Изгой. Книга 3

хотелось отомстить напоследок еврею, разрушившему с трудом завоёванную легальную и безопасную позицию для расконсервации агентов.
Закончив своим школьным почерком, не приобрётшим летучей беглости вследствие отсутствия опыта и времени, заявление-жалобу - хорошо, что интуитивно отказался от упоминания о ящике, тогда была бы не жалоба, а донос – Владимир облегчённо пододвинул всё равно жалящий совесть документ начальнику отдела кадров.
- Всё?
Тот внимательно прочитал вожделенную бумагу, морща короткий нос и поводя из стороны в сторону широкими ноздрями, и, приветливо улыбнувшись, ответил:
- Нет, не всё. Ты куда собрался уходить?
- Вам-то не всё равно? – вспылил Владимир, чувствующий себя мухой, тщетно старающейся выпутаться из паутины.
Филонов укоризненно посмотрел на простака, не понимающего ясных вещей.
- Конечно, нет. В кадровой политике, как ни в какой другой, должен быть строжайший учёт. Если каждый начнёт прыгать с одного места на другое когда вздумается, то как за ним уследить? – «А зачем?» - хотел спросить Владимир, но безнадёжно промолчал. – Поэтому есть порядок, обеспеченный соответствующими инструкциями: увольняющийся обязан указать предприятие, на которое переходит. С этого предприятия должен поступить запрос на работника. Если руководители обеих предприятий договорятся, то увольнение состоится, если нет – увольнения не будет. В социалистическом государстве никто не должен ни дня болтаться без дела. Я тебе и трудовую книжку не отдам, а перешлю нарочным на новое место работы и только тогда поставлю отметку в паспорте об убытии. Тебе же, не мешкая, надо будет приступить к работе, потому что без отметки в паспорте о зачислении на работу ты автоматически будешь причислен к тунеядцам, и первый патруль доставит тебя в ближайший распределитель, а оттуда без лишних разбирательств отправят на восток, в поселения для принудительных работ на новых стройках социализма. Учёт и ещё раз учёт, как учил великий Ленин и учит его верный последователь, наш вождь и учитель товарищ Сталин. Учёт всех природных, материальных и, особенно, людских ресурсов – основа успешного продвижения к коммунистическому обществу изобилия, - «в котором будет каста избранных, как у Гитлера, и бединенфольк – народ-прислуга», - подумал Владимир, а Филонов замолчал, давая осознать мелкому винтику будущего общества своё место сейчас. – И вообще: у нас режимное предприятие, и кадровые вопросы полностью в ведении директора. Только он вправе принять и уволить работника в соответствии с потребностями, - многозначительно посмотрел на Владимира и добавил: - и с учётом мнения правоохранительных органов и органов безопасности. – «Он всё ещё считает, что я – человек НКВД», - понял дополнение Владимир.
- Выходит, я вас просто развлекал? – с досадой воскликнул он.
- Здесь не балаган, - сердито одёрнул его начальник ОК. – Я разъяснил тебе существующие правила, и не моя вина, что ты, не зная их, возмущаешься, а обязан, как сознательный работник социалистического предприятия, внимательно выслушать и выполнить. Поэтому, давай по-хорошему: заявление я оставляю у себя, ты находишь новое место работы, мы его вписываем, согласно инструкции, в заявление, и я отдаю его директору, а там – его воля: как сочтёт нужным, так и поступит, - помолчал и добавил на всякий случай: - Для надёжности хорошо бы иметь предписание от органов безопасности. Не последнее слово будет иметь и твой непосредственный начальник – Поперечный…
А тот опять оказался лёгок на помине. С шумом приоткрыл дверь и с порога сердито выговорил нерадивому шофёру, вторично доставшемуся бригаде помимо её желания:
- Чего расселся? Тебя давно ждут в стройуправлении. Звонили Шендеровичу, он – в бешенстве…
- Ничего, скоро остынет, - зловеще пообещал Филонов. – Я его задержал, - объяснил Поперечке присутствие шофёра. – Он принёс заявление на увольнение.
Услышав приятную новость, Поперечный зашёл в кабинет, нервно пригладил спадающие на лоб непокорные завитки волос, успокаиваясь, разгладил вертикальные морщины, примирительно произнёс:
- Я что? Я – ничего… удерживать не стану… Шендерович только… - живые тёмно-карие глаза его неуверенно забегали с одного лица на другое и остановились на главном. – Конечно, ему надо бы дать отдохнуть после долгого рейса и позднего возвращения, но Шендерович…
- Ты когда вернулся? – перебил Филонов, сразу ухватившись за новую ниточку, за которую можно болезненно подёргать главного механика.
- Точно не знаю, но где-то около полуночи, - вяло ответил Владимир, смирившийся с похеренной надеждой на быстрое увольнение.
- Налицо грубое нарушение техники безопасности руководителем, отвечающим за неё, - твёрдо и чётко констатировал защитник прав рабочих, значительно поглядев на Тарабаня. – Усёк?
Тот мотнул головой и что-то записал в блокнот.
- Ладно, иди, - разрешил начальник ОК шофёру, - нельзя тормозить восстановительные работы.
Владимир вышел. Он уже почти смирился с судьбой русского рабочего раба, не имеющего возможности без разрешения начальствующих и партийных диспетчеров сделать ни шагу в сторону от ограждённой со всех сторон дороги к коммунизму. «Так, одурманенный, и дойду, сам не желая», - невесело усмехнулся про себя. – «Надо искать тайные ответвления от уготованной магистрали». По железной дороге за воскресенье до агента и обратно при нынешнем медлительном и редком движении поездов, переполненных мешочниками, не обернёшься. Нужны два-три дня. Как их получить? На автобазе из-за большой загруженности на стройках отгулов не получить. Что делать? Уходить в нелегалы?

- 5 –
У конторы стройуправления, приютившейся в Г-образном бараке за рынком на берегу речушки с низкими берегами, заросшими тальником, камышом, ивой, вётлами и ещё бог знает чем, Владимир посигналил несколько раз, выключил мотор и стал ждать, не выходя из кабины.
Скоро появился высокий сутулый мужчина с широкими прямыми плечами и длинными руками, неуклюже болтающимися вдоль туловища как у обезьян. Одет он был в брезентовую куртку и тёмные брюки, заправленные в грязные хромовые сапоги. По-хозяйски открыл дверцу студебеккера, рывком забрался в кабину, протянул руку и так сжал Владимирову, что тот от неожиданоости чуть не охнул.
- Коваль Иван Дмитриевич, по-простому – Митрич, а ты?
- Володя, - по-молодёжному назвался Владимир.
- Сегодня вместе будем, согласен? – на Владимира доброжелательно глядели серые, чуть навыкате, глаза, а широкий рот слегка растянула приветливая улыбка. Тёмное от загара лицо строителя пересекали многочисленные крупные светлые морщинки, и такого же цвета шрам безобразил выступающий вперёд твёрдый волевой подбородок.
- Если удастся пообедать где-нибудь, то – не против, - согласился Владимир, которому пассажир понравился.
- Обязательно пообедаем, - Митрич аккуратно, без стука, закрыл дверцу. – Едем на участок. Знаешь, где автозавод начали строить?
- Кто ж не знает? Но быть – не бывал.
- Теперь побываешь. Поехали. Там и пообедаем в хорошей ИТР-овской столовой. Признаться, я тоже не прочь подзаправиться. Воевал? – начал он обычное для послевоенных месяцев знакомство.
- В Берлине закончил, - не соврал Владимир.
- А мне вот в Берлине побывать не удалось. За месяц до штурма при переправе через Одер вблизи городка Шведта схватил самую что ни на есть мирную хворь – двустороннее воспаление лёгких. В то туманное утро пехота и боги войны уже пошли на тот, последний перед штурмом, берег, а я со своими сапёрами, работягами войны, всё ещё бултыхался в холодной воде, укрепляя сваи хлипкого моста, сделанного за ночь, по которому вот-вот должны были рвануть танки и самоходки. Не до насморка было. Если бы переправа не выдержала, можно было бы смело топиться: всё равно свои бы кокнули за срыв наступления. Мост устоял, а я свалился с температурой за 40, словно не кровь во мне, а «Московская». Две недели жил в бреду и во сне, едва выкарабкался скелетом с того света, падающим от лёгкого весеннего победного ветерка, а тут и войне капут. Обидно, что так позорно кончил, не оставил автографа на рейхстаге. Комиссовали без лишних слов, да только не долечили, до сих пор на погоду лёгкие корёжит, и температура скачет. Ну, да ничего! – неудачливый победитель хлопнул крепкой ладонью по сиденью, улыбнулся водителю и лихо пообещал: - Живы будем – не помрём! Болеть некогда. Как работается-то? – поинтересовался у соседа, сразу затронув ноющий нерв.
- Нормально, - выдавил сквозь зубы Владимир, словно надкусил лимон, - если бы не главмех…
- Да-а-а… - понимающе протянул оптимист, - если бы… - видно, ему тоже было несладко. – Если бы не наш родной бардак, замешанный на разгильдяйстве с приправой «авось», мы бы далеко продвинулись в восстановлении города. Всё начинаем с бардака, а потом долго на энтузиазме и мате расхлёбываем самими заваренную кашу. Взять тот же автозавод, куда мы едем. Всего-то надо: сначала построить железнодорожный подъезд, проложить коммуникации, заложить фундаменты и производственные площадки, построить вспомогательные цеха и заводы, электро- и теплостанции. Потом аккуратно демонтировать завод в Германии, пронумеровать, упаковать и снабдить чертежами каждый производственный узел, каждый цех, каждый станок, каждую деталь, перевезти последовательно: сначала крупные конструкции, потом дополнения к ним и, в последнюю очередь, - станки и установить здесь в том же порядке. Так нет! По-людски не получается! Начали, правда, как всегда, хорошо, потом смешали комом, быстро перешли на «давай, давай!», торопясь со сроками, причём не по делу, а ко всяким праздникам, юбилеям и торжественным мероприятиям, как будто бетон затвердеет раньше положенного ему времени. У каждого подрядчика появились свои сроки работ, не согласованные с другими. Демонтажников торопят скорее, на всякий случай, вывезти завод, нас, строителей, не считаясь с технологическими сроками и качеством, бросают с одной незаконченной площадки на другую, везде – аврал. Заводских монтажников заставляют устанавливать конструкции на не устоявшиеся фундаменты, а конвейерные линии и станки – в недостроенных зданиях цехов. – Митрич утёр платком лоб, обильно выступивший на покрасневшем лице. – Вместо того чтобы работать ритмично, сменяя друг друга, все торопятся обогнать, отрапортовать и выслужиться, а в результате заводская стройплощадка превратилась в громадную свалку ценнейшего оборудования под открытым небом, и чёрт не разберёт, где что лежит и как одно к другому присобачить. Чтобы не отстать, не оказаться крайним, приходится то и дело нарушать нормальный производственный цикл, технологию работ в ущерб качеству, технике безопасности, докладывая о частично выполненном как о завершённом. Всё время думаешь не о том, как сделать, а о том, чего бы не делать, чтобы сократить время. В результате все вынуждены поступать так же, гнать заведомый брак и отчитываться туфтой в надежде, что потом удастся исправить и подшаманить. Главным стало не сделать, а суметь вовремя отчитаться. Неразбериха и несогласованность сплошь и рядом приводят к тому, что строим быстро и ещё быстрей ломаем, доделывая и переделывая, затрачивая лишние силы и средства. Но