Цареградского, одного из секретарей горкома, в какой-то мере рисковал, и рисковал больше гостя, но последний нужен был в делах базы как палочка-выручалочка и кроме того помогал друзьям по преферансу дельным информированным советом, изредка авторитетом, принимая за услуги, не морщась, приличные «должки» через верного приятеля. Хочешь жить – умей вертеться!
Альберт Иосифович гордился приятельством, но, сдерживая себя, никогда и ни с кем не обмолвился о нём и, просматривая газеты, с замиранием сердца выискивал покровителя среди опальных политиков. Сколько раз уже Семён Абрамович, вынужденный превратиться в Семёна Андреевича, заманивал подзадержавшегося на административной лестнице приятеля в инструкторы и даже в важнейший отдел руководящих партийных кадров горкома, предлагая ему прямую и недолгую дорогу в секретари на смену поизносившейся старой гвардии, и всякий раз польщённый выдвиженец отнекивался, стараясь не обидеть щедрого благодетеля, желающего то ли добра, то ли зла, завидуя прочному положению главного механика на автобазе. Нет, не нужны Альберту Иосифовичу властные партийные регалии, а деньги он и на базе имеет такие, что и не снились горкомовским бонзам. Он трезво оценивал свой уровень компетентности, не зря же причислял себя, перебарщивая, к осторожным реалистам и прагматикам. Не обладая ни чрезмерным честолюбием, ни бойцовскими качествами, он больше всего боялся высоты и боли. Ведь что такое жизнь? Большая гора, на которую с рождения интенсивно, а вернее – по воле божьей карабкаются все. У подножья – изобилие, тепло, сытно и свободно, а вверху – голо, холодно и тесно, а всё равно лезут. Самые шустрые и сообразительные опережают, ленивые, тупоумные и доходяги отстают, пока совсем не застрянут в завалах и засеках. Чем выше к вершине, тем меньше штурмующих, и всё больше теснота, всё больше напрягают оставшиеся измотанный на подъёме организм. Здесь-то вот и нужны бойцы с крепкими ногами, кулаками, локтями и зубами, мозги уже не играют большой роли. Ослабевшие катятся вниз, вовлекая в человекопад спешащих снизу, а гиганты духом, не боящиеся высоты и боли, ползут дальше, не в силах остановиться, потому что лезть в гору уже легче, чем спускаться, потому что потерявшего темп спихнут и даже не намеренно, а чтобы не мешал движению. За доходягами отстают работяги, изнурённые трудом. Чуть выше застревают те из них, кому бог отпустил лишку разума, но не снабдил соответствующими мускулами. Вершина – вся в трутнях. Они, занятые только движением вверх, терпеливые к толчкам и ушибам, сохранили силы и добрались-таки до заветного голого пика. А там место только одному, доползшему хитростью и силой или выдавленному случайно сгрудившимися в последнем натиске ничего не соображающими телами. Ему уже можно вздохнуть – сколько чистого воздуха, какой простор, какой обзор – всё и всех видно! Овладевает чувство орла, властелина мира, но – как низко падать! И потому отвлекаться некогда, только и успевай отдавливать цепляющиеся за последний карниз пальцы и спихивать вниз наиболее нахальных, освобождая место тем, кто согласен охранять, и нет продыху. Нет продыху и всей копошащейся вершине, спазматически дёргающей ногами, чтобы отбиться от наседающих, и руками, чтобы зацепиться за верхних. Мерзость! Альберт Иосифович благоразумно остановился среди тех, кто выбрался из обслуживающей рабочей массы, там, где копится так называемая интеллигенция с мягкими локтями и обострённым чувством боли, выбрасывающая из себя флуктуациями трутней разного калибра и, в том числе, самого низкого пошиба, типа фашистских вождей.
- Семён Андреевич, - чётко выговорил он отчество нужного еврея, начав, наконец, и нужный разговор, - к нам тут нагрянула группа НКВД.
- Чего им надо? – сердито спросил Цареградский, не очень обрадованный тем, что его пытаются вмешать в дела не подконтрольного никому наркомата.
- Да как-то непонятно, - оправдывался Шендерович за свою маленькую неприятность, которой осмелился озаботить большое руководство. – Ко мне они не заходили, а сразу направились к шофёру, которого мы недавно приняли.
- Что за тип? Прошляпили? – не на шутку разозлился покровитель.
- В том-то и дело, что нет. Его не тронули, а арестовали деда-сторожа. Старику уж за семьдесят, песок сыплется. При немцах, правда, был здесь, может, в чём и проштрафился.
- Слушай, что у тебя там, стреляют? – поинтересовался Цареградский, услышавший в трубку характерные хлопки.
- Это они развлекаются из дедова ружья. Старшим у них Кравченко. Не подскажешь, кто таков и с чем его едят?
- Кто, кто?
- Кравченко.
- Должен тебя разочаровать: его не едят, он сам кого угодно съест. Авторитетный молодой командир спецкоманды, занимающейся приведением в исполнение приговоров чрезвычайных судов и трибуналов и арестом наиболее опасных врагов народа. Сын комиссара по кадрам республиканского Управления НКВД. Испугался?
- Ага.
- Зачем он у тебя-то? Дед здесь ни при чём, соображай, Алик. Ты говоришь, что сначала встретились с каким-то шофёром?
- Да, он и сейчас с ними, - кратко ответил на самом деле напуганный Шендерович.
- Тогда опять спрашиваю: кто он?
- Фронтовик, ранен, имеет 1 класс, холост… - забубнил огорошенный совсем не маленькой, как оказалось, неприятностью Альберт Иосифович.
- Не мели ерунды, а думай, - даже через телефон чувствовалось, как напряжён и сосредоточен секретарь, пытающийся помочь приятелю, а, может быть, из-за него и самому себе. – Возможно, их человек. Даже – наверное, я думаю. – Альберт Иосифович содрогнулся от невероятного предположения и крепче сжал намокшую от потной ладони трубку. – Ты как с ним? Зажимаешь?
- По правде говоря, да, - сознался совсем убитый собственным глупым промахом главмех.
- Мне тебя жалко, - пожалел, словно сделал выговор, Цареградский. – Хвастаешься проницательностью, умением разбираться в людях, а хорошего, нашего человека распознать не смог. Мой тебе совет: исправься. И исправься немедля, прямо сейчас, пока они у тебя. Да, - сменил он тему, давая понять, что больше обсуждать чужие маленькие неприятности не намерен, - на днях к вам заскочит знакомиться наш новый инструктор по промышленности, Кулик Андрей Егорович. – Услышав знакомую фамилию хлыщеватого хохотливого шулера преферанса с убегающим взглядом, Шендерович окончательно уверился, что беда не приходит одна: новоиспечённый инструктор, вспомнив, с каким трудом выбивал из главного механика карточный долг, спуску не даст. – Он был адъютантом у генерала Шатрова, когда того арестовали, затем – старшим адъютантом Главного интенданта БелВоенОкруга, но и того на днях взяли, теперь направили к нам. – Цареградский замолчал, не впервые мучительно соображая, есть ли взаимосвязь между арестами и старой службой нового инструктора и если есть, кто из секретарей будет следующим за генералами. – Работник перспективный, коммуникабельный, правда, без опыта в промышленности, но закончил Минский политех, так что база есть. Помогите ему.
- Я его знаю, - неохотно признался Шендерович.
- Откуда?
- Яша недавно приглашал на преферанс.
Цареградский прекрасно понял, зачем на самом деле приглашал Яков Самуилович новенького партнёра на любимую интеллектуалами карточную игру и неожиданно похвалил вконец расстроенного друга.
- Хорошо, что сказал, очень хорошо, - у него в руках оказался приличный козырь, чтобы беспроигрышно сыграть втёмную с навязанным горкому политпройдохой. – Пока, Алик. Послезавтра увидимся, поговорим, есть о чём. Привет Наталье, дочерям, - и он положил трубку.
Не успел Альберт Иосифович осмыслить услышанное, как за окном взревел мотор, и, подойдя к окну, он увидел только пыль от вылетевшей за ворота машины с незваными гостями.
- Деда не взяли, - сообщил самую-самую последнюю новость несчастного утра приоткрывший дверь Филонов, и посрамлённый мудростью высокого покровителя – не зря тот вскарабкался так высоко – Шендерович застыл в тяжёлом раздумье.
- 5 –
А Владимир пожинал плоды невероятной помощи русской контрразведки. Мудрый Гевисман не раз говорил: «Нет ничего прекраснее победы, одержанной с помощью противника». Да, противника. Он никогда не называл русских, английских, французских разведчиков врагами, только – противниками, уважая в них таких же профессионалов, как он, занятых одним и тем же сверхинтеллектуальным делом. Был бы жив – гордился бы учеником. Правда, заслуг последнего в устрашающем появлении целой команды НКВД мало. Нерадивый ученик даже забыл с утра, что накануне мимоходом, в сердцах от неудач, авантюрно просил Марлена появиться на базе и попугать своей формой. И даже когда нагрянула вся команда, больше думал о негативных последствиях, чем о прибыли. И зря. Она стала нарастать валом. Видно, русские уважают только силу, только тех, кто с дрыном, главным двигателем для них является страх. Надо иметь в виду. Хотя трудно представить, чтобы он с его компромиссным и прощающим характером, когда ненависть и злоба к обидчику пропадают в самый решительный момент, сумеет когда-нибудь воспользоваться этим слишком категоричным выводом, навеянным ожесточением последних дней.
- Будем ставить мотор, - первым подошёл к нему заместитель Фирсова, которого работяги почему-то звали Подшипником. – Расчисть подъезд для крана. – Он почесал указательным пальцем переносицу, от чего на ней образовалась тёмная масляная полоска – зам был полной противоположностью начальнику-чистюле – и виновато попросил: - Ты не держи зуба на мотористов, они не на тебя взъярились – на главмеха.
«Ага», - подумал Владимир, – «а досталось мне. Интересная у русских манера сводить счёты с начальством. Главное – безопасная. Но в этот раз так не получилось».
- Я уже забыл, - успокоил он адвоката.
- Вот и хорошо, - обрадовался Подшипник. – Мотор будет как новенький. Шендерович вызывает, вернусь – сразу подошлю бригаду ремонтников. Готовь подъезд, - он махнул рукой и, удовлетворённый разговором, пошёл в контору.
Не успел ещё Владимир как следует взяться за расчистку площадки вокруг студебеккера, как обычной своей спешащей походкой подошёл Поперечный.
- Привет, - протянул он руку и отвёл виноватый взгляд живых тёмно-карих глаз от лица балластного работника. – Как дела?
- Готовлюсь к установке мотора, - сухо ответил Владимир, которому смуглый красавец, знающий себе цену и следящий за внешностью, нравился всё меньше и меньше.
- Вот и ладненько, - осторожно похвалил заботливый начальник, обрадовавшийся не тому, что, наконец, ставят мотор, а тому, что избавлен от участия в ремонте. – Мы сегодня никак не сможем помочь, а завтра – уж точно будем. Все придём, всю бригаду остановлю. Договорились?
- Мне с тобой не о чем договариваться, - вспылил Владимир, выведенный из терпения тянучими обещаниями уговаривателя. – Ты – начальник! Только мне не нравится, когда меня постоянно водят за нос. Даже – начальники. – И как это русские не стесняются открытого вранья, как будто для них это обычная форма общения? Ладно бы в быту, а то – на работе. Разве можно нормально работать в постоянной лжи и обмане?
- Да перестань ты! – успокаивающе произнёс Поперечка, кивком головы отбрасывая непослушную красивую прядь со лба. –
Реклама Праздники |