пирамиде.
-Идите, - снова сказал Отто. – Подходите к самому подножию пирамиды, никто вам не помешает.
И Герман пошел к пирамиде. Ноги были ватными. Хотелось, чтобы кто-нибудь задержал его, оттолкнул назад. Но никто не помешал, никто не оттолкнул, и никто не воспрепятствовал, когда, подойдя к ограждению, он, один из всех, здесь находящихся, перекинул через голову веревку ограждения и беспрепятственно подошел к самому подножию пирамиды. Он обернулся назад и посмотрел на оставленную позади толпу. Но, казалось, никому до него не было никакого дела. Создавалось впечатление, что его попросту никто из стоящих по ту сторону ограждения не видит. Как не видит и стоящая по эту сторону охрана.
«Подумай хорошо», - явственно услышал Герман голос Сары.
Он поискал глазами в толпе, и вдруг увидел, что рядом с Отто стоит Сара. Лицо ее было очень напряжено. Издали она смотрела на Германа, но ему казалось, что он видит ее глаза совсем рядом. И он увидел, как ее губы снова произнесли слова, которые не услышать было нельзя:
-Подумай хорошо... Вспомни все, и подумай.
«Как в храме майя», – подумал Герман.
Он закрыл глаза и, отвернувшись от Сары, повернулся лицом к пирамиде.
Через две минуты начнется, - произнес хорошо знакомый Герману голос - Через две минуты между небесами и земным планом откроются невидимые ворота. Думайте о вечности! Загадывайте желания! Стройте планы на будущее! Но помните, что все они теперь, так или иначе, должны учитывать мое присутствие в вашей жизни.
В ожидании начала схождения тени-змеи Герман смотрел на пирамиду, когда вдруг заметил, что многие камни на ней были пронумерованы. Увидев эти цифры на камнях, он невольно подумал о том, что они означают?
Эти камни нумеровали при реставрации, чтобы ничего не перепутать.
А вдруг уже сами реставраторы что-нибудь напутали? Вдруг Владимир Николавич был прав, и из-за этих переделок была нарушена та точность в исчислении времени, которую призвана подтверждать сходящая вниз свето-тень?
Может, и был прав. Но теперь об этом говорить поздно. Двадцать второе сентября, семнадцать часов пятнадцать минут! Время наступило!
И в эту секунду началось то, что принято называть "схождением тени-змеи" - удивительная игра светотени,образующейся от северо-западного угла пирамиды, на боковой поверхности северной лестницы. В 17 часов 15 минут на балюстрадах лестницы начал проявляться рисунок. По мере того, как солнце опускалось ниже, картина становилась более отчетливой: из тени стало и правда образовываться подобие огромной змеи, которая потянулась вниз, вдоль всей лестницы.
На самом деле это только тень от северо-западного угла пирамиды создавала на боковой поверхности северной лестницы изгибы змеи, а треугольники солнечного света как раз и формировали ее тело. И, таким образом, это светлое тело сливалось со светлой каменной головой, находящейся внизу лестницы. По мере захода солнца происходило постепенное сокращение светлых треугольников, составляющих тело змеи, и создавался эффект "вползания" тела в голову.
Герман, забывая даже дышать, смотрел на эту удивительную световую иллюзию.
«В какой же момент загадывать желание? Сейчас?.. Или в конце всего этого представления?»
17 часов 30 минут.
Семь четких треугольников света полностью обрисовали семь изгибов огромного тела струящейся вниз змеи. Хвост ее спускался от верхней платформы пирамиды, с того места, где был Храм Кукулькана, а тело протянулось вниз, вдоль всей лестницы, входя в каменное изваяние головы змеи.
«Пора»! – сказал себе Герман, боясь, что может стать поздно и... И мысленно застыл в нерешительности.
Ну же! – услышал рядом с собой Герман голос Отто.
«Ну же!» – услышал он голос внутри себя Сары.
«Ну же!» - говорил он себе, и... не мог даже мысленно произнести ни слова.
Все будет длиться 3 часа 22 минуты, принимая за исходное время отсчета 17 часов 15 минут.
«А если я ничего не попрошу?»
Ты не можешь не попросить, потому что у тебя нет права выбора. Раб не имеет выбора, а ты давно принадлежишь мне. Согласись с этим и служи мне вечно!
-Боже! Господи! Всевышний! Царю Небесный! – горячими губами вдруг начал истово взывать к Господу Герман. И из него полились слова молитвы, казалось, незнаемые. Услышанные, казалось, случайно, в далеком северном монастыре:
- Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.
И Герману вдруг явилось совершенно точное знание той истины, что там, наверху, он услышан. В душе его все возликовало от ощущения на себе пронзительнейшего из взглядов, зрящего на него, и на все на земле. И Герман почувствовал, что Обладатель этого взгляда в силах и готов помочь ему, как готов помочь каждому, у Него просящему.
-Ты видишь, Господи, в какой бездне я оказался! Ты видишь, сколь неподъемной стала для меня эта ноша, в каком плену своих потаенных страстей я вдруг обнаружил себя! Нет у меня сил бороться с ними. Утешь меня, Господи! Забери меня! Возьми жизнь мою, возьми без всякого колебания с моей стороны, возьми без малейшего остатка! Не нужна мне вечность с этой тяжестью на душе. Не нужна без радости Твоего присутствия! Не нужна мне слава! Не нужна эта женщина, ведущая меня в вечную погибель! Нужен только Ты и Твоя всеблагая милость!
Войди в грешную храмину тела моего, прими душу мою! Сегодня! Сейчас! И уже не отпускай меня из Своих обителей!
Не замедли!
Не оставь!
Ты – моя сила! Ты – моя единственная надежда! Все Тобою и все во имя Тебя! Наполни вновь радостью душу мою, и яви Свою благость, избавив меня из хищных когтей нечистого! Яви помощь и власть Свою Божественную!
Прошу жизни вечной под Твоими крылами, Господи! Под Твоими, и ни под чьими другими. Потому что нет ее ни у кого больше – жизни вечной, только у Тебя, Всемилостивый и Всепрощающий!
Я совершил страшный грех – отдал душу свою бессмертную во власть Сатаны, отдал за ничто – за славу, за почести, за богатство, за кажущуюся настоящей любовь женщины, которая, на самом деле, сама смерть! Прости мне грех этот мой, избавь от власти Сатаны и его слуг, и прийми на руки свои, как заново рожденного! Как возрожденного к новой жизни! Нет, не на этой земле, а у Тебя!
Царю Небесный! Ты – свет, светящий мне издали и направляющий меня. Веди меня по этому свету к себе! Научи меня молиться! Сам молись во мне! Подаждь мне все необходимое для вечного спасения: твердую веру, надежду, любовь, покаяние, смирение, послушание, терпение; научи всему доброму - святому.
Я ничтожен! И душа моя за это время исполнилась скверны. Но она не стала ничтожной, потому что Ты – вечный и единственный ее Хозяин и Владетель! Вырви ее из рук нечистых!
«Душе Святый, не отвращайся, не удаляйся от меня, не возгнушайся моего ничтожества, смрадного сердца, но прииди ко мне и вселися в меня и очисти меня от всякия скверны, изведи из плена страстей».
Распни во мне, Господи, мою гордыню, распни мое тело, но избавь душу мою и наполни ее Своей любовью!
И да пребудет Воля Твоя святая во веки веков. Аминь!
Долго еще молился Герман. Молился, пока не окончилась иллюзия света и тени.
Но ничего не изменилось, и ничего не произошло.
Когда «схождение» тени-змеи завершилось, и вся та огромная масса народа, что стояла у ограждения перед пирамидой захлопала в ладоши, как будто после окончания циркового представления, Герман вернулся к Отто. Рядом с Отто действительно стояла Сара. Но она встретила его настолько ледяным взглядом, что Герман ограничился только легким смущенным кивком в знак приветствия.
В отель они возвращались в полной тишине. Никто за всю дорогу не проронил ни слова, и только в самом конце пути, уже на стоянке перед отелем, Герман спросил у Отто:
-Сколько все это длилось?
-Я же вам говорил, - холодно сказал Отто, - 3 часа 22 минуты. Впрочем, ваш знакомый Владимир Николаевич - вспомнил, кажется, так его зовут? – считает, что это время по замыслу «авторов» проекта пирамиды должно было равняться 3 часам 43 минутам.
-А на самом деле сколько?
Отто на вопрос не ответил, но заметил:
-Скажу одно: ваш знакомый – на редкость добросовестный исследователь.
31.
Герман умер той же ночью.
Смерть его была легкой и немучительной: просто снова появился во сне тот летчик, дружески улыбнулся и движением головы позвал Германа за собой. Герман почувствовал во сне легкий укол в сердце, и в следующий миг душа его беспрепятственно покинула телесную оболочку и устремилась вверх, по тому тоннелю, о котором столько написано книг, и в конце которого непередаваемо ярко, и при этом совершенно не слепя глаз, сиял чистый свет, исходящий из тех источников, что выше самих небес. И свет этот излучал тепло невыразимого покоя и ощущение полного, всепроникающего счастья. И свет этот был самим счастьем. Вокруг Германа играла дивная музыка, и об этой музыке пришло знание, что это и была музыка сфер. Звезды стеклянным звоном приветствовали его на этом стремительном пути к свету. Мимо проносились лица родных – матери, отца, бабушки одной и бабушки другой. Пронеслись лица обоих дедушек. Лица любимых проносились в порядке, обратном тому, в котором они покидали оставшийся теперь и позади Германа мир. Проносились лица знакомых и лица малознакомых. И лица совсем незнакомых, лишь случайно мелькнувших в жизни. Проносились какие-то эпизоды жизни, от самых значительных до самых мимолетных, самых сиюминутных.
Приснившийся летчик не исчез после того, как душа Германа перешла в это новое для нее бытие, родившееся сразу из происшедшего там - в отеле, внизу, на земле - небытия. Теперь летчик несся по пустоте тонеля рядом и чуть впереди, и, время от времени полуоборачиваясь и ободряя растерянную душу Германа улыбкой и ни слова не говоря при этом, показывал Герману дорогу.
Герман подумал о том, что, с точки зрения оставшейся внизу жизни, в этом не было никакой необходимости – показывать дорогу. Тоннель вел только прямо вверх. Но, видимо, так было нужно в этих надземных пространствах – чтобы кто-то указывал тебе путь.
«Кто ты?» - не произнеся ни звука, спросил Герман летчика.
«Ты разве еще не догадался? – также, ни слова не говоря, ответил летчик, продолжая нестись вперед. - Помнишь тот давний разговор в галерее, когда тебе был предложен выбор?»
«О каком выборе ты говоришь? Был только один выбор – переписать картину или не переписывать ее», - произнес Герман так, будто не несся он с невероятной скоростью в пространстве, а разговаривал где-нибудь во время неспешной прогулки по тихой тенистой аллее парка.
«Тогда вспомни, - сказал летчик, - эти слова: “...Согласился бы ты, если бы, в обмен на твой успех, где-то на Земле умер один – всего один - совершенно незнакомый тебе человек? Из почти семи миллиардов живущих, и ежесекундно умирающих тысячами, чтобы в какую-то из этих секунд всего лишь один-единственный умер во исполнение твоей мечты об успехе? Семь миллиардов – ведь это семь и девять нулей. И из них – только один... Который и сам, среди всех этих нулей, почти что ноль?”
«Неужели...», - почти с ужасом догадался Герман.
«Да, я и оказался в этом случайном выборе судьбы тем нулем».
«Значит, вот о каком
