Кто ищет, тот всегда найдёт

предпочитали со мной не связываться. Я всегда торопился рассказать им всё, что знаю и, главное, что думаю и не обязательно по теме, никогда не давал себя сбить всякими ненужными наводящими и корректирующими замечаниями и говорил, не останавливаясь, до тех пор, пока наставник не поднимал руки, сдаваясь, лишая меня, правда, последнего ударного слова, но зато выставляя в зачётке заслуженную тройку с минусом – полбалла за нахальство и оригинальность мышления. Теперь-то я, наконец, скажу последнее слово.
- Но революция принесла равенство всем и во всём, разве не так?
Вредный конюх аж заржал от удовольствия, задрав гнусную седую бороду.
- Не обманывайтесь, - не сдаётся, - никогда людишки не могли и никогда не смогут добровольно поделиться и никогда не будут равными. Это вообще противоестественно для живой природы и противоречит законам прогрессивного развития. Даже в зоне, где и делить-то нечего и идеология одна на всех – выжить, и то существует чёткая и никому – ни зэкам, ни вертухаям, - не подвластная иерархия.
- У вас всё безнадёжно! – взвыл я с отчаяньем. – И что делать?
- А ничего! – без «ни» и «не» он не может. – Жить, плодиться и трудиться. Жить, чтобы плодиться, плодиться, чтобы жить, и трудиться, чтобы жить и плодиться. Вот и всё.
«Примитив!» - снова мысленно не согласился я. – «Никаких высоких идеалов, ради которых стоит жить, плодиться и трудиться. Укатали сивку крутые горки».
- Но трудиться в удовольствие, а не в ущерб здоровью, себе и близким, - продолжал неутомимый сивка. – Не для дяди, не для туманного будущего, не ради бессмысленного накопления, а для поддержания жизни… - «и штанов», - мысленно добавил я, - …не быть подгоняемым рабом, а инициатором дела, осмысленным работягой. Каждый из нас изначально, на генетическом уровне, запрограммирован на какое-то определённое дело. Важно понять, на какое, узнать, что тебе под силу и что нравится делать, и делай. Всякий человек талантлив в чём-то, но не всякому дано проявить талант быстро. Надо помочь ему в этом, не торопить, не давить, не рвать корни таланта. И возможно это только при свободном труде, без подгонял и погонял; только свободный труд – настоящий созидатель светлого будущего. Надо только его организовать и терпеливо помочь людям реализоваться. – Пропагандист труда широко улыбнулся мне. – Я искренне порадовался за вас, когда узнал, что вы нашли своё дело, свою звёздочку – цель. Дай вам бог удачи! Работа для мужика – всё равно, что игра: чем интересней и занимательнее, тем лучше и больше он сделает. Для женщин, очевидно, игра – любовь, там всё сложнее и непонятней.
- Хватит! – взмолился я, нервно-выжатый до предела, как будто высидел в институте, внимательно слушая, целую лекцию. – Хватит, я есть хочу. – Я, если разволнуюсь, всегда есть хочу, поэтому и на лекции в последнюю неделю перед стипендией не ходил.
Услышав мой голодный вопль, лектор обомлел, остолбенел, забыл закрыть рот и остекленил глаза. Потом, опомнившись, откинулся на спинку стула, закинул руки за голову и, задрав бороду, радостно заржал, научившись у подопечных, до заблестевших на глазах слёз. Неприлично оторжавшись, он вытер зенки по-конюховски, тыльной стороной ладони, глубоко с передыхом вздохнул и объяснил своё жеребячье настроение:
- Простите, но что-то не припомню из своего прошлого, чтобы так реагировали на мою лекцию, - и опять, не в силах удержаться от ехидной радости, захихикал. – Извините великодушно старика: увлёкся и совсем забыл, что интеллектуальная пища не заменит физической. – Он рывком, по-молодому, поднялся, подошёл к печке, где что-то прело в кастрюле, накрытой полотенцем. – Как вы относитесь к тушёной медвежатине с картошкой и луком? – спросил, снимая утеплитель и крышку. Я никогда не пробовал зверятины, но отнёсся к ней более, чем положительно.
Так мы и жили на пару, в философских разговорах на всякие темы, причём я благоразумно уступил старшему инициативу в готовке и интеллектуальной, и материальной пищи. Оба были довольны распределением ролей, во всяком случае я – точно. Беседы наши перемежались погружением в звуки музыки, и я впервые, к стыду своему, узнал массу интересного и познавательного о великих композиторах. В общем, вдвоём нам не было скучно и, что самое главное, не было надоедания от тесного общения. Одним словом – мы спелись. Как-то я даже отважился спросить его о семье.
- Жена сразу же открестилась от врага народа, чтобы сохранить квартиру и работу, - спокойно ответил он, как о давно пережитом и устоявшемся, - и поступила совершенно верно. Сыну тогда было пять лет, теперь – чуть больше двадцати, и вряд ли он обрадуется появлению отца-отщепенца.
- А может, обрадуется? – выразил я тухлую надежду, основанную на личном ощущении: я бы обрадовался.
Профессор долго молчал, нахохлившись.
- Вы так полагаете? – спросил вяло. – Надо будет обдумать ваше предположение.
И я несказанно обрадовался, что заронил искру сомнения в правильность самоустранения от своего светлого будущего.


- 9 -

Да, я нашёл своё дело и занимался им, но удовлетворения не было. Не было потому, что получалось чёрт-те чё и сбоку бантик, а не то, чего хотелось. С графиками по гениальной методике я справился за милую душу, а вот чёткого сопоставления сопротивлений с породами Алевтининой карты, хоть убей, не получалось. Прав Альбертуся, утверждавший, что в здешней резервации не только люди, звери и природа чокнутые, но и геология шиворот-навыворот. Я сразу догадался, что первое является следствием второго. Но догадка не помогла: ненормальные породы всё равно не хотели иметь нормальных сопротивлений, и что делать с их чокнутой электропроводностью, я не знал. Мне явно не хватало основательных геологических знаний, точнее – петрографии и минералогии, о чём недавно тонко намекнула деликатная парт-мадама. Неординарным умом-разумом я понимал, что закавыка где-то в геологических данных. Это следовало из общих философских соображений, в которых я был особенно силён. Из них следовало: поскольку электроразведочные измерения – объективные данные, которые не подтасуешь и не переврёшь, то несоответствие кроется где-то в сугубо субъективной информации. Особенно, когда её поставлял такой субъект как стахановец Кравчук.
Пришлось опять переться к товарищу Сухотиной, каяться в профессиональной несостоятельности, просить обрыдлой помощи неведомо в чём и выслушивать саркастические сентенции о геофизике как о дохлом геологическом методе. Поцапавшись, решили, что меня удовлетворят точки на карте, где по её личным наблюдениям и определениям на образцах заведомо распространены неизменённые и самые наинормальнейшие породы, и разбежались, недовольные друг другом: я – тем, что гениальную мысль тормозят мелкие препоны, она – тем, что отрываю по пустякам от партийной документации. Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Правда, уверенности в том, что овца паршивее козла, не было. Приходилось сжаться и терпеть в надежде на скорый и убийственный реванш.
И он, не замедлив, начал наклёвываться, когда я разместил её точки на свои графики. Было всего-то по 5-10 сопоставлений, но и этого оказалось достаточно, чтобы определилась не только общая тенденция, но и выявились наиболее вероятные сопротивления для наиболее распространённых пород: алевролитов, песчаников, брекчий, туфов кислого и среднего состава, известняков, андезитовых лав. Правда, кремнистые сланцы из-за нахального вмешательства родственников – кремнистых брекчий, никак не хотели укладываться в более-менее отчётливую вилку, но это меня мало волновало: их выходы в виде иззубренных мини-скал, похожих на остатки заржавленных зубов аборигенов, видны были и так. Заодно я усёк для себя элементарную истину: не количество фактуры определяет успех, а её качество, и потому не надо заваливаться фактическим материалом по уши, а надо заранее и тщательно выбирать то, что пригодится. И время сэкономишь, и мысль не утеряешь.
Карта настряпалась – конфетка! Горизонтики, миляги, тянутся по разрешённым им сопротивлениям то слегка худея, то значительно пухлея, кое-где согласно прерываясь накось, то слегка сдвигаясь, всё как в натуре. И трещин-проводников всяких в меру и где надо. Правда, всё это на одной половине листа, а вторая – в сплошном туманном пятне, где сопротивления у всех пород по неизвестной причине скакнули, почти выровнялись, и превратили всю литологию в геоэлектрическую неразбериху. А Алевтина, Брюзга Врединовна, и рада – кривится недовольно, шипит, как будто я нарочно напортачил:
- Там, где больше всего надо, у вас пусто – на площади интенсивных рудопроявлений и геохимических ореолов, а где руды заведомо нет, что-то получилось. – Не что-то, а класс! – И без толку.
На неё не угодишь. Радовалась бы тому, что есть, - не надо ползать по тайге с молотком-рюкзаком, так нет – привередничает. Обидно ей, что молокосос утёр нос. Во, стихами вышло! Значит, в точку.
Ладно, стал дальше напрягать тугие извилины, переполненные гениальным материалом, копаться в тайниках талантливого разума, усиленно думать, но не о том, почему на карте такая чушь собачья, как в дурной башке, а как бы сквозь неё продраться с границами, используя рациональный метод Розенбаума, - гнать их, зажмурившись, по едва видимым загогулинам кривых, ориентируясь на геологическую карту и не обращая внимания на свистопляску электрических характеристик. Пусть потомки разбираются, что к чему. Хоть и стыдно, а выгодно. Выгодное всегда бесстыдно. Нет, надо ещё помараковать. Думать – это моё любимое занятие на работе. Особенно после обеда. Альберт, так тот – умница, сразу впадает в спячку и – никаких проблем, а я – идиот, - и угораздило же родиться честным и талантливым, достаточно бы чего-нибудь одного, - порчу и без того испорченный изнуряющими занятиями в институте желудок. О чём думать-то? Дальше того, что лажа не у меня, думы не двигались. К счастью, бесполезные умомучения прервал наш главный мыслитель:
- Завтра, - сообщает, - поедем с утра на приёмку материалов к соседям.
Ни у каких соседей я ещё не был, и где они, толком не знаю, но что такое приёмка полевых материалов – в курсе: у нас была осенью. Это когда из другой партии приезжают квалифицированные специалисты во главе с техруком, и им устраивают грандиозную пьянку по-чёрному, способствуя лучшему взаимопониманию, нелицеприятному обмену мнениями по материалам и, особенно, по общим геофизическим вопросам, и затуманиванию мозгов у приёмщиков по недоработкам хозяев. Обычно в комиссию берут одного-пару недоквалифицированных в пьянке молодых инженериков, которые и копошатся в полевых журналах, старательно выискивая блох – мелкие нарушения инструктивных требований, пока техруки выясняют глобальные проблемы. Такие мини-формальные технические совещания любили из-за возможности высказаться до донышка, поспорить всласть, отточить свои идеи и разнести в пух и прах чужие и вообще показать себя. В жестоком оре, изобилующем профессиональной терминологией, перемежаемой отборным матом, рождались и усваивались общие тенденции геофизических исследований в регионе и выявлялись неформальные лидеры. Когда техруки выдыхались, составлялся