шестнадцатом стихе автор говорит о том, что он приобрел «мудрости больше всех, бывших прежде него над Иерусалимом». Но до Соломона над Иерусалимом было, как мы помним, всего два царя – Давид и Саул. Кто же эти бывшие прежде? Вспомним, что Иерусалим раньше назывался Иевус, и в Иевусе, конечно же, были свои цари. Блаженный Иероним высказывает мысль, что Соломон именно с этими, бывшими прежде него царями, и сравнивает себя.
-Простите, батюшка, - мягко перебил его Герман, – но вы не находите, что все это имеет мало значения для человека, ищущего разъяснения смысла этой книги?
– Не нахожу, - ответил Настоятель. – Смысл в том, что сейчас многие, и не только мирские, но и духовные учителя, и более того – целые библейские школы, поражены критикой Библии. Все более овладевает умами философия эпикурейцев и стоиков. Писание, пропущенное через горнило их, так называемых изысканий, перестает быть Священным, и все более превращается просто в исторический документ. И ты, с их точки зрения, задаешь вполне естественный вопрос – а может быть книга Екклесиаста вовсе никакого Божественного происхождения и не имеет, и включена в канон случайно? Эти же научные критики скажут вам, что пессимизм Екклесиаста в то время не был свойственен людям. Но почему в те времена не могло быть пессимизма или оптимизма? Или почему мы должны считать, что эпикурейцы и стоики сами и открыли то, что говорили? «Будем пить и веселиться, ибо завтра умрем» – что нового в этих словах? Все эти мнения и состояния души, несомненно, были в человеке уже от первых дней Создания, и уж тем более задолго до появления греческих, как, наверное, и любых других, школ. И почему мы должны отказывать Соломону в том, что он вполне мог сам переживать эти состояния? Следующий, на этот раз, пожалуй, самый веский аргумент критиков – в книге много арамейских слов и понятий, которых во времена Соломона не было. Ответить на это сегодня я не могу, это область более глубоких исследований, с которыми я мало знаком. Но ведь мог текст за тысячелетия подвергнуться какой-то переработке? Хотя, конечно, в Писание строго-настрого запрещено что-либо добавлять или убавлять. Но есть влияние времени, есть присущие тому или иному обществу акценты и интонации, есть недостатки переводов, в конце концов!
-Батюшка, - снова сказал Герман, - я спрашивал вас о сути книги. Что мне за дело до ее критиков?
-Я к тому и подвожу свою мысль, - терпеливо отвечал Настоятель, - что мы в нашей с тобой беседе изначальным условием принимаем Соломона, как автора этой книги, без споров о том, правильный у него язык или нет, мог он сказать, что был царем или не мог. Не в этом ведь суть книги!
-Только в таком аспекте мне она и интересна, - сказал Герман. - В поиске ее сути.
-Считается, что написана Соломоном эта книга была уже в конце его жизни, после грехопадения, после бесконечных богатств и женщин, которыми он себя окружил, и всего, тому подобного. Многие богословы усматривают в Книге Екклесиаста покаянное слово Соломона – он видит тщетность и суетность всего в этой жизни, и потому обращается к Богу за утешением. Скажи, а какие вопросы ты задавал себе, читая эти двенадцать глав?
-Какие? – переспросил Герман. – Я все время спрашивал себя: как ее понять? То «суета сует», то «мертвому лучше, чем живому». Что, недоумевал я, неужели в этом и есть наша вера? Но тогда к чему она может подвигнуть? На что воодушевить? Где же в ней божественное откровение, если и так понятно, что все вокруг только суета?
-Чтобы ответить на эти вопросы, - сказал Настоятель, - Православие предлагает четыре ключа.
-Вы мне их назовете?
-Разумеется. И начнем с ключа первого. Итак: ключ этот нашел Святой Григорий Двоеслов. Он обращает наше внимание на предпоследний стих книги «Выслушаем сущность всего...». Мы замечаем, что слово «выслушаем» указывает на некую множественность людей. Григорий Двоеслов предлагает считать, что эта книга обращена ко всем тем, кто еще только будет слушать. Тем, кто пока еще наслаждается удовольствиями жизни. И, что важно, говорится как бы от лица плотских людей.
-В таком случае, - спросил Герман, - как определить, что в этой книге написано человеческим умом – или, как вы сказали от лица плотских людей, а что в ней Божественного происхождения? Кто сможет это определить?
-Определить не сможет никто, - просто сказал священник. – Потому, воспринимайте все Писание богодухновенным, и вам сразу станет проще и понятней.
-Хорошо. А второй ключ, батюшка?
-Второй ключ – духовно-аскетический. Его нашли преподобные отцы четвертого и пятого веков Григорий Ниский, Макарий Великий и некоторые другие. Эти Святые Отцы понимали книгу так, что Екклесиаст говорит о суетности мира сего, подлинное же благо в мире Божьем, в милости Божьей.
-Но если Екклесиаст жил на тысячелетия раньше, чем упомянутые вами Святые отцы, - сказал Герман, - правомерно ли полагать, что они могли понимать в полной мере его мысли? Я имею в виду, мог ли Соломон мыслить, как Макарий Великий? Или, может быть, правильнее наоборот – Макарий Великий мыслить, как Соломон?
- Здесь, - сказал Настоятель, - уместен был бы, так называемый, метод прислонения.
-Я никогда не слыхал о таком методе, - сказал Герман.
-Это когда берется библейский текст, и потом какая-то мысль «прислоняется» к тексту. Не очень понятно, да?
-Не очень, - признался Герман.
-Ну, вот, возьмем, к примеру, отрывок из 136-го Псалма. «Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!» При первом прочтении ( да и при втором тоже) довольно страшные слова, не так ли?
Герман согласно кивнул головой. Он вспомнил, что когда ему встретились в Псалтыри эти слова, он решил, что здесь какие-то нелады с переводом.
-Но если знать, что под младенцами в этом стихе следует понимать наши дурные помыслы, а под камнем - Христа, то смысл становится вполне ясен. Прекрасное толкование, не так ли? Я очень люблю его, - с блаженной улыбкой произнес батюшка. – Ты вправе спросить, а мог ли Соломон так мыслить в свое время? Может, и не мог. Если рассматривать его только лишь как человека. Но если Соломона рассматривать, как посредника между Богом и человеком, то его высказанные мысли вполне могли быть ему самому недоступны. Блаженный Иероним вообще говорит, что Екклесиаст и есть сам Христос. Заявление, конечно, достаточно спорное, хоть и высказано оно таким авторитетным Святым.
-А третий ключ?
-Ключ третий - богословско-философский, характерен для современных толкователей. С этой позиции книга Екклесиаста – ясный и честный взгляд на этот мир, но непросветленный Евангелием. Екклесиаст до безжалостности честен, он не видит здесь смысла, потому что его здесь и нет. Ответом же Екклесиасту является вся Библия. Екклесиаст мучается, он не знает ответов, а Бог молчит. Нет ничего более скучного, чем отвечать на незаданный вопрос. Но сам Екклесиаст не знал ответов.
Ключ четвертый - филологический. Он означает, что к некоторым словам нужно подходить с особым вниманием. Есть, например, в Книге Екклесиаста два слова, которые по-русски переводятся одинаково. Первое из них - слово Итрон. Оно не встречается больше нигде, кроме фразы «что пользы человеку от всех дел его?» А в оригинале вместо слова «польза» применено слово итрон. «Что итрон человеку?..». Что же такое итрон? Переводится это слово как нечто «остающееся», «непреходящее». Иероним переводит эту фразу ближе к оригиналу: «что останется человеку от всех трудов его?». Итрон, таким образом, означает высшее благо, которое не проходит, а этого блага здесь под Солнцем как раз и нет – под этим Солнцем все проходит и уходит. Но Еклесиаст не говорит, что этого итрон нет вообще! Его только нет под Солнцем. Забегая вперед, можно ответить, что итрон есть, но есть под солнцем правды, а солнце правды – это Христос. Надо подняться до Христа, но ни в науке, ни в труде его не найдешь. Второе слово Тов. Переводится оно как хорошо, доброе, благое. Это не то лучшее, что есть вообще - это то лучшее, которое можно найти здесь, под Солнцем. Потому им и утешайся.
- Но на каком же из ключей остановиться? – спросил Герман.
-Остановись на всех четырех. К тому же, никто не сказал, что этих ключей только четыре. Ищи разумения того, о чем говорит Екклесиаст при помощи всех ключей.
-Батюшка, я никогда не считал себя глупцом, но все это так сложно и путано. Не надо много ключей, помогите мне с помощью одного дойти до сути хотя бы самого элементарного в этой книге.
-Давай попробуем. Поработаем с третьим ключом. Почувствуем конкретику всего этого текста. Объяснить все Писание так, походя, невозможно, но можно показать, как попробовать уразумевать эту книгу.
Григорий Богослов говорил, что нет другого понимания Священного писания, кроме молитвы. При этом подходе можно выделить несколько важных моментов.
Первый момент - величие Екклесиаста. Прошло 30 веков, а многих ли философов мы читаем сегодня? Екклесиаст - это философия Библии. Суть ее – суета сует, правда?
-Да.
-Но если так, и если величайший философ так сказал, то зачем нам такая книга? Глупость видна не глупому, а мудрому. То есть, мудрый вывод – все, что мы делаем в этом мире – суета. «Тот, кто не видит, как суетна жизнь, сам исполнен суеты», - сказал Паскаль. Надо выйти из этого суетного круга, чтобы увидеть суету.
Второй момент. «В чем смысл жизни?» - спрашивает обычный философ. Основной вопрос Екклесиаста - а есть ли у жизни смысл? Допустим, мне дают носить какой-то груз. Вопрос - для чего? Ответ - для того, чтобы я носил этот груз. Екклесиаст подводит нас к выводу, что в этой жизни смысла нет, нет этого итрона, ничего не останется после нашей жизни. Екклесиаст показывает изначальную обреченность всего делаемого под этим солнцем. Тогда вопрос – так почему же все-таки Екклесиаст вошел в канон Библии? Этот вопрос мучил и древних иудеев, и древних христиан. Многие сомневались в каноническом достоинстве Екклесиаста. Кохелет только спрашивает, но ответов он не знает. Ответы – вся Библия. Евангелисты через тысячу лет будут отвечать Еклесиасту. И по сей день Екклесиаст остается современнейшим философом. Он говорит о главном страхе современности.
-О каком же? – спросил Герман. – О смерти?
-Нет, уже и не о смерти. Раньше, в античные времена боялись смерти. Отсюда тебе и курганы, и пирамиды. В средние века стали бояться ада. А чего боятся сейчас? Греха? - Не думаю. Гибели? – Тоже не всегда, иначе как понять многие удовольствия человека, которые он способен ощутить только на самом тонком пограничном волоске между жизнью и смертью? И ада теперь тоже не очень боятся, поскольку не верят в него. В таком случае, зачем освобождать человека от того, что его не очень тревожит? Так чего же больше всего боится современный человек?
-И чего?
- Больше всего человек боится пустоты. Того, что все вокруг него только пустота, и что все - только суета сует. Мы всё перепробовали, но осталась внутренняя пустота. Человек боится одиночества. Вот и оказывается, что Екклесиаст говорил для нас, живущих сегодня. У Екклесиаста наблюдается как худшая черта современного человека - отчаяние, так и лучшая – беспредельная честность. На вопрос об итрон Екклесиаст отвечает вполне по-современному – он ничего не отвечает. И сейчас есть тысячи мнений, но нет ответа.
