столице.
Подъехали к Днепру и переправились на другой берег по временному понтонному мосту. Рядом для автолюбителей и пешеходов восстанавливался капитальный железобетонный, а ещё дальше действовал ажурный металлический для поездов. Вода в реке была тёмно-свинцовая и уставшая, с еле заметным течением, сбивавшим мусор и зелёные водоросли к берегам. Уткнувшиеся в берег пустые дощатые лодки замерли в осенней безжизненности. После небольшого, но затяжного подъёма зарулили в тихую боковую улицу и остановились.
- Дядь, - обратился к водителю щуплый, освобождаясь от плаща, - тебе куда грибки?
- Домой тащите, - отказался добрый дядя. – Так я жду? – посмотрел внимательно на курносого.
- Я счас, - заторопился тот, с трудом справившись с тугим замком дверцы.
- Спасибо, - наперебой поблагодарили лесные добытчики и, помогая друг другу, выбрались сами, вытащили корзины и пошли, обгоняя друг друга и приволакивая тяжёлые корзины, бьющие по сгибающейся ноге.
Курносый появился минут через десять, но не один, а с матерью, молодой женщиной с печальными чёрными глазами.
- Куда ты его тянешь? – строго спросила она у водителя.
Владимир объяснил.
- Может, меня возьмёшь? – она глядела открыто и беззащитно, надеясь на чудо.
Но оно не произошло.
- Мы с вашим сыном договорились, неудобно. Отец есть?
Усмехнувшись краем рта с резко обозначенной горькой складкой, женщина глухо ответила:
- Есть. На бумаге. Пропал без вести.
- Поехали, - заторопил курносый, забравшийся в кабину.
- Не задерживай долго, - попросила мать и ушла, сгорбившись.
- Мы быстро, - пообещал ей вслед сын и, устроившись поудобнее, нетерпеливо посмотрел на шофёра.
- Поехали, показывай, - тронул с места студебеккер водитель, не привыкший к тягостной полувдовьей судьбе русских женщин.
Улица Речная повторяла изгибы Днепра, утыкаясь где-то впереди в железнодорожный мост. Вдоль всего берега, стукаясь носами, толпились стайками лодки, деловито плавали, часто ныряя и показывая гузки, утки и гуси, на берегу у воды стояли как попало сделанные из чего попало низкие сарайки, две женщины полоскали с мостков тёмную одежду покрасневшими от холодной воды красными руками, пацаны, нахохлившись, сидели над безнадёжно застывшими удочками, и над всем – серое низкое небо, обещающее новый дождь.
Заселяли улицу, в основном, упитанные одно- и двухэтажные коттеджи, разрушенные, восстанавливаемые и отстроенные, среди которых дом 22 выделялся новеньким штакетником, воротами, выкрашенными в тёмно-коричневый цвет, и тесовой, выкрашенной в тёмно-зелёный цвет, крышей, укрывающей невысокую мансарду с балкончиком. В городе, являющемся крупным железнодорожным узлом, вообще преобладали эти два железнодорожных цвета, изредка разнообразясь белым и синим на ставнях и наличниках. Яркие цвета, такие, как голубой, жёлтый, красный, оранжевый, светло-зелёный, очевидно, не соответствовали русской эстетике. Новые забор и крыша, опрятный палисад с не увядшими цветами, чистота во дворе и на улице перед домом свидетельствовали о рачительности хозяина, устроившегося надолго. Владимир свернул в ближайший переулок и остановился, решив использовать подвернувшегося помощника на все сто, а самому пока не засвечиваться.
- Хочешь мне помочь? – обратился он к сияющему пассажиру.
- А как? – с готовностью согласился тот.
- Вернись по улице назад, найди дом 22 под зелёной крышей, постучись и узнай, там ли живёт одноногий Игнатюк. Если в доме никого нет, спроси у соседей. А будут интересоваться зачем - беги сюда, не отвечая. Понял?
- Ага.
- Тогда – действуй.
Курносый выскочил и убежал, завернув за угол, а Владимир застыл в томительном ожидании, жалея, что перестраховался и не пошёл сам. Казалось, прошла вечность, хотя минутная стрелка еле-еле проползла десять минут, когда вернулся посланец. Запыхавшись, торжествуя, что выполнил задание, он прокричал:
- Там. Только дома нет. Соседка сказала, что на железке работает.
Владимир облегчённо улыбнулся, хлопнул удачливого помощника по плечу и похвалил:
- Молодец! Вот тебе, - и протянул в награду целых 30 рублей.
Мальчишка, увидев редкую для себя красную купюру, вытаращил глаза и, не веря, спросил с придыханием:
- Мне?
- Тебе, тебе, держи, и поедем домой.
- Дзякую, дядь, - курносый осторожно сложил ассигнацию вчетверо и спрятал куда-то в куцый старый пиджачишко, свободно болтающийся на детских плечиках. – Папиросок накупим!
Всю обратную дорогу он подозрительно посматривал на щедрого шофёра, может быть, опасаясь, что тот передумает и отберёт деньги.
На шум мотора вышла мать, переодевшаяся в синее шерстяное платье, перетянутое по девичьей талии белым пояском. Её тёмные волосы были свободно распущены. Сын, не говоря о гонораре, юркнул мимо и скрылся в доме, а она подошла к шофёру и предложила:
- Заходи, накормлю и чаем напою, - и обещающе смотрела прямо в глаза, вынужденно истомившись без мужа в годы зрелой и беспокоящей по ночам плоти.
Если бы не тревожная встреча с агентом и не симпатичный курносый, Владимир, наверное, не удержался бы и зашёл. Но, пересилив минутное колебание, виновато отговорился:
- Не могу. Мне надо до конца рабочего дня попасть в Витебск и загрузиться.
Это было правдой. Ещё раньше он решил, что если агента не будет дома, заехать к нему вечером на обратном пути. Она слегка покраснела, опустила погрустневшие глаза и, отступая, сухо и безнадёжно предложила:
- Заезжай, если хочешь, на обратном пути, - и, не дожидаясь очевидного или обманного ответа, ушла следом за сыном.
- 5 –
До Витебска он спешил так, что ничего вокруг не видел. Да и смотреть было не на что. Всё те же торфяники, смешанные засорённые леса, редкие луга и обширные пахотные земли под осенним паром. В редких селениях радовали глаз яблони с разноцветьем яблок. В городе, похожем на Оршу, только с другой речкой, долго искал мясокомбинат, чтобы сдать трубы, зато быстро нашёл огромный ИТЛ, известный всем. И, хотя появился там в пятом часу, зэки, у которых рабочий день не кончался в четыре, как на воле, отчаянно матерясь, быстро загрузили кузов любимой ими колючкой, попросили закурить, и он отдал «Приму», приобретённую в городе, подцепил старенький компрессор с изрядно изношенными шинами на колёсах и ещё до пяти выехал из города, повеселев, как будто главное сделано. За городом остановился у родничка, помеченного оставленными ящиками для сидения и неубранным мусором, среди которого преобладали окурки и промасленные газетные клочки, перекусил картошкой, помидорами, яйцами и ломтиком сала с хлебом, заботливо завёрнутыми Сергеем Ивановичем в газету и чистую белую тряпочку, полежал на пожухлой холодной траве минут десять, расслабляя ноющую спину, и, совсем успокоившись, двинулся в Оршу для главного дела.
Через два часа въехал на знакомую Речную. Стояли светлые предвечерние сумерки, расцвеченные оранжево-красно-фиолетовым закатом, опалившем края высоко вздыбленных облаков, вытянутых вдоль горизонта, обещающим завтрашний сильный ветер.
На этот раз машину оставил на улице, поодаль, так, чтобы видна была от дома 22, и пошёл к нему, ощущая тревожное биение сердца. На осторожный стук щеколды калитки ответил бешеным сиповатым лаем огромный лохматый пёс, тщетно пытающийся вытянуть цепь до незваного гостя. Вышел и тот, кто был нужен. Хотя было сумеречно, но Владимир сразу узнал его, в первую очередь, по деревянному протезу, торчащему копытом из-под коротковатой штанины.
- Що за чоловик? – спросил хозяин недовольным баском, безбоязненно приближаясь к калитке.
Теперь, разглядев хорошенько, Владимир понял, что пришёл точно по адресу. Словно с хорошо запомнившейся фотографии на него внимательно смотрели тёмные глаза, оголённые редкими белёсыми бровями. Чётко очерченные высокие скулы и широкий подбородок с небольшой вмятиной выдавали неуравновешенный характер, а большой, слегка вислый нос с горбинкой, почти нависающий над большим ртом, обозначали вместе страсть к земным наслаждениям, в то время как высокий лоб с широкими залысинами свидетельствовал о незаурядном уме. Некрасивое, можно даже сказать – неприятное, лицо притягивало своей неординарностью, излишней для хорошего агента.
- Зубр? – уверенно спросил Владимир.
Тот резким движением подался ближе к калитке, разглядывая гостя, опустившего козырёк фуражки почти на нос.
- Не правда ли сегодня приятный вечер? – пароль вполне соответствовал действительности.
- Зъявився! – не отвечая на пароль, пробурчал хозяин, и довольная улыбка раздвинула губы, а глаза продолжали насторожённо вглядываться в связника.
- Я жду, - напомнил Владимир.
Зубр наморщил лоб.
- Дай вспомню. Ага: вот только бы немного больше тепла и света, так? – ответил, медленно выговаривая слова. – Долгонько пришлось тебя ждать. Што, опамятовали фрицы? Ожили? Гроши принёс?
Неуёмная жадность агента была одной из его характерных черт, отмеченных в досье.
- Не так скоро, Василий Романович, - улыбнулся облегчённо и Владимир, чувствуя, что и с этим подонком он договорится. – Сначала поговорить надо.
- О чём попусту балакать? – недовольно пробасил Зубр. – Начальник всё сказал: война закончится, сиди – не рыпайся, придёт связник, принесёт гроши, даст связь и задание. Запамятовал его фамилию… - он подозрительно и требовательно посмотрел в глаза связника, решив устроить дополнительную проверку. – Заткнись, - приказал псу, и тот, ворча, заполз в конуру.
- Гевисман.
- Точно, - улыбка вновь вернулась на лицо Зубра. – Он! Живой, значит?
- Погиб.
Зубр мелко и небрежно перекрестился.
- Пусть пухом будет ему могила.
Владимир не возражал, хотя у него на этот счёт было своё мнение, и он бы сказал: «Да будет земля ему пухом, чтобы собаки могли легче раскопать».
- Вот была голова! – продолжал Зубр. – Ему бы у немцев фюрером быть, а не этому горлопану с усиками. Айн, цвай, драй! Только и знал, что пёр буром на большие города, вот и допёр… до Берлина. Гевисман учил всё делать хитростью, с подвохом, подлавливать коммуняков на их дурости. Упокой душу его, господи! – сказал, но не перекрестился. – Хто вместо него?
- Американцы.
Зубр, не сдерживаясь, громко захохотал, но быстро смолк, опасливо прикрыв рот рукою.
- Не зря кажут, что худшего врага взрастишь в друге своём. Давно?
- Нет.
- У них што за гроши?
- Доллары.
- Не знаю. Нехай платят в карбованцах.
- Будут, не сомневайся, много будут платить – богатые. Присядем здесь, - предложил, указывая на аккуратную скамеечку у калитки.
Хозяин, очевидно, уверившись в подлинности человека «оттуда», не возражал, привычно усаживаясь на самим сооружённую для раздумчиво-наблюдательных посиделок в скучные вечера скамью, выкрашенную, как и забор, в вагонный цвет.
- Ты – один?
Владимир насторожился и на всякий случай соврал:
- С напарником-подстраховщиком.
- Понятно, - поверил Зубр. – Ваша машина?
Кроме студебеккера, никаких машин в поле зрения не было.
- Наша, - сознался связник, грубо врать не стоило.
- Не помню, чтобы какая-нибудь машина ночевала у того дома, - сказал Зубр, и Владимир похвалил себя за осторожную правдивость.
Он уместился рядом, справа, чтобы иметь возможность, если понадобится, выхватить вальтер из подмышечной кобуры под телогрейкой и направить без лишних движений на соседа, достал из бездонного
