Кто ищет, тот всегда найдёт

взаимоудовлетворяющий акт, содержащий уйму замечаний, которые, однако, никак не отражались на качестве материалов, принимаемых всегда с хорошей оценкой, и это было негласной нормой. Конечно, бывали и редкие исключения – в дружной семье не без урода: попадаются и непьющие.
Без ущерба для идиотских требований инструкций, составленных ражими дядями из Министерства и науки, абсолютно не знакомыми с выкрутасами здешней природы и климата, никакое выполнение геологоразведочных и, тем более, геофизических работ, невозможно. Тем более, что эти же добросердечные дяди левой рукой поднимают нормы выработки, как будто мы в состоянии с каждым годом ходить всё быстрее и быстрее, переходя на бег, по таёжным завалам, скалам и голым осыпям, крутым сопкам и жгуче-холодным ручьям да ещё поливаемые чуть ли не каждый день дождями и посыпаемые не ко времени ранним снегом. У них одно на уме – удешевить, а у Шпаца и других близких к полю начальников – совершенно противоположное: удорожить, а мы, которые клепают в тайге точки, болтаемся промежду ними, враги и для первых, и для вторых. Айзикович, когда назначал меня начальником отряда, сразу объяснил без обиняков, открытым текстом, что к чему. «Записывай, - поучает, -  всё, что требует инструкция, а делай ровно столько, сколько надобно, чтобы существенно не пострадало качество, химичь по-умному, помня, что живём мы с измеренной точки и её цены, а не со всяких там заумных теорий. Бичам нужна не красивая идея, а зарплата, а ИТРам – хотя бы небольшая премия. Пиши больше, делай, как получится». Я оказался понятливым. Так и работаем: министерские холуи всё повышают и повышают нормы, по которым нам уже пора переходить на спринт, а мы их, несмотря ни на что, всё перевыполняем да перевыполняем, да ещё при хорошем качестве. Так совместными усилиями и рвём к коммунизму.
Коган знал, кого брать: я приёмщик подкованный по всем статьям: пью как лошадь и всё подряд: шампанское, плодово-ягодное, коньяк, мускатель… бр-р-р… матерюсь как последний бич через каждое слово, знаю все уловки полевиков и знаю, что качество у них хорошее и брака нет. К чёрту все теории и графики, надо идти до дому, до хаты и готовиться к ответственному заданию загодя. Перво-наперво – во что одеться, чтобы выглядеть строго, по-инспекторски, и с достоинством? Респектабельно – во! Надену выходной костюм, чтобы видели, что приехали к ним не какие-то там пскопские и всякие ваньки-из-рязаньки, а солидные люди ленинградской закваски. Чистить и гладить придётся. Чистить ещё полбеды, как-нибудь настроюсь, а вот гладить? Чем? Да и опыта маловато. Был бы Игорёк, и проблемы бы не было. Горюн, лодырь, гладить не станет. Профессор без штанов. Говорят, они хорошо отглаживаются, если их положить на ночь под матрац на доски. Надо попробовать. И время дорогое зря не потрачу, и спать на досках полезно. Некоторые на гвоздях спят для усиления духа. Мне нельзя: штаны на гвоздях продерутся. Стало легче и спокойнее: одно дело, считай, сделано. Хорошо бы ещё к строгому костюму золотой или, на бедность, серебряный портсигар. Вынуть его шикарным жестом – надо будет на чём-нибудь потренироваться – расщёлкнуть и предложить всем «Дукат» или даже сталинскую «Герцеговину Флор». Правда, придётся и самому дать в зубы. Башка будет трещать, тошнота мутить и мотать из стороны в сторону как сосиску на вилке, но чем не пожертвуешь ради  форсу? Вон, женщины – каждые две недели делают шестимесячную завивку, голова как у египетских мумий высохла от перегрева, а ничего, терпят ради того, чтобы выглядеть как все. Я представил, как все наши советские женщины завьются под мериноса, и чуть не стошнило без папиросы. Ладно, на первый раз обойдёмся и без папирос, а то на дармовщинку все горазды. Это дело, слава богу, отпало само собой. К приличному костюму, кроме портсигара и часов, нужен приличный галстук. Часы у меня есть, самой наимоднейшей, первой и последней марки – «Победа», отец подарил. Даже ходят. Иногда, правда, не по солнцу, а по произволу, но если хорошенько потрясти, как всё нашенское, тикают как миленькие. Из галстуков выберу тот, что есть, - другого нет - тем более, что по сравнению с другими у него явное преимущество – готовая петля. Вот и ещё одно сделано. Осталось разобраться с обувью. Представительский костюм требует штиблеты – узконосые и лакированные. Из моих тупоносых башмаков узконосых не сделаешь, а вот отлакировать – пара пустяков. Гуталин и дёготь у Горюна есть, слямжу малость и отдраю под зеркало. Сгодится полотенце, которое всё равно уже не отстирать. Я так обрадовался лёгкому штиблетному решению, что чуть не вскочил с кровати и не принялся за дело. Но вовремя одумался, сдержал себя. В последнее время я стал учиться сдержанности, особенно, когда надо было что-нибудь делать. В каждом деле главное – обдумать, как сделать. А потом… можно и не делать: главное сделано. Шляпу бы ещё надо, а где взять? В здешних краях днём с огнём не сыщешь! Может, у профессора есть? Вряд ли, у него даже очков нет, тоже мне – профессор! И самого, как назло, нет. Шастает, небось, по бабам. Стыдно: борода седая, а туда же. Семья ждёт не дождётся, а он… старый козёл! Придётся без шляпы выпендриваться, с голой башкой – всё равно вымерзать нечему. Малахай ни за что не напялю.
Поёрзал скелетом, уютно устраиваясь на лежбище, и представил, как завтра поражу всех и, особенно, туземцев шик-видом. Захожу, значит, в ихний вигвам, улыбаюсь одними глазами – надо будет научиться не растягивать хлебало почём зря, - медленно холёными пальцами – дьявол! когда отвыкну грызть когти! – расстёгиваю крупные перламутровые пуговицы и небрежно сбрасываю наимодняцкое пальто… - чёрт! совсем забыл про него! ладно, не будем зацикливаться по мелочам, - …значит, сбрасываю бобриковое пальто-реглан серо-ершистого цвета, кладу на полати, сверху – шляпу – не забыть бы тульей книзу, - в шляпу – кожаные меховые перчатки – и про них, тупица, забыл: никогда не носил, а привыкать пора, - на перчатки аккуратно – белоснежно-матовое кашне – тоже нет! Да что это такое: и одеться приличному инженеру не во что! Может, из полотенца сделать? У конюха, конечно, тоже нет. У него никогда ничего нужного нет: ни шляпы, ни очков, ни кашне, - …достаю портсигар… а что, если физические свойства пород и больше всего чувствительные электрические изменяются существенно, а вторичные минералогические и петрофизические изменения незначительны и визуально не определимы? – не успев хорошенько обдумать дикую мысль, которая вдруг пришла опосля, я отключился.
И поразил… но только своих, чуть с копыток не сверзлись, когда я утром заявился в контору, немного подзадержавшись, всего с полчаса. Комиссия в составе Лёни, хитрого Павла и Алевтины была в сборе, но что у них был за вид!? Замухрышки из последнего колхоза! Все в кожухах, шапках с опущенными ушами, валенках и – о, ужас! – в ватных штанах – да я такие в жисть не напялю! Что они, решили меня опозорить? Ещё и лыбятся, разглядывая джентльменский наряд единственного приличного члена. Коган говорит:
- Вася, сейчас зима, поедем в кузове, дорога на 4-5 часов, можешь переодеться? – и совсем зарадовавшись, добавляет: - Мне совсем не светит привезти твой заледенелый труп. – И все засмеялись, как будто только и хотели трупа.
Я вчера весь вечер как проклятый готовился, кажется, предусмотрел все мельчайшие детали командировки, и вот, на тебе, запамятовал, что ехать далеко и приличного транспорта нет. Обидная неучтённая мелочишка, и все приготовления насмарку. И ехать, и поражать тамошних расхотелось. Стою, краснею, будто высекли принародно, а старшие радуются.
Всю холодную дорогу молча лежал в сене, мысленно переживая унижение. Успокаивало только то, что через унижения и отступления воспитывается настоящий бойцовский характер, так нужный на трудном пути к заветному месторождению на Ленинскую. Чем больше тебя дубасят, тем крепче станешь, если не загнёшься. Они ещё попомнят этот день, когда будут выпрашивать лауреатский автограф. Но когда наш катафалк с тремя полузамёрзшими трупами в овчинных саванах вместо одного – Алевтина ещё шевелилась в кабине – прикатил, наконец, на место, обиды и унижения вымерзли, и осталось только одно желание: остаться навсегда в кузове. Однако, пришлось вставать, стукаясь друг об друга в холодной пьяни и звеня заледеневшими коленками, цепляться за обледенелый борт и пытаться как-то вывалиться наружу. Обычно я лихо выпрыгиваю на сильные пружинистые ноги, а сейчас побоялся, как бы они не откололись, и осторожно на животе соскользнул за борт и удобно сел в сугроб. Всё же до чего я предусмотрительный – знал, куда еду и на чём, и оделся соответственно. Другой бы вырядился пижоном и отдал концы.
Деревня, в которую нас завезли, утонула в глубоком узком распадке и обильных снегах, заваливших дома по крыши – в нашем цивилизованном посёлке такого нет – так, что они угадывались только по плотным вертикальным дымам, которыми были на всякий случай привязаны к низким свинцовым тучам, скрывавшим вершины сопок. У дома с расчищенным подъездом встречали двое, тоже, как мы, в полушубках и валенках, но в обалденных пушистых шапках из серебристо-серого меха с тёмными полосами. Таких я даже на Невском не видел. Можно было бы и вместо шляпы надеть. В такую легко поместятся и перчатки, и кашне, и гало… тьфу ты! – зима ведь: совсем мозги закоченели! Жалко, что не прихватил ни зеркальца, ни бус, а то бы выменял у местных дикарей. На топор бы – точно. Гляжу, у громадной поленницы в чурбаках торчат два топора, а рядом лежит колун. Значит, кто-то перебил мою торговлю. Жаль!
- Живы? – спрашивает худощавый, улыбаясь в пышные пшеничные усы. Мне бы такие! Чем я только ни мазал под носом, не растут и всё. Говорят, лучшее удобрение – свежий навоз.
- Живы, - дребезжит, еле шевеля синими губами, командир автопробега, уменьшившийся от холода вдвое. Я бы, однако, воздержался от такого категоричного заявления. – Надеемся, отогреешь? – тонко намекает на толстые обстоятельства.
- Постараемся, - обещает второй, крупнее и без усов. – Заходите.
Кое-как вскарабкались на высокое крыльцо и ввалились, подталкивая друг друга, прямо с порога в большую комнату, где топилась огромная печь. Лицо так и обдало жаром, а тело всё ещё колотило ознобом. По всей комнате, вырубленной, судя по оставленным торцам стен, из двух и кухни, вольготно, не то, что у нас, стояли письменные столы, в углу затаился сейф с секретами, по стенам висели рогульки с бумажными рулонами, на подоконниках алели какие-то сорняки в горшках, а за печкой расположился умывальник с несколькими чистыми полотенцами. От трёх окон было светло, а от горячей печки слишком уютно. Мне здесь понравилось, я бы обязательно занял место у окна, подальше от крематория.
- Разоблачайтесь, - разрешил усач и сам снял и повесил дежурный кожух, а под ним – толстущий пушистый свитер, белый с синим орнаментом, я в таком запросто бы щеголял и без полушубка. У второго тоже свитер, но победнее. У меня – тоже, но показывать неохота.
- Надо бы, - стопорит Лёня, - прежде кое-куда отлучиться. – Чувствую, что и у меня оттаяло. – Кстати, - оборачивается ко мне, - познакомьтесь, - как будто сбегать в сортир и познакомиться со