замолчали, не в силах что-либо изменить.
- Давайте, однако, кончать, - не нашёл лучшего продолжения затянувшимся посиделкам с тревожным разговором мудрый старший, - а то у меня от Сашкиных воплей весь хмель из головы от страха улетучился. Оставайся с нами, - обратился он к свежему холостяку, - дома, наверное, холодрыга несусветная.
- Ничего, - отказался тот, - протоплю. Всё равно долго не засну: мыслей всяких – рой.
- Дождёшься со своими мыслями Воньковского, - остерёг Коробейников
- Пан больше не придёт, - заверил Сергей Иванович.
- Пусть приходит, и ему подарю пару горяченьких.
- Он не придёт, - ещё раз заверил комиссар.
Владимир с тревогой посмотрел на что-то не договаривающего хозяина, но тот больше ничего не добавил.
- До побачэння, сябры, - попрощался Сашка и ушёл.
- Будем мыть посуду? – спросил у оставшихся Сергей Иванович.
- Будем, - согласился Владимир, которому очень хотелось, не раздеваясь, плюхнуться на кровать и заснуть без просыпу до утра.
- Ты разве не собирался заглянуть к Сашке? – дипломатично намекнул хозяин. – Он там один, может, нужно помочь?
- Конечно, схожу, - снова согласился постоялец, хотя ему и не улыбалось слушать продолжение националистических стенаний друга. – Может, мне заночевать у него?
- То, что надо, - одобрил Сергей Иванович, которому не хотелось оставлять взбудораженного Сашку одного. – Завтра, не торопясь, обустроим Павла, а сегодня отдадим ему на ночь твою кровать. Так что нам, Паша, ничего не остаётся, как мыть посуду вдвоём.
- Есть, мой командир, - с улыбкой ответил Коробейников, привычно завязывая фартук. – Извини, друг, - обратился к выселенному, - считай, что в моём будущем доме угол тебе обеспечен.
Владимир сходил в свою комнату, собрал постель и, уходя, весело попрощался:
- До побачэння!
- Сразу ложись и не слушай баламута, - посоветовал напоследок заботливый хозяин.
Выйдя на крыльцо, выселенец глубоко вздохнул, освежая и тело, и голову, и загляделся на абсолютно чёрное безлунное небо, вразнобой пульсирующее мириадами дальних миров. И всё, о чём говорили истощённые страхом и безнадёжностью русские друзья, показалось таким мелким, никчемным по сравнению с жизнью вселенной, что защемило сердце, и захотелось раствориться в природе, заняв давно подготовленную всевышним надёжную нишу в космосе. «Vanitas, vanitatum, vanitas, omnia vanitas» - вспомнил он одно из немногих запомнившихся латинских изречений, заученных в училище. – «Суета, суета сует, всё – суета».
Вышел, вернув из космоса, Сергей Иванович с помойным ведром.
- Чего ты?
- Да так, загляделся на небо.
- А-а… Пойдёшь – нос не расшиби.
- Постараюсь. Спокойной ночи.
- И вам тоже.
В доме у Сашки было темно и тихо. Владимир открыл незапертую дверь и наощупь вошёл в кухню, где на корточках перед открытой дверцей печи сидел хозяин и, зажигая спички одну за другой, пытался разжечь почерневшие крупные поленья, под которыми выгорела растопка.
- К утру зажжёшь?
- Вряд ли. У тебя не бывает такого настроения, когда с вредным упрямством без всяких мыслей в голове делаешь что-нибудь, что таким способом не сделать? Знаешь, что не получится, а остановиться не можешь, да и не хочется.
- Нервы.
- Знаю, но знание не помогает. – Сашка прекратил напрасную трату спичек. – Знаю, что испорченные, затраченные не восстанавливаются. Знаю, что человеку с рождения дано определённое количество нервных клеток, и что есть критический порог, за которым одолевают неизлечимые болезни. Любая болезнь – это, в первую очередь, напряжённость, болезнь нервной системы. Недаром больные обострённее чувствуют несправедливость и обман, любовь и сочувствие, в болезнях создаются самые лучшие произведения искусства и проявляются самые скверные, скрытые черты характера. Давно известно, что лучшими лекарствами являются смех и плач, приостанавливающие распад нервных клеток. Я своего порога достиг в войну, и никакие лекарства не помогут. Остаётся только безостановочно смеяться и плакать.
- Давай сначала печку затопим, - предложил Владимир с неистраченным запасом нервной энергии. – Я к тебе на ночёвку, пустишь?
- Вались на Веркину кровать, - Сашка встал, уступая место у печки временному постояльцу, включил свет. – Сергей Иванович прислал?
- Да нет… - замялся Владимир, - я сам…
- Он, - убеждённо прервал мямли друга Сашка. – И афёра с Крымом его?
- Почему афёра? – попытался возразить главный аферист. – Это я…
- Его, - не слушая возражений, ещё убеждённее сказал Сашка. – Какой идиот сейчас, всего-то на пятом месяце мира, поедет отдыхать в Крым? – Он криво усмехнулся и сам ответил на вопрос: - Я буду этим идиотом. Ты был там?
- Нет.
- И я нигде, кроме радзимай Беларуси не был. А так хочется посмотреть на мир, на других людей, потрепаться с ними за кружкой пива. Посмотреть разок на синее-пресинее море с бело-зелёными волнами, на бело-голубые снежные горы вдали, а перед ними обязательно бескрайние поля красных маков.
- Увидишь, - легко пообещал ничего подобного не видавший Владимир, которому, наконец-то, удалось разжечь строптивую печь.
- Говорят, сказочные навязчивые видения – примета скорой смерти.
- Не выдумывай! Совсем раскис сегодня. Из-за Анки?
Сашка фыркнул.
- Чувствую, что Сергей Иванович её застращал и учителя отшил, да так, что на уроках, бедный, не появился. Это хорошо, что можно уехать. Без меня Вера с Настюшкой переберутся в дом, а я, когда вернусь, буду проситься к вам. Возьмёте, русичи, белорусина?
- Ты не можешь жить попроще?
- Это как?
- Не одной только идеей. Ты как Зося, для которой вся жизнь в комсомоле. Даже от погибшей в контрразведке любимой тётки отреклась, чтобы попасть в школьный комитет комсомола. Ты сам-то сможешь поступиться своей национальной идеей ради родных и друзей?
Сашка немного подумал и нерешительно ответил:
- Не знаю. Ты давай ложись и дрыхни, а я подумаю.
Владимир, окончательно истощившись от русского самоистязания, так и сделал.
Проснувшись ночью, он увидел свет в комнате Сашки и прошёл туда. Друг лежал одетый на кое-как застланной кровати, свернувшись калачиком, на боку и часто дышал. На бледном лбу выступили мелкие бисеринки пота, а пальцы рук мелко подрагивали, выдавая неспокойный сон, обременённый тяжкими мыслями о народе, а может быть, и о себе. Владимир прошёл в прихожку, нашёл потёртый полушубок и осторожно накрыл спящего, а тот, не просыпаясь, ещё подтянул ноги, пряча в тепло, глубоко вздохнул и задышал ровнее, избавившись от тревожных сновидений.
- Господи, - обратился Владимир, перекрестившись, в восточный угол, - помоги ему выздороветь, - но тот сделал вид, что недослышал, решив, что и с одним хватает хлопот.
Глава 3
-1-
Директор пришёл, как всегда, к девяти. Настроения, даже сносного, у него не было. Во-первых, в городе сегодня не предвиделось никаких заседаний, конференций и комиссий, в которых он непременно мог бы участвовать, и придётся весь день провести на базе в собственном кабинете. Во-вторых, мотор трофейной малолитражки BMW снова забарахлил, да ещё в самом центре города, и пришлось, сгорая от стыда, прятаться за портфелем от знакомых, проезжающих в солидных М-1 и мерседесах. Все попытки получить достойную персональную машину оканчивались неудачей – не тот, видите ли, административный статус.
Ирина, угадав натренированным секретарским чутьём недовольство шефа, встретила его, стоя за столиком с печатной машинкой, и, как всегда, поздоровалась первой, но без наигранной бодрости. Директор, не глядя на неё, коротко кивнул и прошёл в предупредительно открытую дверь кабинета. Вышедшая из-за стола секретарша осторожно прикрыла её.
Директор постоял у порога, критически рассматривая, будто внове, убогую обстановку кабинета, принижающую деловые качества неоценённого руководителя, обречённо вздохнул, прошёл к окну и закрыл форточку, начисто отгородившись от опостылевшего автопредприятия, поставил у стола неизвестно чем набитый портфель и, наконец, уселся-таки, поморщившись, за обрыдлый стол, покрытый потёртым зелёным сукном словно в киношном картёжном казино. Он твёрдо знал, что создан не для этого скопидомного интерьера, а для больших кумачовых президиумов, для внушительных лакированных трибун с гербом, и болезненно переживал непонятную невостребованность городскими и республиканскими властными органами, даже не пытавшимися предложить более-менее приличные вакансии. Посидев с минуту, осваиваясь с тем, что имелось, он взялся за утренние газеты, предусмотрительно положенные Ириной, которая каждое утро самостоятельно, не дожидаясь почтальонши, получала их на почте.
Первой, естественно, была «Правда». Он внимательно изучил передовицу, призывающую не медлить со встречными обязательствами к пятилетнему плану восстановления народного хозяйства и не сдерживать энтузиазма масс в антинародных, антипартийных, трусливых и вредительских попытках занизить на всякий случай реальные возможности предприятий. Никаких новых и ценных указаний не просматривалось. Прочитал через строчку вторую страницу с рассказами о тех, кто выложился на все 200% и ещё пыжится себе на горе, просмотрел подвал о необходимости повышения квалификации работников и сбережении квалифицированных кадров, исключив намечающуюся тенденцию к переходу рабочих с предприятия на предприятие, обусловленную снижением партийно-воспитательной работы в коллективах. Это надо учесть. Он сделал пометку в перекидном календаре и подчеркнул заголовок статьи толстым синим карандашом для Филонова, к которому газеты поступят после директора. Пробежал по диагонали третью страницу, посвящённую в основном партийным делам, а четвёртую, легковесную, он никогда не читал. «Известия» в основном повторяли «Правду», пестря многочисленными примерами встречных обязательств по всей стране. Особенно порадовал Горьковский автозавод, обещавший к концу этого года повысить выход грузовиков с конвейера на 50%. С омерзением ознакомился с краткими сообщениями о неослабевающем вредительстве классовых врагов народа, пролезших в руководство предприятий и тормозящих рост производства на них. Фельетона на этот раз не было. А жаль! Приятно читать, когда мылят едким поташом голову другому, особенно знакомому. В последней, третьей, газете, «Советской Белоруссии», передовицу заменяли комментарии к предварительным итогам выполнения планов в промышленности и сельском хозяйстве за девять месяцев по городу и республике в целом. Приведённые цифры, почти все за 150%, радовали, вызывали гордость за общие успехи, в которых была и частица автобазовских. Стыдно было за тех, кто еле перевалил за 100-110%, и, слава богу, руководимого им предприятия среди отстающих не значилось. Справа от комментариев разместилась большая заметка о подвиге какого-то шофёра с его портретом. Директор мельком просмотрел её, без всякого интереса узнав, что герой вступил в схватку с лесной бандой, уничтожил половину её состава и продержался до появления отряда истребителей, завершивших разгром. Приказом начальника Белорусского УГБ шофёр награждён боевым орденом Красной Звезды. «Мне бы такого» - подумал директор и, подняв глаза к началу заметки, с изумлением прочёл, что Васильев Владимир Иванович работает на центральной автобазе города.
С досадой громко
