Екклесиаст, в некотором смысле, в будничном подходе, а не богодухновенном, говорит – надо жить минутой, потому что высшего смысла нет. Нынешний мир, да и церковь вместе с ним также, в немалой степени обмирщены. В гуманизме высшая ценность, и центр его – человек. Даже Бог, в котором современные теории мне не отказывают, становится частью меня. То есть, не я творение Бога, а Бог – часть меня.
«Совсем недавно я слышал это утверждение, только совсем из других источников», - вспомнил Герман.
-Эта позиция, - продолжал Настоятель, - еще с восемнадцатого века стала доминирующей в европейской цивилизации. Екклесиаст говорит с нами от лица человека плоти. То есть, на страницах Библии дали высказаться ему – этому обычному земному человеку. В учебном заведении, в котором я учился Богословию, нам говорили, что в средневековье мы даже не найдем толкований на эту книгу. Хотя, конечно, это наш сегодняшний взгляд на средневековье. Были, наверняка, и в те времена люди, которым было интересно познать и понять. Но давай взглянем на следующий, четвертый момент.
Четвертый момент - молчание Божие. Философия – это когда человек ищет Бога. Вера – это когда Бог ищет человека. Помнишь притчу о добром пастыре, ищущем одну овцу, и оставившим ради нее остальных девяносто девять? В Библии слово нисходит от Бога человеку. Вспомни Иова, как он, обращаясь к Богу, стонал, кричал. Что тогда делал Бог? Молчал. Но когда Иов замолчал, тогда заговорил Бог. Так вот, в Екклесиасте Бог так и остался молчать. А, может быть, царь не слушал? Или не умел слушать? – спрашивают некоторые исследователи. Не знаю. Книга Екклесиаста – это книга божественного молчания. В Екклесиасте Бог тем себя открывает, что молчит. Пустота Богоотсутствия – это и есть основная мысль Екклесиаста. Екклесиаст показывает, что есть мир, когда в нем нет Бога. Это молчание Бога – священное молчание. Екклесиаст оставил человека перед молчащим Богом.
И потому, после этой книги, на ее фоне во всей своей силе начинает звучать всё Божественное откровение!
Скажи, я хоть немного сумел ответить на твой вопрос? – спросил батюшка. - Тебе стал хоть на толику более понятным смысл этой книги?
-Спасибо, батюшка, - неопределенно ответил Герман. – Пойду я.
И, глубоко о чем-то задумавшись, Герман пошел прочь.
23.
Герман шел в свое, снятое на недолгое время, жилище и чувствовал, что удовлетворившего его ответа по поводу Книги Екклесиаста он так и не получил. Ему казалось, что Настоятель просто старательно рассказал хорошо выученный им в семинарии урок по этой книге.
Вечером Герман снова встретился с Владимиром Николаевичем.
-Как ваша голова? – первым делом спросил Владимир Николаевич. – Я все же врач, хоть и в прошлом, и меня такие вопросы профессионально интересуют в первую очередь.
-Спасибо, боль прошла, - ответил Герман. – Думаю, это из-за местной погоды.
-Тогда, дабы не усугублять, предлагаю сегодняшний вечер провести за самоваром.
Германа такое предложение вполне устраивало. Тем более, что в ближайшие пол-часа выяснилось - самовар у Владимира Николаевича был не электрическим, а самым что ни на есть настоящим, с гудящей вытяжной трубой, растапливаемый еловыми шишками. И сам чай, к слову сказать, был превосходным. Основу его составлял высококачественный, натуральный цейлонский чай, за которым Владимир Николаевич специально ездил в Вологду. В чай были добавлены какие-то местные травы и цветы, в пропорции, удивительно тонко сочиненной и подобранной хозяином.
За чаем Герман довольно подробно рассказал о своей сегодняшней беседе с батюшкой и выразил некоторые свои мысли по этому поводу.
-Что можно сказать, - протянул Владимир Николаевич. – Лично я далеко не со всеми положениями рассказанного вами толкования книги могу согласиться. Во-первых, долго господствовавшее мнение об авторе текста Соломоне считаю ( и считал всегда) грубой ошибкой толкователей. Ни одна строчка библейского текста не подтверждает это мнение. Не убеждают и сама жизнь, и деяния царя. Но, как я убедился, в теологии существует еще больший догматизм и отсутствие критического отношения к высказываниям апологетов церкви, чем в какой-либо другой сфере научной деятельности.
-А мне, со своей стороны, - сказал Герман, - упоминание имени Иисуса в толкованиях Настоятеля показалось каким-то.., словом, «притянутым за уши».
-Совершенно с вами согласен, - заметил Владимир Николаевич. – Если бы я не читал десятки раз «Екклесиаста», это могло бы даже вызвать у меня недоверие и к самому этому библейскому тексту.
Когда речь зашла о вечной неудовлетворенности человека и постоянных его разочарованиях, Владимир Николаевич достал с полки толкование какого-то известного американского комментатора «Книги Екклесиаста» и, время от времени высказывая свои мысли по поводу того или иного утверждения, стал зачитывать Герману выдержки из него. *(Прим. Ниже приведенный вариант толкования «Книги Екклесиаста» взят из THE BIBLE KNOWLENDGE KOMMENTARY – под редакцией профессоров богословия John F. Walvoord, Roy B.Zuck.- Автор).
-Да, действительно, - сказал Владимир Николаевич, - тема книги названа автором в начале и в конце. Это – суетность всего земного. И это краткое слово «суета» звучит на протяжении всего текста книги. Суетными Екклесиаст объявляет и все дела человеческие, и труды его, и мудрость людскую, и праведность, и богатство, престиж, веселье, юность и силу, и самую жизнь. Потому, что произведения человека – недолговечны; потому что в процессе самого труда у человека нередко сеются семена будущего зла - зависти. К примеру, в процессе труда у человека рождается ненасытное желание все большего богатства, которое, в конечном счете, либо никому не достанется, либо, напротив, «потребляющих его» окажется больше, чем самого богатства. Да и эфемерно оно - обладание богатством, которого легко можно лишиться при непредвиденных обстоятельствах или по решению Божьего суда. Но и сохранив его на всю жизнь, с собой в загробный мир его не заберешь. И придется оставить его кому-то, и, может быть, тому, кто не трудился ради него, или просто глуп, так что все дела «трудившегося мудро», в конечном счете, пойдут прахом. А, кроме того, сколько бы ни трудился человек, и сколь многого ни достиг бы, плоды дел его и самому ему скоро наскучат.
Столь же ущербны в глазах Екклесиаста мудрость человеческая и праведность, ибо и они не гарантируют полного успеха тому, кому присущи. Конечно, мудрость лучше глупости и предпочтительней богатства и силы. И все-таки, мудрость далеко не всегда вознаграждается, да и конечная участь мудрого та же, что и глупого: оба умрут и будут забыты.
Хотя автор «Екклесиаста» верит, что всё в мире происходит по воле и под контролем провидения, и всё что совершается, совершается в свое время, его удручает, что даже и мудрейшим из людей не понять, почему Бог действует так, а не иначе, а, следовательно, не понять и того, что лучше, а что хуже для них самих.
Таинственность промысла Божьего действует и в посмертном мире, но там, в шеоле, существование много безрадостнее, чем на земле.
И здесь необходимо отметить, что автор, вводя понятие «шеол», является как бы основателем (или провозвестником) учения о «горнем». Будучи трезвым пессимистом, он написал текст, который служит предостережением каждому человеку, готовому ради «суеты сует» отойти от мыслей о «горнем». До него религиозное сознание евреев не знало другого высшего блага, как процветание в условиях земного бытия.
Несмотря на пессимистический тон, в тексте все же есть и тема радости. Она звучит своеобразным аккордом в конце каждой из четырех частей текста. Здесь автор придерживается «рецепта радости и утешения», выдвинутого когда-то философом Эпикуром, жившим в 4 – 3 веке до Рождества Христова. В основу утешения автор положил тезис «о бесконечном круговращении всего» .
Постоянно сменяющие друг друга человеческие поколения на фоне непрестанного движения в природе… Могут ли люди своей деятельностью что-то изменить в этом кругу монотонности? Эфемерность человеческого существования особенно ощутима на фоне вечного бытия Вселенной, которая тоже находится в постоянном движении «по кругу».
Даже это постоянное кругообразное движение представляется автору лишенным смысла. Реки всегда текут по одному направлению и наполняют море, которое никогда не переполняется. Даже слова бессильны передать однообразное движение вещей. Поэтому, человеку остается только смотреть и слушать. И как движение в природе не приводит ни к чему новому, так и деятельность человека ничего нового под солнцем не принесет. Человеку только может казаться, что вот это – новое; на самом деле, оно кажется новым только потому, что всё прежнее было забыто, как будет забыто и то, что есть сейчас.
Екклесиаст не столько отрицает творчество людей, сколько полную новизну открытий и свершений человеческих. Относительность новизны подтверждается и сегодняшними «достижениями» науки, ее «открытиями».
Таким образом, то, что верно относительно природы - постоянная «повторяемость» происходящего или уже бывшего - верно и в отношении человеческой деятельности. И наблюдая это неописуемо однообразное движение вещей, Екклесиаст приходит к выводу, что ничто на земле не способно принести истинного чувства удовлетворения.
Особенно тщательно обосновывает автор тезис о непостижимости дел Божиих.
В основу обоснования положены четыре наблюдения:
- поскольку жажда активности и «постижение непостижимого» вложены в человека самим Богом, то остановиться в этих извечных своих «упражнениях» и сбросить эту заботу, данную Богом, человек не может.
Другими словами, бессмысленным (с точки зрения непостижимости и недостижимости конечной цели – получение полного счастья от «разгадки» дел Божиих) трудам человеческим предстоит продолжаться вечно;
- в общей системе мироздания, всё сотворенное Богом прекрасно (оправдано, гармонично, совершенно), в свое время и в своем месте;
- неугасимое стремление людей познать самих себя и смысл своих «трудов» вне пределов времени, это (по мнению автора текста) – отпечаток вечности, делающий человека «богоподобным». И эту «вечность» вложил в сердца людей Бог;
- изначальный план Божий сокрыт от людей. Они не понимают конечного смысла и собственной деятельности. Это неведение порождает в людях ощущение неопределенности, видимой преходящности всех дел, лишает их ценности в их глазах. Отсюда – вечная неудовлетворенность человека, подпитываемая постоянными разочарованиями. Отсюда автор заключает: людям не остается ничего лучшего, как примириться с возможностью достижения лишь относительного повседневного счастья (еврейское «тов», в противоположность «итрон» - «счастье совершенное»). И наслаждаться доступными человеку благами земной жизни, не забывая благодарить Бога за то, что и сама возможность есть, пить, и видеть нечто доброе во всяком труде своем – это тоже дар Божий.
Планы и дела Творца не подлежат изменению в вечности потому, что они совершенны: к ним нечего прибавлять и от них нечего убавить. Именно поэтому, «что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было». Для единоверцев
