
Так и я – не могу помочь тебе.
Курт нервно размахивал руками и был готов заорать от возмущения, но вместо этого смиренно произнёс:
– Я хочу пить.
– Пей.
– Что?! Пей?! Ты издеваешься. Что пить? Песок? Камни? Что?!
И зашевелилась земля под ногами.
Песок горбился холмом и, осыпаясь, стекал струйками в разные стороны.
Из-под песка выдвигался бревенчатый сруб колодца.
Полный прозрачной, вкусной, прохладной воды.
Курт облокотился на сруб.
Крепко обхватил пальцами гладкие брёвна.
Жадный, коснулся губами воды.
Был готов грызть её, готов кусать её, отрывать себе большими кусками, погрузиться в неё всем телом и раствориться в ней.
И он не заметил, что его руки вросли в гладкие брёвна.
Пальцы – превратились в сказочные сучки и коренья, предплечья – в округлые выросты ствола, а рукава одежды – в подобие замшелой коры.
Серое, душное небо навалилось со спины, прижалось, мешая дышать.
Четыре стальные чёрные цепи опустились с неба.
Четыре огромных крюка, позвякивая тяжело легли на спину Курта.
Рухнули со спины и, покачиваясь, повисли рядом.
Не понимая, что происходит, Курт забыл о воде.
Задыхаясь страхом, он пытался оторваться от колодезных брёвен.
Попытки следовали одна за другой.
И превратились в беспомощное биение тела о бревенчатый сруб.
Два крюка зацепились за рёбра, заползли внутрь грудной клетки, сделали больно.
Они проникали всё глубже, всё плотнее обхватывали рёбра и выдавливали наружу пульсирующее мясо.
Два других – обхватили суставы бёдер.
Небо тянуло цепи в свою бесконечность, а цепи увлекали за собой, вопящее, насаженное на крюки тело.
Колодец опускался под землю.
Одежда-кора истончалась до плёнки и разрывалась.
Пальцы, превратившиеся в сучки и коренья, натягивались струнами и лопались, отрываясь от брёвен сруба.
Звонкий хруст раздираемых, расщепляемых брёвен.
Ужасающий душу крик.
А цепи тянули всё выше.
Если живого слона распиливать циркулярной пилой,
а в хобот и в глотку вставит гудок от теплохода, то вы получите этот звук.
Крик раздираемого живьём слона через гудок теплохода.
Боль и страх извлекают мощь.
И нет на свете добрых слов, что бы вызвали такую силу.
Но боль и страх.
Кому же вы служите «говорящие, добрые» люди?
Ваши слова вызывают слабость и сон.
А мне нужна сила.
Колодец погрузился под землю.
А цепи были прочны.
Они оторвали вопящее тело и по инерции подбросили вверх.
Тело сорвалось с крюков и упало на землю.
Лицом вниз.
Некрасиво.
(продолжение следует)
