В женском коллективе в окружении запаха лака и духов, чая и булочек, бессмысленных обсуждений ток-шоу на ТВ сидел немолодой коллега N.
При редком маленьком росте его лицо, обрамленное кудряшками вокруг лысины, всегда сияло. Он носил узкие неглаженные брючки и большого размера изношенные ботинки, отчего его облик казался еще комичнее.
Был не уверен во всех проявлениях.
Но порой, в редкие минуты, он принимался декламировать вслух классику, рассекая по диагонали небольшой кабинет, точно забывая об окружающих. С актёрской дикцией и с активной жестикуляцией, с горящими глазками устраивал театр одного актёра. Причём, обязательно с выходом.
В подобные минуты ощущение было таковым, словно врывался в кабинет свежий ветер, который раздвигал условные застоявшиеся границы бытия.
Я воспринимала его соло как гимн свободе и духовности.
В своих выступлениях коллега N точно погружался в свой мир. И истину держал высоко над головой.
Но тогда над ним не смеялся только ленивый.
Всю жизнь стремлюсь осознать, отчего же люди норовят высмеять несхожих? Кто выделяется из строя… Кто отличен от всех…
Коллега N дорожил своими творческими выпадами, ибо сие выпады освобождали его от плена закомплексованного маленького тела и давали выход бурлящим внутренним эмоциям.
Выступления коллеги N у меня не вызывали смеха, хотя в данной форме было, безусловно, нечто-то комичное. Но содержание было таким безотрадным… Когда он декламировал монолог Чацкого, выглядел особенно взбудораженным. Коллега N будто желал напомнить окружению про другое измерение в обществе.
Люди не принимали его философию, что подразумевало - внутренняя красота затмевает внешнюю. Он страдал от своего излишне маленького роста и не соответствующей тому большой души. Сей дисбаланс и составлял его хроническую внутреннюю трагедию.
Интеллект и эмоциональная тонкая душа, вмещенные в маленькое неприглядное тельце, вырывались на свободу, таким вот неформатным выступлением для коллег, где во главу угла ставились неизменно материальные ценности и сомнительные цифры.
В настоящем продолженном времени эпоха довлеет над вечностью…
Коллега N называл меня королевой. Он приносил воду во время моего дежурства на кухне и при этом приговаривал:
- Какая же королева без подданных. Татьяна, я Ваш подданный!
Но и я ощущала себя «искусственным органом в едином организме коллектива». Однако мне не составляло сложности быть услышанной, чем ему – подчас моя наружность крепко убеждала окружающих.
Предполагаю, отчего же коллега столь полюбил монолог Чацкого. Сей монолог не потеряет свою актуальность в обществе вовеки.
Коллектив, предпочитающий роман «Рублевские жены», откровенно его отталкивал от себя. Не принимал его более двадцать пять лет. Они насмехались над ним столько же лет. Он являлся изгоем и шутом в коллективе. Заложником нелепой внешности и ранимой души. Но порывался цепляться за жизнь в лице чуждого ему общества.
На вопрос, обращенный ко мне фанатами "Рублевских жен", куда бы потратила миллионы, я ответила убежденно и искренне:
- Подарила бы по однокомнатной квартире хоть какому-то количеству выходцев из детских домов. Реакция коллег была шоковой. Как они уставились с изумлением и непониманием! И даже с недоверием!
С грустью припоминаю, как коллега N пытался противостоять необразованной «хамоватой» властной начальнице.
От ее невежественных нападок он порывался обороняться юмором, предавая забвению весьма лимитированный юмор начальницы.
Женский коллектив маленького коллегу затыкал на первом же слове, поднимая на смех любое философское высказывание, не оставляя территорию для его болезненного мужского самолюбия.
При появлении в коллективе примечательного мужчины коллега высказывал:
- Молодой человек, коли вы намерены завоевать одну из красавиц отдела, необходимо понравиться королеве. Ибо ее мнение интересует всех!
Вот так он говорил обо мне.
В отсутствие моего героя, его высказывания комментировались искаженно и вызывали безудержный хохот у окружающих.
Что нас связывало? Меня отродясь привлекали не умеющие петь в хоре.
Кроме страсти к мировой классической литературе, нас объединяло и то, как мы не смели ходить строевым шагом. Не следовали за толпой. И мы оба любили "Мастера и Маргариту", и безоговорочно верили, что Берлиоз не попадет на заседание МАССОЛИТа, т.к. Аннушка купила и даже успела разлить масло.
Принижая его, самоутверждались многие. Даже не постигшие миллионной доли его мудрости и интеллекта. До чего же было печально лицезреть подчас, как маленький коллега тщетно пытался защитить свой удивительный внутренний мир. Он являлся одним из самых незаурядных и ярких людей среди моих знакомых, о чем не раз я высказывала ему.
Вопреки нереально малой наружности, коллега N носил в себе огромный позитив. И об этом я упоминала ему не единожды. С улыбкой припоминаю ответное его ликование.
В те дни, когда коллектив собирался в честь какого-либо праздника, коллегу N никогда не приглашали за общий стол. Отчего я испытывала неловкость. Без него не усаживалась за праздничный стол. Но скольким негативом отвечали мне за ту выходку окружающие!
Когда-то, в 90-х, N приводил женихов, таких же неудачников, но интеллектуалов. И они с ходу принимались декламировать стихи классиков.
Трогательный, тщедушный и смешной образ коллеги N навечно врезался в мою память. Разве жалость не вызывает желание беречь, оберегать?
Припоминаю, с какой болью он поведал о сыне, которого сбила машина на его же глазах. И со слезами добавлял, что сбивший ребенка водитель так и остался безнаказанным.
Он пережил непомерное количество судебных процессов... В поисках истины. Она канула в бесконечных заседаниях судов. Коллега N много лет посвятил себя поискам справедливости, но, так и не обнаружив ее между небом и землей, почти надломился. Его вернула к жизни классическая литература.
В этом до безумия материальном мире забываем, что таких людей, как коллега N, Всевышний посылает на землю как лакмусовую призму (*) для отражения их духовности и готовности (когда-нибудь неизбежно) предстать пред ним.
В дни, когда меня назначили замом начальника того же государственного учреждения, памятую, как коллега N вошел ко мне в кабинет и сумрачно изрек:
- Королева, вы родились не для этого…
Тогда я молча согласилась с ним. В смысле не с «королевой», а с тем, что родилась не для пересчета фальшивых цифр. В то время стремилась жить как все. Боролась с собой. Очень желала быть как все…
Когда N стукнуло почти шестьдесят лет, его вынудили уйти с работы. Это происходило у всех на глазах. Втайне от него я бегала по кабинетам начальников, просила за него. Но тщетно. Новые места продавались дорого. И осознав политику изнутри, с горестью отошла.
Работа для него являлась всем. Даже те некрасивые сцены с сотрудниками он принимал благословенно.
Проработав с N бок о бок 15 лет, я испытывала к нему некую привязанность. И ежели внезапно он пропадал на «больничном», становилось буднично, серо, скучно. Уже не припомню, на каком году совместной работы он оказался частью моей профессиональной жизни...
А после увольнения он нередко появлялся около бывшей работы, в скверике, на лавочке и подолгу сидел под цветущей акацией. Порою нетрезвый. Появлялся все реже. А после… совсем пропал.
Прошел год после увольнения и… его не стало.
2012г.
Таня Байр
(*Лакмусовая бумажка - в химии. В данном контексте лакмусовая призма - метафора)
