Кто ищет, тот всегда найдёт

сделал, а с этим, навязавшимся на мою голову, придётся топить на ночь глядя, портить свежий воздух. Я абсолютно не боюсь холода – для меня что +20 градусов, что +15  - один чёрт. Наверное, потому, что за всю первую четверть жизни так и не умудрился накопить подкожного защитного слоя, и мёрзнуть нечему. Давно подмечено знаменитыми арабскими стоиками, что больше всех мёрзнут жирики-толстяки, а ходячие шкелеты знай скрипят себе на морозе да брякают заиндевевшими соединительными механизмами, изредка надраивая до сияния мягкие уши и нос. Для меня и жара ничего не значит, если не зашкаливает за +25. Так что топить в комнате или не топить, проблемы нет. Я всегда выбираю второе. Тем более, что и топить-то нечем: дров на зиму мы с Игорьком не успели заготовить – уж больно она нагрянула неожиданно, - а соседи сплошь жмоты.
- К сожалению, - объясняю учтиво, - целый день был занят на званых приёмах. Придётся потерпеть, пока я не включу отопление, - и развернулся, чтобы уйти, соображая, у кого бы незаметно стибрить из поленницы приличную охапку сухих дров.
- Стойте! – грубо стопорит ещё не околевший гость. – У меня есть предложение… - Я этого выражения отродясь не люблю, потому что за ним обязательно следует неприятность. – Вы оставайтесь здесь, приводите в порядок комнату, готовьте стол, а печку я беру на себя, - и не ожидая согласия, не спрашивая разрешения, по-свойски накинул мои шубейку и малахай и вывалился наружу, быстро затопав праздничными ботиночками по холодному коридору. Нет, чтобы сказать по-человечески: «Друг, у тебя здесь немного неуютно, свалим ко мне на конюшню», и я бы с удовольствием согласился. И даже костюм бы снял, чтобы не смущать хозяина. Ан нет! Такие сами себе всегда создают барьеры, а преодолевать прихватывают и других. Ладно, замнём для ясности. Когда нечего толком возразить, не хочется и некому, приходится молча мириться с бардачной житухой.
Только-только успел одной левой выставить на стол всё, что есть съестного, как он вломился со здоровенной охапищей знатных берёзовых поленьев, явно из шпацермановской кладки, сбросил с грохотом у печки, надрал железными пальцами бересты, настрогал тупым топором растопки, заложил в продрогший зев печки, поджёг, и она разом запылала-загудела, обрадовавшись теплу вместе с нами.
- Можно и жить, - удовлетворённо тряхнул завидной шевелюрой мастер-истопник, легко, пружинисто поднялся с корточек, словно у него коленки никогда не промерзали, сбросил мою выходную одёжку и подошёл к праздничному столу, заваленному всем, что мы с Игорем не доели и чем облагодетельствовали в конторе. – Изобилие! – щедро оценил гость сиротские накопления. – Посмотрим, что у меня есть, - взял оставленный у двери мешок, взгромоздил на стул у стола и стал выгружать дед-морозовские подарки.
Первой появилась запотевшая-заиндевевшая бутылка шампанского с золотым горлышком да ещё и полусладкого.
- Ого! – встретил я её с неподдельным энтузиазмом, никак не ожидая, что у конюха может быть что-нибудь другое, кроме местной двойной самогонки с валящей с ног убойной силой под 60 градусов.
Потом объявился замаслившийся под электрическим светом кругляк копчёной колбасы в шпагатной снасти, пахнувший таким пряным ароматом, что я невольно сглотнул слюну чуть не вместе с языком и ничего не сказал. Следом нарисовалась пол-литровая банка крупной янтарно-зернистой симовой икры, а вдогонку – солидный кусманище симового балыка, истекающего жирным соком.
- О-го-о… - прохрипел я осевшим голосом, заранее сожалея, что всего этого настоящего изобилия нам и за всю ночь не съесть.
- Не удивляйтесь – не воровано: дары властных рыбаков-любителей за транспортировку браконьерской добычи, - объяснил Горюн изобилие. И добавил: - И за молчание.
Я и не удивился ни капельки, а просто обалдел, когда в завершение дед Мороз вытащил и небрежно положил на стол две всамделишные плитки шоколада, да ещё какого – «Особого Московского», какой дают лётчикам и разведчикам в кино. Слов для выражения гастрономических чувств не нашлось, и пришлось просто рухнуть на стул, раззявив рот в шоке и жадно бегая глазами по жратвенному пиршеству.
- Мне ещё никогда не доводилось сидеть за таким обильным столом, - пробормотал я, жалко улыбаясь в сознании собственной житейской ущербности.
- Мне тоже, - успокоил волшебник, - даже в той, свободной жизни. – Он опять тряхнул шевелюрой, отгоняя расквашивающее настроение. – Не будем терять уходящее время. Кстати, сколько нам его осталось?
- Почти 20 минут.
- Много и мало. Единственная физическая категория, не имеющая вразумительного относительного определения. – Он протянул руку и решительно отобрал у меня нож, оставив хозяина полностью не у дел. – Давайте сюда, а вы вытаскивайте праздничный сервиз. – «Гулять так гулять» - вспомнил я утопающего, делающего последний глоток.
Гость явно относился к разряду напористо инициативных, с зудящим пером в некотором месте. Таким трудно в жизни, они всё хотят сделать сами и обязательно первыми. Я предпочитаю плестись за ихними широкими спинами, где не дует. Мне чужих забот не надо, я и своими малыми не прочь поделиться. Пошарил у Игорька в тумбочке, добыл две единственные запылённые мелкие тарелки, экспроприированные в обжорке с молчаливого согласия невесты, подал инициативному распорядителю, не пожалев двух полевых мисок, к счастью, оказавшихся мытыми.
- Блеск! – притворно восхитился конюх, сноровисто, как заправский повар, распределил по посудинам красиво нарезанное деликатесное ёдово и пригласил хозяина: - Садитесь. – По-хозяйски ухватился за шампанское: - Если не возражаете, я открою. – А я и рта не раскрывал – я уже у него за спиной. Хотя по откупориванию шампанского – спец, каких поискать. Дважды решительно, с оглушительным хлопком выдирал тугую пробку, и оба раза вырвавшиеся ароматные винные струи били точно в лица сидевших напротив. Счастливцам оставалось только пошире раззявить пасти, что они и сделали – и чего только я ни наслушался. Воистину трудно живётся в отечестве неординарным личностям. А однажды из откупоренного горла ничего не вылилось. Я опешил, взболтнул сосуд и заглянул в горлышко. И вовремя: оттуда харкнуло с такой силой и так смачно, как из огнетушителя. После этого удачного опыта я больше не рисковал молодой жизнью, нужной Родине.
У Горюна получилось не так эффектно: с чуть слышным хлопком и с чуть видным газком, и ничего в мою личность не вылилось, как будто он только этим и занимался в лагерях. Разлив шипяще-пенистый нектар по стаканам, он поднял свой, полюбовался на свет игрой пузырьков.
- Давайте, - говорит, - знакомиться: Радомир Викентьевич, - и приподнимает свой бокал, давая понять, что это он.
- Василий… Иванович, - в комнате нас двое, поэтому и без намёка стаканом ясно, у кого такие сермяжные позывные.
- Прекрасно! – восхитился Радомир. – По-настоящему, по-русски. Успехов вам, Василий Иванович, в наступившей трудовой деятельности. С Новым годом! – и подставляет бокал для утверждения тоста чоканьем.
Я хоть и Василий Иванович, но тоже не лыком шит: чокнул, как принято в благородных сборищах, нижней частью своего сосуда по верхней части его и выдал взаимное новогоднее пожелание:
- Полной, до донышка, и безоговорочной, без постскриптумов, реабилитации вам в наступающем году. С Новым годом!
Он быстро и остро вонзил в меня вопросительный взгляд, но ничего не сказал, не прокомментировал удачное пожелание, а медленно, со вкусом выцедил вино, и я с ним дублем. Так мы и встретили Новый 1956 год с разными тостами, на разных жизненных дорогах, симпатизируя друг другу и вдали друг от друга, сидя рядом.
Шампанское принято заедать шоколадом, я это сразу припомнил и потому, не медля, с трудом отломил от одной плитки пластинку, от неё – дольку и небрежно бросил в рот, чтобы было ясно, что и по будням он у нас не переводится, хотел схрумкать и размазать по всему зевалу для наслаждения, но не тут-то было. Она, долька эта, оказалась твёрдой и горькой. Пожмотились на фабрике положить сахару для лётчиков и разведчиков, себе отсыпали по мешочкам, и корчись теперь от зубной боли и горечи. Но я не гордый, мне и дерьмовый лётчицко-разведческий шоколад по нутру, могу и обе плитки схавать. Как бы не увлечься! Принялся за колбасу. Жёсткая и тоже твёрдая, никакого сравнения с моей любимой докторской, не говоря уже про деликатесную ливерную. Правда, здесь, на краю земли, никакой в магазинах нет, одни констервы «Made in USA». Я и по колбасе не гордый – согласен каждый день твёрдый горький шоколад ею заедать. Шампанское можно из диеты исключить. Горюн, тот и не притрагивается к каменным деликатесам, хотя у него, не то, что у меня, полный рот железных зубов. Знай грызёт себе, задумчиво так, китайское яблочко, по виду и по содержанию смахивающее на бильярдный шар. Если такое шмякнется на голову, будешь не Ньютоном, а покойником.
- Спасибо за неожиданное пожелание, - поблагодарил гость ни с того, ни с сего. – Хотя оно и несбыточное, а всё равно приятно, что в массе равнодушных людей вокруг есть хотя бы один, кто считает тебя невиновным. – Вот этого я не говорил. – Скажите, если не секрет, вы это надумали спонтанно или осмысленно? – Ему, видите ли, нужно зрить в корень. А если его нет? Взрослому дяде надо объяснять, что на Новый год принято желать самого наилучшего, чего очень хочется, и неважно, сбудется оно или нет. Что он думает, что я судья апелляционного суда и могу дать ему настоящую реабилитацию? Достаточно и того, что мне приятно обещать, а ему приятно слышать.
- Скорее интуитивно, - выворачиваюсь как могу. – Вы не похожи на врага народа, не тянете. – Хотел добавить, что не тянет и на конюха, но промолчал, чтобы подчистую не нейтрализовать новогоднее пожелание. – Знаете, - развиваю интеллигентски гибкую и ко всему приспосабливающуюся мыслишку, - я верю только в любовь с первого взгляда. – У Горюна и усы обвисли ниже подбородка: неужели, наверное, думает, нарвался на гомика. – Когда она, - продолжаю лепить то, о чём и не думал, - насильно вымучена после долгих встреч и уступок, ей долго не жить – расползётся по швам, склеенным обманом. Так и с друзьями: я верю больше всего первому впечатлению от человека, и оно меня никогда не обманывало, - это я, конечно, для красивой завершённости мысли подзагнул: в институте я верил преподавателям ещё даже до первой встречи, а они очень часто не оправдывали моего наивного доверия. – Вы мне, - продолжаю объяснять ему и себе, почему мне вдруг втемяшилось именно такое новогоднее пожелание, - симпатичны с первой встречи. Наверное, ваша аура настроена на ту же частоту, что и моя, и будь вы враг-развраг, а для меня – близкий по духу человек. – Тут я малость зарулил в тупик, надо сдавать назад и выворачивать. – Но я-то не враг никому, я это точно знаю, как же мне думать о вас по-иному? По равнодушию произошла судебная ошибка, и пора её исправить. Я, во всяком случае, готов за вас поручиться.
А враг – не враг, друг – не друг всё играл стаканом со слабо пузырящимся вином, слушая сентиментальный бред самовольного поручителя, а когда я кончил путаться в мыслях, насмешливо взглянул на недоумка-недоросля, усмехнулся горько и поблагодарил:
- Спасибо на добром слове, - и