психериус

отражалась вся вселенная, готовый вырваться из орбит, последний раз зацепил ее довольную ухмылку. Губы еще что-то неслышно прошептали и замерли.
Рука отпустила ножницы, и тело рухнуло на тряпки, забрызгивая кровью все вокруг. Она глубоко и довольно вздохнула, окинула сияющим взглядом комнату, пнула еще раз ногой мертвое тело, и, развернувшись, пританцовывая, вышла в дверь.

Стаи крыс окружили М, запрыгивали на ноги, грудь, пялились на него своими  безобразными глазами, издавали свои пронзительные писки, нюхали воздух и настороженно продвигались дальше. Здесь, в этих канализационных коммуникациях, их сотни, тысячи, города сволочной твари, разносящей инфекции и страх.
Он все прекрасно чувствовал. Что-то открылось в нем несколько часов назад. Он продолжил вспарывать его своим неистовым помешательством и понял, что больше нет необходимости выныривать на свет, дышать свежим воздухом или еще что… Созданное кем-то, неосознанно убило того, кто его создал, в знак искренней признательности за то, что оно подарило когда-то ей несколько лишних секунд и самых ярких впечатлений о ее закончившейся жизни. И теперь каждая клетка его, уже абсолютно бесполезного тела разрушала сама себя. Все они знали, что стало тому причиной и ничего не хотели менять. Это вполне оправданное саморазрушение. С помощью смрада, токсичного воздуха и крыс. Они все сделают настолько качественно, что и останется только, как завидовать их умению не оставлять ничего без внимания. Даже самые ничтожные мелочи рассматриваются со всех сторон их трехмерным зрением.
Сколько прошло бы времени, если бы он решил просто сидеть так вот, и ждать, пока внутренние крысы перестанут грызть остатки его ссохшегося разума? Хватило ли бы вечного календаря и красных маркеров? Выдержала бы эта кирпичная кладка канализации такой срок? Никогда. На этом месте, к тому времени, возвели бы новый дом, сменилась бы сотня поколений крыс, а его тело изучали бы археологи. Тыкали бы своими кисточками в бедренные кости и поражались их сохранности. И нет причин, по которым этого не могло бы быть.
Сознание раскололось на две части. Одна во все горло орала о невообразимой,  глобальной, чудовищной тупости его бронированного, защищенного от полезных спамов мышления. О том, как умудряются существовать сосуды и нейроны в тесной связке при такой поражающей воображение ущербности. Это, по ее мнению, та крайность, которой компенсируется существование той, другой крайности. Горой за которую, стояла вторая, тихая и скромная. И не просто стояла, а объясняла факт ее существования самим непосредственным отношением ЕЕ к тому, чем владела обратная крайность, по мнению первой. Они очень долго ругались и спорили, так в итоге ни к чему и не подойдя. Вторая оставила последнее слово, тихо, так, чтобы не услышала первая. «Нельзя ставить под сомнение его природную предрасположенность к нормальному, среднестатистическому анализу, просто потому, что кто-то умеет хорошо посыпать мозги тальком и выражаться сугубо символически, изо всех сил пытаясь поддерживать свой авангардный стиль!» Первая этого не услышала и промолчала. Стало понятно, что бессмысленно сталкивать лбами КРАЙНОСТИ, потому что это КРАЙНОСТИ, и они не могут быть расположенными к компромиссам по определению!
Особенно тогда, когда тело рушится и разваливается на куски, а одежда, насквозь промокшая от нечистот, прилипает к телу и начинает замерзать от низкой  подземельной температуры.
Вот тогда рассудок принимается за реанимацию запутавшихся в узлы проводников биотока. Да так рьяно, словно рассчитывает на поздравительный торт и открытку с признаниями. От этого в голове начинают бешено циркулировать новые токи, гонять по сосудам резервы жизни и пытаться сделать так, чтобы не погас экран.
Они и не замечают, как восстанавливают, словно мозаику, картину самого страшного, что могло с ним случиться. Заваленная яростными прениями противоположностей, засыпанная побелкой сотрясаемых воплями стен, она заново появляется, во всей своей кошмарной величественности. ЕЕ БОЛЬШЕ НЕТ!!!
Ее больше нет. Она пала последний раз согласно самому идиотскому и нелепому развороту ЕЕ художественного шедевра! Она стала жертвой нерадивости и неповоротливости созданного ею же объекта! ТАК НЕ ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ! И что же он теперь может сделать? Самое естественное в таком случае – позволить крысам сожрать его заживо, чтобы опередить ее по шкале позорности смертей. Только так он может хоть как-то смыть с себя мерзкую слизь, в которую он окунул себя, делая чудовищные ошибки. Но ведь не это ей нужно было БЫ! Она точно хотела бы услышать в свой адрес посмертные дифирамбы из его, хоть и поздно, но все же спетых обещаний. То, чего она так долго от него ждала и, черт возьми, не получила. Вот, вот то, что он должен сделать прямо сейчас. А  канализации и счастливые крысиные семейства умеют ждать. Столько, сколько понадобиться.
Слезы превратились в один большой ком, застряли в горле и перекрыли ход воздуху. А когда он, наконец, откашлялся, коммуникации оглушил его уже почти цифровой истошный вопль.


                                        БИООТЕЛЬ


До того, как Ф почувствовал сильную тряску и боль в голове, он видел, как по воде скользит лодка, в которой сидела полная женщина. Ее лица не было видно – она сидела к нему спиной. Мерно гребла веслами и напевала какую-то незамысловатую песенку. Потом начался жуткий шторм, ей это не понравилось, она встала, отбросила весла, наорала на море, и оно успокоилось. А уже потом ему пришлось открыть глаза, потому что кто-то неистово тряс его за плечи. С великим трудом открыв глаза, Ф увидел перед собой М, и тут же отпрянул назад. Его изумлению не было предела по двум причинам. Во-первых, он находился в своем кабинете, одетый так, как обычно одеваются врачи, когда идут на работу, за окном нещадно палило солнце, а в самом кабинете был полный порядок. Во-вторых,  то, как выглядел М, его весьма шокировало. Он мог с полной уверенностью утверждать, что несчастного человека с головой опустили в огромную ванну с нечистотами и отправили в таком виде гулять по улицам. Но, не смотря на это, все нутро Ф облегченно обвалилось при его виде, захотелось улыбнуться и он сделал это. Чего ни в коем случае нельзя было сказать про М. Он глубоко и часто дышал, глаза его округлились до предела, и было видно, что он собирается рассказать что-то очень серьезное.
Ф не знал, что сказать, поэтому первое, что пришло ему на ум:
- Рад тебя видеть.
- Я тоже, - М захлебывался слюной от волнения, - Сегодня мы с тобой должны поставить точку. Я даже думаю, что сегодня ты получишь свободу.
- Я получу свободу, только я один?
- Я ничего не знаю. Я – конченый болван. Я загубил все, что мог. Но она очень просила поговорить с тобой. Ее уже нет. Она погибла.
- Она? Та девушка из клуба, с которой ты разговаривал?
- Да. Она – ВСЕ в этой истории. Ты должен мне рассказать все, что происходило с тобой, я расскажу тебе все, что происходило со мной. И мы вместе ахнем, когда до нас дойдет, а может и нет, вся суть этого кошмара. Тогда ты – слаживаешь чемоданы, я - отдаюсь на корм серым тварям из городской канализации. Они очень милые. С ними можно общаться. Давай, рассказывай мне все, что тебя потрясло.
Ф сел обратно на стул. Дав себе несколько минут, чтобы собраться с мыслями, он понял, что не чувствует окружающего смрада, исходящего от М.
- Ты же помнишь ту медсестру, которая была в клубе? – М задумался.
- Там было много всякой твари, какая именно?
- Которая стреляла в тебя? Из арбалета?
- Ну да, да, конечно, я трахался с ней, продолжай!
Ф посмотрел на М и раскрыл рот. Что он говорит?
- Что? Ты трахался с ней?! Когда?!
- Не волнуйся, это была не моя инициатива. Она, можно сказать, изнасиловала меня. Но я не кончил в нее. Это было в какой-то жуткой клоаке, по духу близкой этому гребанному клубу. Она просила меня убить… Твою мать, она просила меня убить ТЕБЯ! – оба замолчали.
- Просила?
- Да. Еще она грозила, по-моему, убить ее.
- Кого ее?
- Мою проводницу. Почему я должен был убить тебя?
- Потому что я убил ее, когда был ребенком, - М скривился в изумлении. Его брови дергались, а губы дрожали.
- Ты шутишь?
- Я сказал ей такую фразу, которая настолько на нее подействовала, что она стала принимать наркотики и умерла от них. Потом она вернулась вместе с компьютерными значками, - М опустил глаза и снова задумался.
- Та-ак, понятно. Она не хотела пачкать руки. Она хотела моими руками убить тебя. Так?
- Похоже на то. Она убила нашего ребенка. Вскрыла жене живот и вытащила его оттуда, четырехмесячного.
- Ребенка? – М снова перешел на шепот, - Так это был ваш ребенок?
- О чем ты? Ты видел его? Она показывала тебе его?
- На лестнице. Вы живете в восьмиэтажном доме с грязными лестничными площадками? – Ф обхватил голову руками.
- На лестнице… Выбросила его на лестницу. Сука… Зачем ей нужно было, чтобы ты его видел?
- Чтобы знали, на что она способна. А как же супруга?
- О-о! Похоже, она тоже записалась в труппу. Кто эта девушка, почему ты назвал ее своей проводницей?.
М повесил голову и глубоко вздохнул.
- В ней текла моя кровь. Когда-то я подарил ей несколько минут жизни свой кровью, которая ей почему-то не подошла. Она вернулась и помогала мне продвигаться дальше по игре. Защищала, что ли? Там, в клубе, она сказала мне, что я свою задачу уже выполнил. И что мне больше нельзя здесь оставаться. А Карго, мол, баба с мозгами, она все поймет, если захочет. Она хотела протащить меня до конца.
- Эта сучка убила ее.
- Чтобы легко убить меня. Она решила сделать работу своими руками. А поговори мы раньше – дела обстояли бы куда лучше.
- Карго сказала мне, что мы еще выпьем с ней. Она и я.
Оба замолчали. Смотрели друг другу в глаза, в которых постепенно проявлялись разные чувства. Глаза Ф смотрели на М так, как смотрит присутствующий в зале суда на приговоренного к смертной казни. Глаза М рвались от страха и отчаяния, которые позже сошли вглубь его сознания, растворились в нем, и им на смену пришло ясное и глубокое понимание обреченности. Он уже пялился в крышку стола, на которой образовалась лужица зловонной жидкости, капающей с его волос.
- Ты труп, приятель, - Ф понимал, как это звучит, но не мог не сказать этого. Слишком очевидно все.
-  У тебя есть выпивка? – спокойные и грустные глаза.
- Конечно. Сходи, умойся, нам еще нужно потрепать друг другу нервы своими ужастиками.
М молча и бесшумно вышел, оставляя за собой мокрые коричневые следы. Ф глубоко вздохнул и ощутил, как по телу прошла волна совершенно ясного осознания невероятной зыбкости и хрупкости их с М положения. Это простая копирка, через которую можно обрисовать любой, понравившийся тебе рисунок. Приколоть булавкой к стене и любоваться «своими» художествами. И говорить всем о том, сколько времени потрачено на изготовление этого «шедевра». Ошибается М. Думает, что что-то прояснил, решил что-то очень важное, нет. В настольных играх так часто бывает. Тебя подводят к фишке с денежным символом, ты уже прикидываешь, как будешь тратить наличность, а там - опа!, вы должны игроку справа сто фишек! Все смеются, потому что рады, что это случилось не с ними. М просто попался на эту уловку, хотя и нельзя не признать, что его фишки закончились, игрок