Тремориада

раз прошу тебя не шуметь ночью.
- Вот чтоб мне провалиться, - перекрестился Саныч. – Может, зайдёшь? У меня бардак, но есть водка и душа нараспашку.
- Не, - усмехнулась Кристина. – Опять же, как-нибудь в другой раз.

Саныч закрыл дверь и вернулся к Мите и табуретке.
- Кто заходил? – спросил Полсотни.
- Соседка.
- Хорошая?
- Хорошая. Только ругается, что шумлю ночами.
- А мы больше не будем, - вздохнул Митя.
- Я так и сказал.
Прошёл час. Они попивали водку и посматривали телевизор, обсуждая происходящее. Началось кино «Боязет». Шла уж неизвестно какая серия. Русские солдаты защищали осаждаемую турками крепость. Наших мучила жажда. Трупы отчаянных солдат, допечённых жаждой, с фляжками во множестве лежали за крепостными воротами на берегу реки.
Вдруг в спальне послышалось движение. Затем дверь отварилась и через порог, в зал, на карачках, вполз Андрей.
- Налейте, - сказал, он пьяно улыбаясь.
- Ну, Баязет, -  засмеялся Митя.
- Блин, от жажды не дадим пропасть, - захохотал и Саныч. Он налил полстопки и добравшийся на четвереньках до табуретки Ведерников, отчаянно замотал головой.
- По-о-олную, - смеялся уже и Андрей.
- Понял, - Саныч долил водки до краёв.
Ведерников залпом выпил, и Митя тут же сунул ему на вилке дольку селёдки.
- Гы-гы-гы, - закусив, гоготал Андрей, сидя на полу. – Водка уже не вставляет, хлороформу бы! Гы-гы-гы! Так я провожу свой досуг. Дайте сигарету. Чего смотрите?
- Кино, - ответил Саныч. – Наши умирают, но не сдаются. Кругом кровь и турки.
- У нас с Турцией было десять войн, - блеснул эрудицией полуживой Андрей. – Во всех вы победили. Не ездейте туда отдыхать, турки нас не любят на генетическом уровне.      
Митя протянул Ведерникову сигарету. Тот взял с табуретки зажигалку, прикурил. Но, скурив лишь до половины, затушил окурок в пепельнице. Взгляд его резко помутнел. Он проговорил:
- Наливай ещё.
- Блин, - сказал Саныч. – Куда ты спешишь?
- А чё цедить-то, братка? Наливай, и я пойду спать.
Саныч налил стопку. Андрей выпил, закусил, и пополз, на четвереньках обратно в спальню, невнятно напевая:
- Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…
А через час сотрапезнички услышали, как его рвёт.
- Блин, - схватился Саныч за голову, представляя свою постель в блевотине. Матрас навсегда впитает дух желудочного сока Андрея.
Они с Митей зашли в спальню. На кровати сидел Ведерников и, скривив лицо, боролся с тошнотой. По его подбородку была размазана красная блевотина. И вся белая постель была перемазана кровью, теперь сомнений не было.
- Ё-о, - только и вырвалось у Саныча. Он подскочил к Ведерникову. – Больно?
Тот отрицательно покачал головой.
- Тошнит? – Вновь спросил Саныч.
Теперь Андрей кивнул утвердительно. Тогда сотрапезнички вдвоём под руки потащили Ведерникова в туалет. Тот не стоял на ногах. Но дотерпел до унитаза. Там его вновь вырвало. Желчью с кровью. Андрей между позывами попросил оставить его. И сотрапезнички вышли.
Ведерников, умывшись, вышел на своих ногах. Впрочем, его один чёрт заносило.
- Ну, ты действительно Баязет в спальне устроил, - сказал Митя. - Кровищи-то.
- Надо «скорую» вызвать, - заключил Саныч.
- Не, - замотал головой Андрей, присаживаясь на диван. – Что вы гоните? Всё нормально. Наливай.
- Ты совсем не алё? – Спросил Саныч. – Какой тебе, наливай?
- Да брось ты, - махнул рукой Ведерников. - Говорю ж, всё нормально. Наливай.
- Может у тебя язва открылась? – Предположил Митя.
- Сами вы язвы, - хохотнул Андрей. – Где там водка? Я ж могу и уйти, да купить. У меня отпуск. Хочу бухать.
Саныч пожал плечами и налил полную стопку. Ведерников выпил. После ещё. Затем его утащили в спальню-баязет. Сняв окровавленный пододеяльник и простыню.  
Около двенадцати ночи в дверь позвонили.
- Кого это ещё? – Проворчал Саныч.
На пороге стояла мама и сестра Андрея. Увидев их тревожные и в тоже время холодные лица, Санычу захотелось провалиться куда-нибудь. Он был довольно пьян, но всё ж ему стало так стыдно. Вспомнилась теплота, с которой его встречали, и ощущалось дерьмо с которым он теперь встречает их. Саныч увидел себя со стороны. Пьяный. С выхлопом перегара разящим через световые годы на многие парсеки. По пояс голый, с распущенными волосами. Дома жутко прокурено. Бардак ужасный. И Андрей блюющий кровью.
- Здравствуй. Нам Антон сказал, что у тебя Андрей, - проговорила Светлана Сергеевна и поджала губы.
- Здравствуйте. Он у меня, - кивнул Саныч, отступая назад и пропуская пришедших. Антон работал с Ведерниковым, а в прошлом и с Санычем. Жил в соседнем доме. Наверное, он видел Андрея с ним вместе, топающих затаренными выпивкой.
Они прошли в спальню. На полу валялось скомканное окровавленное бельё. Светлана Сергеевна покосилась на Саныча. Тот уставился в пол. Сестра и мама растолкали Андрея. Затем Ирка стала по телефону вызывать такси. А Саныч, доведя нестоящего на ногах Ведерникова до коридора, принялся его одевать. Андрей тупо улыбался и что-то балакал на пьяном языке. Саныч помог Ведерникову выйти на улицу, мама не хотела ждать такси в квартире-боязете. К облегчению Саныча такси через пару минут подъехало, избавив его от мук совести.
В эту ночь в квартире Саныча не шумели. Сотрапезнички перешли на вино. Попивали не спеша, глядя телевизор. Да негромко разговаривали. Стоило одному забывшись повысить голос – другой тут же подносил палец к губам:
- Т-с-с, осторожно, злая соседка.
- Да, нелегко доброму, средь злых ночью.
К четырём утра они завалились спать.

                                                                  7

Саныч поднялся в одиннадцать. Вышел в зал. Митя, сидя на диване, смотрел тихонько телевизор.
- А я посудку помыл, - сказал Полсотни разливая по стопкам водку.
- Замечательно, - проговорил Саныч, и, выпив, добавил. – А сейчас ещё замечательней.
Закусив, пошёл умываться. Его вновь чуть не стошнило от зубной пасты.
Через час у них закончилась водка. Митя разлил остатки по стопкам и сказал:
- Дай бог, чтоб не последняя.
Сотрапезнички чокнулись и выпили. Полсотни сразу погрустнел, он не знал, что у Саныча есть деньги.
- Ну что, надо что-то придумывать, - сказал Митя. – Пошли, прогуляемся. Кого-нибудь встретим, у кого-то стрельнём.
Саныч хотел избавиться от «хвоста». Он согласился выйти на улицу, чтоб там и распрощаться с гостем, сказав, что резко поплохело. Затем вернуться домой, естественно через магазин. Тогда можно потихоньку похмелиться, убраться, замочить заблёванное бельё. А коль хорошо похмелиться, то можно даже и постирать.
Они вышли на пасмурную улицу. Пасмурно, это хорошо. Хуже не придумать чем с бодунища на солнце щурить пропитую рожу.
Сотрапезнички стояли у магазина, где встретились.
- Стасик! Здорово дружище! – Воскликнул Митя, увидев вышедшего из-за угла парня. Саныч его не знал.
- Здорово! – Протянул парень руку сначала Полсотни, а затем Санычу.
- Как жизнь вообще? Давно тебя не видел, - сказал Митя.
- Неделю назад встречались, - напомнил Стасик.
- Ой, точно, - хлопнул себя по лбу Митя. Он почувствовал щедрый кошелёк, и глаза его загорелись.
- А вы чё тут стоите, мутите? – спросил Стасик.
- Ну, - развёл руки Митя. – Мутим. Есть предложения? А то так хреново, прям вообще.
И действительно, голос Полсотни стал хреновым. Прям вообще.
- Пошли со мной тогда, - махнул ракой Стасик. Я вчера тоже поддал. Питница была всё ж.
- Как? – удивился Митя. – Сегодня значит уж суббота?
- Ну да, - кивнул Стасик. – А тебе-то что, иль на работу устроился?
- Не, - улыбнулся Митя. – Нет ничего подходящего. На всех пивных заводах уже есть директора.
Стасик купил два литра водки и позвал сотрапезничков в гости.
«Как-то нереально всё складывается в последнее время, - подумал по пути Саныч. – То Андрюха с бабками, теперь этот Стасик. И даже прощелыга Паша разок со своим пришёл. Все наливают, никто ничего не просит. Ой, не к дождю такое. Налетит Земля на небесную ось».
Это в прежние времена все были при мармулетах и водка текла рекой. Нынче-то пообсохла та река. Из болота выцеживать приходится с Пашей, Перегаром, Митей. Ведь и он, Саныч, теперь такой. Частенько бывает: в дверь позвонили - бутылку, закуску прятать.  
Они шли вдоль дороги. Саныч глянул на здоровенный плакат, видимый всеми пешеходами и проезжающими. На нём были изображены мужчина и женщина. С едва заметными полуулыбками, а-ля этакой, плакатной, Моны Лизы.
«Впрочем нет. Мона Лиза и по сей день не понятно чему улыбается, - подумал Саныч. - С этими ж всё ясно. Они очень горды, что на плакат попали. Вот соседи-то ахнут. И усов не подрисовать, и похабщины не подписать. Высоко. А снизу, надпись такая, красивая: «СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ». Ага, красивая. Но какая-то непонятная. Против кого-то эта сила? И зачем вообще сопки в силах измерять? Красиво, звучит, но непонятно. Как картина, которую мулатка грудью пишет. Хотя там красива сама картина написания картины упругой грудью перемазанной в краске. Это же, нет, не мулатка рисовала. Здесь, раз прочитав красивую мудрёную надпись, тут же забудешь. Будешь ходить мимо, не обращая внимания. Потому, что второй раз читать, не торжественно уже, и не красиво. А напиши «СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ», мулатка упругой грудью? А? Красота осталась бы навсегда. Вот идёшь по завьюженной улице Полярной Ночью. По щекам стегает снег. И он такой плотный, что и не видно тебе кто изображён, что написано, на этом плакате. Виден лишь смутный силуэт. Но ты знаешь, что его, когда-то, расписала своей загорелой грудью мулатка. И  наверняка станет теплее. Хотя бы на душе.
А тут? Ай, что и говорить. Лучше б меня с перепою сфоткали. Такого, чтоб щетина ржавой проволокой, чтоб в глазах два испуганных дурачка. И написали б: «САНЫЧ, ЗАВЯЗЫВАЙ!!!». Это для братвы. А с другой стороны, для правильных. Ну, для таких, кто в остроносых туфлях, и в машинах, где клубняк из колонок: «унц-унц». Вот для них, ту же самую фотку, только с надписью: «САНЫЧ СЕГОДНЯ НЕ КОМИЛЬФО». Потому как стерегись. Ведь носи ты даже остроносые туфли, это не застрахует тебя от стопочки-другой. А там глядишь, жена выгнала из дому. Уснул в машине своей, в последнем пристанище, с сигаретой. Пожар. Да благо проснулся-таки, выскочить успел. И всё, в машине не слышится больше «унц-унц». Там теперь ветер подвывает. А на туфле остроносой каблук отвалился. Друзьям через неделю не нужен. Попахивать псиной начал. Ну, в общем, не комильфо».
 
Стасик возвращался из Мурманска. Прошлый вечер закуралесил там. Ночь проспал. Утром малость похмелился и поехал в Североморск. По дороге домой решил в магазин зайти. Там сотрапезничков и встретил.
Они прошли на кухню. Стасик достал из холодильника бутыль-полторашку.
- Квас, - пояснил он. – Сам делал. На запивку самое то. А закуси негусто.
Он поставил на стол консерву кильки и принялся её открывать.
- Братская могила, - усмехнулся Стасик, глядя на рыбёшку в томате.
Затем поставил на стол тарелку с уж нарезанным хлебом.
- Подсох, хоть и в пакете был, - заметил он.
- Под братскую могилу самое то, - сказал Саныч. – Не закусь, а поминки.
Все трое хохотнули, и Стасик, открыв бутылку, разлил водку по рюмкам. Затем спрятал пузырь в холодильник.
- Пусть запотеет, - пояснил он и, подняв рюмку, сказал. – Будем.
Чокнулись. Выпили. Закусили. Саныч попробовал самодельный квас, отлитый в кружку.
- М-м, замечательно, - закивал он. Ему действительно очень