достаточно и того, что заверишь подписи в ЗАГСе.
Я разочарованно вздохнул: кина не будет.
- Не могу, - отказываюсь от ответственной роли, - работать надо.
- Не надо, - ухмыляется жених, - я тебя отпросил у Когана. Так что можешь сказать спасибо старому товарищу, безвременно взошедшему на супружеский эшафот. Всё, ухожу, - приговорённый резво поднялся, - готовиться надо.
- Постель-то поправь за собой, - не упускаю случая поучить аккуратности. – Горюн – дядька серьёзный, может и по шее накостылять.
- Не сможет, - ухмыляется безнадёжный неряха, - за лошадьми умотал до понедельника-вторника, - но постель всё же поправил. – Я с утра пораньше забегу, а то проспишь с радости. Чао!
С третьей, мысленно подытоживаю я – и верно, что бог троицу любит. Вставать и бередить радость без причины не хочется. Лучше полежать и пережить ещё раз все три кряду.
Не успел как следует устроиться, как толкают, швыряют бесцеремонно из стороны в сторону, и противный голос как из-за угла:
- Так и знал, что проспишь. Вставай, засоня!
Хотел натянуть одеяло на голову, но не нашёл, пощупал рядом – оказывается, я на нём заснул. Пришлось приоткрыть один глаз: Игорёк!
- Ты чё вернулся? – сиплю недовольно.
- Куда вернулся? – злится. – Почти девять уже.
С трудом сел.
- Только прилёг на минуту, - оправдываюсь. Гляжу в окно – светло отчего-то. – Утро, что ли? – догадываюсь.
- Давай, шевелись, - командует беспощадный друг, - опоздаем.
- Куда? – спрашиваю вяло, запамятовав об ответственной роли брачного секунданта.
- Куда, куда… - кипятится Игорёк. – Да проснись же ты, наконец! Бедная твоя жена!
Я вмиг почти проснулся и даже рефлексивно встал.
- Какая жена? Разве не ты женишься?
- Я, я… одевайся…
А я и не раздевался. Плетусь к вешалке, напяливаю полушубок, привычно загибаю дырки на носках поверх ступни, всовываю лыжи в валенки.
- Ты что, в этом собрался?
- А что? – не понимаю, чем он недоволен: вот и учи на свою голову аккуратности.
- Посмотри на меня, - рычит. Расстёгивает шикарное пальто, под которым костюмчик – блеск и белая рубашенция с «селёдкой».
- Глаза б мои на тебя не смотрели, - восхищаюсь стильной одёжкой. Может, мне тоже на время жениться.
- Хочешь, чтобы люди подумали, что я свидетеля подобрал в вытрезвителе? – кипятится денди.
- Ага, - соглашаюсь, - отведи меня назад – я досплю.
- Доспишь, когда тебя холодной водой обольют.
Я сразу вздрогнул всей шкурой, представив насильственную водную процедуру, и даже почувствовал, как она отстала от костей, зато окончательно проснулся.
- Где твой костюм? – допытывается Игорёк.
- Вот, - показываю на стул, на спинке которого обвис плечами мятый пиджачишко.
- А брюки?
Где же они? Отвернул пиджак – нет. Как пить дать – спёрли! Что за народ? Последнее утянут.
- Наверное, - предполагаю, - Горюн надел.
- Какой Горюн? – опять заводится порядком поднадоевший жених. – Он в них с мылом не влезет. Где забыл? – и смотрит пристально, следователем.
Так я и сознался! Подвести даму? Да никогда в жизни! Не в наших благородных правилах. Сарнячка вроде бы не приставала. Стал туго соображать.
- Эврика! – кричу. Отворачиваю матрац: - Вот! – лежат, миленькие, разглаженные, хоть сейчас под венец.
Игорёк взял, встряхнул, поморщился.
- В таких даже в гроб не кладут, - и исчез за дверями. А когда через пару минут появился, то держал в руке чей-то электроутюг. Всё смахнул со стола на печку, постелил моё одеяло – мог бы и своё принести, – поверх разложил брюки.
Короче, когда мы, запалившись примчались в святилище, то все так и пялились на меня, думая, что я жених. Одна невеста не ошиблась. Вся в воздушно-белом, а морда от злости красная. Игорёк кивает на меня, мол, я задержал. Я бы для друга и последней банки сгущёнки не пожалел, а он… «нас на бабу променял». Та сжала кулак в белой перчатке и исподтишка дружески приветствует меня, хотела что-то в дополнение сказать тёпленькое, но тут двери в преисподнюю отворились, и громкий голос протрубил:
- Волчков Игорь Александрович и Шматок Елена Игнатьевна.
Что значит королевская точность: мы прибыли тюлька-в-тюльку. Какая-то кучка людей, толкаясь, устремилась за брачующимися, а я, в результате, успел последним.
В большой комнате за длинным столом, покрытым красной бахромчатой скатертью, стояла под портретом Ленина, как в президиуме, чёрная ведьма суше меня со взбитыми вверх чёрными волосами, чтобы не было видно рожек, и я не поленился, заглянул сбоку, нет ли хвоста, но не разглядел, потому что она как заорёт почти басом на всю вселенную:
- Волчков… - и т. д., - берёшь замуж Шматок...? – и т. д.
Игорёк, естественно, сдрейфил от её рёва и сразу, не поторговавшись, согласился:
- Да.
А ведьма уже ест глазами Ленку:
- Шматок, - и т. д., - хочешь ли ты замуж за Волчкова? – и т. д.
- Да, - отвечает невеста. Кому из баб неохота: хоть каждый день.
Потом они расписались, что они – на самом деле они, а свидетели, т. е., я и ещё одна деваха, подтвердили своими подписями, что подмены не было. Ведьма со стуком тиснула клейма в паспорта, дыхнула серой, чтобы нельзя было вытравить, а толпа радостно задвигалась, закричала «Ура», но, оказывается, процедура охмурения ещё не кончилась.
- Обменяйтесь кольцами, - приказывает жердь.
Игорёк, дурень, махнулся не глядя. А вдруг Ленка подсунула ему подделку под золото? Надо было на зуб попробовать. Обменялись, однако, хозяйка чистилища подходит к застеклённому шкафу, где стоит проигрыватель, и включает заигранно-шипящую пластинку с каким-то ревущим маршем, и я понял, как встречают на том свете. Выждав с минуту, пока присутствующие обалдеют, ведьма приносит поднос с бокалами шампанского. Все немедля потянулись жадными лапами, а кто-то протянул две, потому что мне не досталось. Выпили залпом, как алкаши, и заспешили на выход, к настоящему застолью. Но кто-то закричал заполошённо, видно, тот, кто умыкнул мою порцию:
- Неси на руках!
Игорёк затравленно обернулся и неловко, напружась и кряхтя, поднял сокровище, в котором на прикидку было порядка 60-65 кило ресторанных утрусок и усушек, и попёр на сгибающихся ногах. Естественно, что я, как верный друг, побоявшись, что он надорвёт пупок, подбежал, чтобы помочь, а он хрипит:
- Не лезь! – напомнив мне о недавнем зароке не лезть, куда не просят. И вообще: подхватишь, а он отлынет в сторону и назад не возьмёт. Куда её нести? Лучше я отойду в сторонку.
Когда вынос тела благополучно завершился, и Игорёк сбросил невесту с рук так, что у неё ноги подкосились, я решил, что больше ничего интересного не будет и помахал счастливцу ручкой.
- Стой! – орёт он. Ну, думаю, хочет поблагодарить за участие. Это мы с большим нашим удовольствием. – Ты куда намылился? – спрашивает сердито.
- Баиньки, - отвечаю. – У меня сегодня, между прочим, свободный день.
- Чёрта с два свободный, - орёт новоиспечённый муж. – Я тебя не для того освобождал, чтобы ты дрых без задних ног. – Интересно, а для чего интересного? – Будешь на свадьбе дружкой. – Во, заговариваться стал: вместо дружка дружкой обзывает.
- А чё делать? – интересуюсь осторожно, чтобы вовремя отказаться.
- А я знаю? – огрызнулся дружок дружки. – Тёща подскажет. Будь всё время рядом. Будут спрашивать про меня, хвали что есть силы, биографию рассказывай, тосты поднимай.
- Так я не пью.
- Вот и хорошо. Будешь приглядывать, чтобы невесту не лапали, и чтобы она сама по пьяни не липла к кому ни попадя. Если окосею, потащишь в спальню к ней.
- И там быть рядом? – обрадовался я.
- Да пошёл ты! – в сердцах отогнал от постели ревнивый жених. – И без тебя тошно! – И я сразу сообразил, что он с большим бы удовольствием завалился на старую кровать в нашем пенале, чем на брачное ложе.
Когда толпа, собравшаяся у праздничного дома, увидела нашу скорбную процессию, то все разом бросились в дом занимать места за столами. Образовалась живая пробка, как в очереди за пивом, из которой доносились треск выдавливаемой двери, сдавленные охи, отчаянный визг и приглушённые матерки. Я тоже ринулся в кучу, но Игорёк застопорил.
- Не лезь, - успокаивает, - тесть займёт нам места.
И впрямь застолбил да ещё какие: пара села в красном торце стола, а я еле втиснулся против угла, чтобы никогда не вышел замуж. Всего было два накрытых стола. За большим в большой комнате сидели мы и кто помоложе, а за малым в соседней комнате разместились те, кто пролез последним: разные старички и старушки и прочая немощная шелупень. И ещё остались подпирать стены, выжидая, когда кто-нибудь выпадет из-за столов. Подошла употевшая тёща и повязала мне через плечо длинное полотенце с красным узорьем на концах. Во – почёт! Никому больше не дала. Будет чем утираться. Я поправил его, чтобы изо рта не падало на костюм, и пожалел, что не захватил своё, тоже с узорами, но грязными, можно было бы под шумок втихаря подменить. Поднёс край к носу, только пристроился соплю пустить – в носу засвербило, - а жених как пихнёт под руку, вся свербота и пропала.
- Ты чё? – шипит в ухо. – Тебе не для этого навесили. А пометили как дружку.
Ладно, обойдусь и без вашей тряпки. У меня, как у всякого интеллигентного человека, платок есть. Правда, не такой чистый, но высморкаться ещё можно найти место.
Не успели как следует растолкаться по лавкам и разглядеть батарею бутылок спирта – самой дешёвой в здешних местах отравы, два ведра воды в центре стола, а в обрамлении разные огурцы-помидоры, капуста-грибы, рыбы-мяса, картошки-пельмени, хлеба-пироги неизвестного содержания, как поднялся тесть, властно постучал вилкой по бутылке и кричит, чтобы слышали и здесь, и там:
- Каждый обслуживает себя сам: наливай! – и вмиг за бутылки ухватилось по нескольку рук, каждая тянет к себе, пока не выяснилось, кто сильнее. Сильные не обделили себя, не обидели и слабых. Кто добавил из ведра, а кто побрезговал портить священное пойло. И я скромненько, не толкаясь, налил себе в стакан ковшиком из ведра. Никто и внимания не обратил – каждый был занят, согласно команде, собой. А тесть снова орёт:
- За здоровье молодых! – все, кто чокаясь, а кто и так, сам с собой, заглотили налитое и, не успев чем-нибудь заесть, заорали нестройным хором:
- Горько! Горько! Горько!
Ещё бы! Я сам недавно нарвался.
Игорёк встал, схватил невесту за плечи, притянул к себе и смачно чмокнул в губы.
- Ура! – заорали зрители, торопясь налить по второй. Радуются, дурни, а я, стоя рядом, вижу, что Игорю надоело этим заниматься ещё до свадьбы.
Потом понеслась русская попойка.
Уже через полчаса многие стояли на рогах или откинули копыта. На место выбывших уместились подпиравшие стены: свято место пусто не бывает, говорят. Большинство вряд ли уже помнило, по какому случаю праздник – успеть бы нализаться и нажраться, а разобраться что к чему можно и после. На той стороне стола, загрустив, мощно взвыли о несчастном Хаз-Булате молодом, между столом и освободившейся стенкой, оттащив трупы в кухню, наяривали под рваный визг гармошки подобие трепака в валенках, и тёща, помахивая платочком над головой, изображала плывущую по кругу лебёдушку с прилично обвисшей гузкой. В углу романтики, тесно сошедшись лбами, неистово выясняли кто кого любит и уважает, а у входа двое, не выяснив, сцепились, не поделивши чужого полушубка. Только молодые, остекленев телом и кислой улыбкой, сохраняли мучительное
