С Л О В А П А Д А Ю Т
Так-так!.. Внимание!..
Мы поведаем Вам историю в лицах, где не будет единственного повествования.
История эта – вспять или навыворот – не могла быть никак написана одним человеком.
Прошу снисхождения, Господа!
Н Е М Ы С Л И М А Я З А Т Е Я
Слова эти будто сорвались с подшитого ДВП потолка, и строчками пали на пол. Единственным свидетелем этому (более лёгкому, чем шевеление воздуха) событию мог бы явиться молодой человек двадцати девяти лет, с умным и мужественным лицом, который едва ли не вздрогнул в тот самый момент, когда восклицательный знак от «Господ» коснулся писательской пыли.
Он находился во второй комнате «мёртвого дома» – и, заваленный бумагами, казался сам не в себе. Уже многое было прочтено – голова его шла не кругом, а как бы горела – и неведомая чувственная стихия завладевала им. С чего было начинать, он представить не мог. Написанные сцены валялись на полу, потому что молодой человек, прочтя очередной листок, оставлял его там, где заканчивал последнюю строчку. Сцены варьировались, странным образом вплетаясь друг в друга – и казалось, им не будет конца.
Очень скоро молодой человек понял, что всё его занятие совершенно бессмысленно, а теперь до одури соображал, как поступить. Так бы думал он долго и долго – до самых тех пор, пока под руки ему не легла изначальная «книга первая». Истязая и мучая текст, как мартышка очки, наш герой уяснил для се6я, что какой-то там брат со своей сестрой Анной, даже не зная друг друга, просто шагают рядом чуть ли не к собственной смерти. Однако никто там не умер – никто умирать не хотел – все, правда, падали, все исчезали, будто куклы живые, а может, и резина от них.
Ещё бы одно заблуждение – и шалые мысли этого человека зашли в совершенный тупик. Но тогда наш дальнейший сюжет вообще не имел бы значения.
Он готов был уже породниться с замарашкой восклицательным знаком, если бы деревянная линейка, со своим безупречным ГОСТом и ценой в четыре копейки, не завалялась на пыльном столе. Ею молодой персонаж произвёл измерения машинописного текста – и тут обнаружил, что одна из колонок более других привлекает его внимание.
По этому поводу господином Дворецким, проводившем собрание на диком холме, ему была предложена ванна. Но, вспомнив Архимеда с больною ногой, молодой человек отказался – и никакое озарение так и не пришло ему в голову.
Оставалось одно – убедиться, что живёт он в день марта тринадцатый – и события на пять дней вперёд его не касаются.
К О П И Я
Известно однако нам и другое, Господа!.. Будто некая субстанция, вселившаяся в «мёртвый дом», реально заполняла собою пространство, и незримо присутствовала везде и во всём. Посвящённый же во все перипетии сюжета знаток допустил бы и то, будто эта субстанция могла являться и являлась, по сути своей, именно тем самым молодым человеком, который так бездумно отказался от предложенной мною ванны.
Однако это было не так или совсем даже не так... Хотя бы потому, что появление невидимого виртуального образа, занесённого нашей неуёмной фантазией в оперативную память – появление некоего фантастического спарринг-партнёра в нашем Романе – оказалось престранным творением явно не рук человеческих.
А поэтому согласимся с тем, что любой персонаж, пусть даже и самый невообразимый, рано или поздно может встретить своего двойника. И зачастую такое случается не по вине или прихоти Автора. Только кому захочется утяжелять форму или загромождать текст лишними объяснениями?
Скажем уж лучше, что немая субстанция не только оказалась вероятной вполне, но и управляла всеми событиями, которые и впрямь не касались героя.
П О К О И « М Ё Р Т В О Г О Д О М А »
Дом, в котором пребывал молодой человек, был не очень высок, под «шубой»; и состоял из пяти больших кабинетов, расположенных глухим каре. По центру здания, как бы в вырезанном изнутри пространстве, расположилась огромная зала – даже нет, никакая не зала, а самый настоящий зрительный зал, типичный для множества провинциальных театров.
Особняк, как ни странно, не имел наружной двери и беден был окнами; а при нём, весьма похожим на поселковую баню, стоял прибитый к земле барак из выбеленного дикого камня, теряясь в ранних черешнях. Именно через него, этот низкий барак, минуя различные переходы, можно было попасть в центр основного строения, крышей которого служила остеклённая ротонда, нависшая над сценой. Там были крутые ступени, летящие серпантином вниз. Эти ступени, как оказалось, окольцовывали собой все помещения здания. Необходимо заметить также, что приземлённый барак, являлся таким образом не только арьерсценой нашего театра, но и входом для всего зрелищного комплекса...
Обследовав покои внутри и не обнаружив там никого, молодой человек прошёл через фойе к зрительному залу и оказался в задёрнутом плюшем мягком входном тамбуре, преодолев который, попал, наконец-то, в партер, где горел в люстрах свет, но не было окон. Напротив двери, в которую он входил, не было и фронтальной стены, а на её месте провисал тяжёлый плотный занавес из тёмно-красного бархата, за которым открывалось зеркало сцены. Перед занавесом, метрах в трёх от пожарной линии, ярким кровавым светом сочилась усечённая рампа... Она напоминала собой... Но нет, только не это...
Здесь же, одно за другим совпадения стали его поражать. Он спускался от заднего балкона вниз по центральному проходу и обнаруживал то, чего, казалось, прежде не видел. Однако предметы, разбросанные чуть ли не у него под ногами, уже где-то мелькали в его недалёком будущем – только память оказывалась бессильной, и потому он совершенно не понимал происхождение и назначение всей этой бутафории.
Валялся знакомый ему дипломат, стоял маленький гробик, а рядом, рукояткой вверх, торчала кувалда. На креслах лежали папки с речами, кассеты. Тут же, загромождая боковой проход, кучей громоздились весь реквизит и вся мебель спектакля, который предстояло сыграть. Видеомагнитофон с телевизором, по странной прихоти помрежа, утопали в пустой оркестровой яме на месте дирижёрского пульта, где лежала одинокая палочка.
Молодой наш герой закурил сигарету, и уселся у центрального прохода посередине зала... Однако не успело ещё кресло даже скрипнуть под ним, как повеяло сквозняком, и тут же раздался шум, похожий на вращение вентилятора. Усиленный многократно, этот шум вырывался из всех боковых и фронтальных колонок, сотрясая пространство.
Тут же, загасив сигарету, молодой человек мгновенно вскочил, и направился к авансцене. Шипение звуковых колонок усилилось, пугая его и вызывая неудержимый озноб.
По чьей-то, всё той же неведомой, прихоти ему захотелось увидеть и то, что находилось на сцене. Однако у самой рампы он вдруг неожиданно повернул в обратную сторону. Какая-то сила как бы удерживала его, а ноги не слушались, не давая проникнуть через тёмно-кровавый занавес. И всё же перед его взором успело мгновением проскочить видение, которое взбудоражило его ещё более. Ему показалось, что за занавесом должна стоять где-то в глубине арьерсцены белёная русская печь, а возле неё, в красном свете... Молодой человек попытался представить себе, что же там могло быть, но мелькнувшее видение сразу исчезло, оставив его вновь наедине с собой. Все фантазии его оборвались, и он возвратился на место.
По пути, он успел отметить, что не хочет более никуда идти, а хочет просто постоять, хочет остановиться. Его неодолимо тянуло назад к публике, этой привычной, пёстрой и шумящей толпе, которую он, конечно, нигде не обнаруживал.
Не успел он возвратиться на место, как мгновенно всё изменилось; тут же погасли люстры, а вместо шипения по залу разлилась музыка. Звучал Третий концерт Рахманинова, где так хотелось петь человеческим голосом. И, будто освещая мягкие звуки, свет люстр разлился снова по рядам – герой наш мало-помалу начинал приходить в себя, и совершенно успокоился.
Произошло и ещё одно событие, более странное, фантастичное даже, но это нисколько его не встревожило, не вызвало никакого недоумения. Он видоизменялся, этот молодой человек, буквально на наших глазах – и с каждый мгновением становился всё более и более безучастным зрителем всего того, что могло случиться в дальнейшем. Всё происходящее он теперь как бы видел в проекции на большом экране. А там, между кресел, медленно двигалась фигура странника, так похожая на юного нашего героя.
Фигура взошла, ступила на авансцену, и остановилась у портала. По залу пробежали нервные блики света – и закачался кровавый занавес...
В Х О Ж Д Е Н И Е В О Б Р А З
И с этого самого момента, Господа, по самой сути и существу происходящих событий, молодой человек в зале, наконец-то, должен был догадаться, кто же он есть и как его зовут... Это просто необходимо было в данный момент, да только Никил не успел своечасно, как и предостерегала его Ксари, воплотиться в своём герое. А потому и имя молодого человека оставалось недоступным, было загашено...
Но так не бывает, Господа, скажете вы... И будете, конечно, правы. Как это вообще возможно, чтобы одна и та же роль, одна и та же нагрузка легла на четыре плеча?.. Зачем нам нужен дублёр?..
Мы в поиске, Господа!.. Мы, если хотите знать, пребываем в том же самом недоумении, что и вы. Но ведь Ксари предупреждала, что «будет очень трудно». Она так и сказала Никилу, что «он никого ждать не будет, даже тебя».
Так или иначе, Господа, но тут, наконец, совершилось то, что по здравому разумению вообще не могло иметь никакого места в нашем повествовании. Кровавая рампа стала мигать тем чаще, чем неотвратимее Никил воплощался в своём герое.
Правда, к тому времени он уже определённо знал, что рампа продублировала все замечательные свойства и признаки амулета Истхари. Никил вздрогнул, и ощутил себя в параллельном пространстве и времени, оттеснив вновь своего двойника за пределы сюжета... Так он, как и обещала Ксари, возвращался к себе...
Н Е В Ы Р А З И М А Я С Ц Е Н А
Названный вторым, Владислав более не чувствовал себя одиноким... Он обретал своё истинное лицо – и отныне не был ограничен в этом огромном пространстве... Виртуальный же спарринг-партнёр, занесённый нами заблаговременно в оперативную память, был сохранён на нашем винчестере именно под таким именем.
И хотя он по-прежнему не мог знать, почему оказался именно в этом городе и в такой час, всё же успевал отметить, что с самого декабря 49-го прожил какие-то мгновения, которые так и не зафиксировались в его сознании. Вот и сейчас, поднимаясь по боковым ступеням к сцене, он заново повторял все эти годы в обратном порядке... Можно было бы удивиться тому, что такое уже было на кладбище, но на это не оставалось времени... Годы промчались, чередуя события, пока не остановились, наконец, в наглухо запертой четверти зимнего барака.
Владислав не ступил к декорациям, не сделал ни шага вовнутрь, и не коснулся руками белёной русской печи... Он остался стоять у зеркала сцены...
А за кулисами умирал декабрь 1949-го года...
С И М Б И О З
Словом, получилось так, что наши герои синтезировались, Господа!.. Слившись во второй раз в единое целое, они закрепились теперь в нашем сознании, будто на плоскости зеркала, совмещённые во всех
